В. К. Кюхельбекер. Уход поэта-декабриста. Биография, Кюхельбекер Вильгельм Карлович. Полные и краткие биографии русских писателей и поэтов

— поэт, декабрист; род. 10 июня 1797 г. в Гатчине, ум. 11 августа 1846 г. в Тобольске. По собственному свидетельству Кюхельбекера он — немец по отцу и матери, но не по языку: «до шести лет — говорит он — я не знал ни слова по-немецки, природный мой язык — русский». Но обстановка, среди которой протекли его детские годы в имении отца Авинорме (Эстляндской губ.), окружавшая среда, рано проявившаяся наклонность к фантазии и восторженности, подогреваемая увлечением рыцарской поэзией, а затем обучение в г. Верро (Эстляндской губ.) — делали мальчика Кюхельбекера совсем не русским юношей. В Царскосельский лицей (тотчас по открытии последнего) он поступил с весьма нетвердым знанием русского языка. По блестящем окончании курса в Лицее, из которого Кюхельбекер вышел порядочным знатоком новых языков и литературы и восторженным поклонником классического мира, он определился в Коллегию иностранных дел и вместе с тем был старшим учителем русского и латинского языков в Благородном пансионе, учрежденном при Главном Педагогическом Институте; в то же время он состоял секретарем в Обществе учреждения училищ по методе взаимного обучения, давал частные уроки (между прочим, был гувернером будущего композитора M. И. Глинки) и был деятельным членом Вольного общества любителей словесности, наук и художеств. Но занятия педагогические, досуг от которых он посвящал занятиям литературным; Кюхельбекер скоро оставил. В августе 1820 г. он отправился за границу в качестве секретаря при канцлере российских орденов обер-камергере А. Л. Нарышкине. В 1821 г., побывав с Нарышкиным в Германии и южной Франции, Кюхельбекер жил в Париже. Там он сблизился с некоторыми писателями и учеными и выступил и Atlienee Royal с публичными лекциями о славянском языке и русской литературе. Лекции эти до нас не дошли, но едва ли они были удачны, — по крайней мере А. И. Тургенев, в руках которого они были, называет их курьезом, для Кюхельбекера же последствия его дебюта перед французами в качестве лектора были весьма печальны: после одной лекции, в которой он говорил о влиянии на древнюю русскую письменность вольного города Новгорода и его веча, он получил через посольство приказание прекратить чтение лекций и вернуться в Россию; Нарышкин прервал с ним всякие сношения. Возвратившись в Петербург, Кюхельбекер очутился в весьма бедственном положении: без средств и под подозрением по поводу лекций в Париже. Впрочем, по ходатайству А. И. Тургенева и гр. Нессельроде ему удалось получить место в Тифлис состоять при Ермолове, вместе с которым осенью 1821 г. он и выехал на Кавказ. Но и здесь он пробыл недолго: в следующем году у него вышла с одним из приближенных Ермолова крупная ссора, кончившаяся дуэлью; Кюхельбекеру пришлось оставить службу, вместе с этим ему пришлось расстаться и с А. С. Грибоедовым, с которым он находился в весьма дружественных отношениях. Он уехал в Смоленскую губернию и до половины 1823 г. прожил в имении своей сестры (селе Закупе). Материальная необеспеченность заставила Кюхельбекера искать какой-либо службы. Он намеревался перебраться на службу в Петербург, мечтал издавать журнал, искал потом места в Одессу к гр. Воронцову; но ни личные просьбы, ни ходатайства друзей не имели успеха и он два года с небольшим провел в Москве, существуя на средства, которые доставляли ему уроки. В Москве же он вместе с князем В. Ф. Одоевским издал 4 книжки сборника «Мнемозина». Главными целями этого теперь мало известного издания были: «распространить несколько новых мыслей, блеснувших в Германии; обратить внимание читателей на предметы в России мало известные, по крайней мере заставить говорить о них; положить пределы нашему пристрастию к французским теоретикам; наконец, показать, что не все предметы исчерпаны, что мы, отыскивая в чужих странах безделки для своих занятий, забываем о сокровищах, вблизи нас находящихся». Правда, не все цели, намеченные редакцией, были достигнуты с равным успехом, но «Мнемозина» довольно удачно ознакомила русскую публику с плодами немецкой культуры и философии и сборник этот представляет большой историко-литературный интерес, хотя выдающимся успехом в свое время не пользовался; в нем приняли участие, кроме редакторов, такие крупные писатели, как Пушкин, Грибоедов, Баратынский, кн. Вяземский и др. В «Мнемозине» же, между прочим, Кюхельбекер поместил и свои интересные обширные воспоминания о заграничном путешествии. 1825 год Кюхельбекер провел без определенных занятий частью в Москве, частью в Петербурге, частью в имении сестры. Осенью этого года он вернулся в Петербург и поселился у своего приятеля кн. А. И. Одоевского. Здесь он присоединился к обществу лиц, принявших участие в возмущении 14 декабря. Вечером этого рокового дня, покинув столицу, Кюхельбекер провел несколько дней в имениях своих родственников (в Псковской и Смоленской губ.) и намеревался бежать за границу. Но тотчас по прибытии в Варшаву был узнан, арестован и отвезен в Петербург. Следствие показало, что Кюхельбекер принадлежал к Северному обществу, в которое был введен Рылеевым; верховным уголовным судом он был признан «виновным в покушении на жизнь вел. кн. Михаила Павловича во время мятежа на площади, в принадлежности к тайному обществу со знанием цели и в том, что лично действовал в мятеже с пролитием крови, сам стрелял в генерала Воинова» и т. д. Приговором суда он отнесен был к первому разряду государственных преступников и осужден к смертной казни отсечением головы; но по ходатайству великого князя Михаила Павловича был помилован: смертная казнь была заменена 15-тилетним заключением в крепостях, а по истечении этого срока пожизненной ссылкой в Сибирь. В заключении Кюхельбекер пробыл 10 лет, сначала в Петропавловской крепости, затем Шлиссельбургской, Динабургской, Ревельской и, наконец, Свеаборгской; в декабре 1835 г. он был отправлен на поселение в восточную Сибирь, в Забайкальскую область, в г. Баргузин, где жил его брат Михаил Карлович, также сосланный за участие в возмущении 14-го декабря. На первых порах жизнь в Баргузине показалась Кюхельбекеру «отрадною и привольною»; ему казалось, что для полного благополучия ему недоставало лишь средств и необходимого для него общества. Но скоро он начал испытывать томление и скуку, которых не могла рассеять и женитьба его; он женился на дочери местного почтмейстера, но жена не понимала и не разделяла его увлечений поэзией и не сочувствовала его стихотворным занятиям, в которых Кюхельбекер по-прежнему находил для себя единственное утешение. Он горько жаловался, что «увяз в ничтожных мелких муках, в заботах грязных утонул». Своими литературными трудами он думл, между прочим, облегчить и материальное положение, но двукратная попытка испросить разрешение на издание своих сочинений не имела успеха. Нужда и болезни окончательно сломили надорванное здоровье слабого Кюхельбекера и он в начале 1845 г. стал уже плохо видеть, а вскоре почти ослеп; в августе следующего года он скончался от чахотки в Тобольске, куда ему разрешили переехать во внимание к его расстроенному здоровью. Все находившиеся в Тобольске декабристы были при нем в последние минуты его жизни и отдали ему последнюю дань. — Так грустно закончилась многострадальная судьба Кюхельбекера, имя которого сохранила история не столько ввиду его заслуг перед отечественной литературой, сколько ввиду особых условий: его имя нельзя было выключить из созвездия славных имен наших писателей начала XIX века, ибо последние всегда считали его самым близким членом своей среды; с другой стороны Кюхельбекера не могли забыть и по его злополучной судьбе.

Уже в Лицее проявилась его страсть к стихотворству, но он долго не мог справиться с техникой нашего стихосложения, за что подвергался частым насмешкам со стороны своих знаменитых впоследствии товарищей; в стилистических же погрешностях против русского языка его упрекал совершенно основательно A. И. Тургенев даже в 1820-х годах. Но как доброго, милого товарища Кюхельбекера очень любили его однокашники, в числе которых были Пушкин, Дельвиг, Пущин, барон Корф и др. К Кюхельбекеру-юноше влекло всех, его знавших, его способность искренне увлекаться, его чувствительность, доброта сердца, доверчивость; этих черт не изгладили в его характере даже и тяжкие испытания, какие выпали на долю злополучного писателя в продолжение его жизни. Грибоедов писал о нем: «он отдается каждому встречному с самым искренним увлечением, радушием и любовью»; Жуковский говорил ему: «вы созданы быть добрым... вы имеете нежное сердце»; кн. Вяземский находил в нем «много достойного уважения и сострадательности»; для Пушкина он был всегда «лицейской жизни милый брат». Да и весь круг его знакомых, среди которых были чуть ли не все выдающиеся наши писатели того времени (Пушкин, Жуковский, Дельвиг, Гнедич, Баратынский, Грибоедов, Одоевский, Тургенев, кн. Вяземский и др.) всегда относился к нему с радушием, все сострадали ему в его несчастиях, столь часто его постигавших, и все, чем могли, старались облегчить его существование. В 1823 г. В. И. Туманский писал ему: «какой-то неизбежный fatum управляет твоими днями и твоими талантами и совращает те и другие с прямого пути».

Впрочем, и в литературной деятельности Кюхельбекера найдутся черты, ясно и выгодно выделяющие его из толпы посредственных писателей того времени. Писать Кюхельбекер начал рано и еще будучи лицеистом он уже видел свои произведения в печати за подписью: Вильгельм. Его первыми опытами были стихи и статьи критического характера. Поэтическая деятельность Кюхельбекера и ранней и поздней эпохи гораздо ниже его критических статей. Стих Кюхельбекера тяжел, не выдержан и обличает в авторе неумелого версификатора; стиль Кюхельбекера далеко не правилен, благодаря несовершенному знанию русского языка и пристрастию к литературным мнениям Шишкова. Должно согласиться с современниками Кюхельбекера, что в стихах его заметно немало ума, знания, начитанности, но почти не заметно того истинного воодушевления, без которого поэзия обращается в стихотворство. В Кюхельбекере было много восторженности, экзальтации, фантазии, чувствительности, но поэтического пафоса ему дано не было. Но никто не может отрицать в нем искренности и самой пылкой любви к поэзии. Едва ли не лучшими стихотворными произведениями Кюхельбекера следует признать стихи, написанные им в ссылке: в них много живого религиозного чувства и их мягкий, чуждый озлобления элегический тон трогает душу читателя. Все более мелкие стихотворения Кюхельбекера — лирические и преимущественно элегии. Больших поэтических достоинств мелкие стихотворные произведения Кюхельбекера не имеют, их нет и в более крупных, как «Шекспировы Духи», мистерия «Ижорский», и поэма «Вечный жид». Известно, что даже Пушкин, с такой симпатией относившийся к своему другу, назвал его «Шекспировы Духи» — дрянью, а поэму его совершенно забраковал Белинский. — Более достоинств и значения имеют критические статьи Кюхельбекера, хотя нельзя не признать, что и в области критики Кюхельбекер не имел прочно сложившихся убеждений. Так, несмотря на все свое уважение к Пушкину, он однажды не затруднился поставить его на одну доску с Кукольником, а кн. Шихматова сравнивал с Кальдероном. Тем не менее — некоторые теоретические взгляды Кюхельбекера на литературу заслуживают, по своему времени, внимания — таковы, напрель, его попытка отнестись строго критически к авторитетам старого времени, указание на «веру праотцов, нравы, отечественные летописи и сказания народные, как на лучший, чистейший, вернейший источник для нашей словесности»; не лишены значения для того времени и призывы Кюхельбекера к реализму, народности, его серьезные рассуждения о романтизме и пр. Поэтому, несмотря на некоторые странности и заблуждения Кюхельбекера, должно признать за ним недюжинный ум, отличное знакомство с иностранной литературой (особенно немецкой) и несомненные способности, правильному развитию, направлению и выражению которых сильно вредили крайняя экзальтация его и отсутствие чувства меры. Как человек, Кюхельбекер имел много хороших сторон, из которых главные — его искренность и доброта. Кажется, никто не понимал его лучше Баратынского, который, между прочим, писал о нем: «Он человек занимательный во многих отношениях... он с большими дарованиями, и характер его очень сходен с характером женевского чудака (Руссо); та же чувствительность и недоверчивость, то же беспокойное самолюбие, влекущее к неумеренным мнениям, дабы отличиться особенным образом мнений, и порой та же восторженная любовь к правде, к добру, к прекрасному, которой он все готов принести в жертву; человек, вместе достойный уважения и сожаления, рожденный для любви к славе и для несчастия». Менее доброжелательную, но едва ли не более верную характеристику дал о нем Е. А. Энгельгардт: «Кюхельбекер имеет большие способности, прилежание, добрую волю, много сердца и добродушие, но в нем совершенно нет вкуса, такта, грации, меры и определенной цели. Чувство чести и добродетели проявляется в нем иногда каким-то донкихотством. Он часто впадает в задумчивость и меланхолию, подвергается мучениям совести и подозрительности, и только увлеченный каким-нибудь обширным планом выходит из этого болезненного состояния».

Полного собрания сочинений Кюхельбекера нет; стихотворения и статьи его печатались в следующих журналах и сборниках: «Амфионе» (1815 г.), «Сыне Отечества» (1816—1825 гг.), «Благонамеренном» (1818—1825 гг.), «Соревнователе просвещения и благотворения» (1819—1821 г.), «Невском Зрителе» (1820 г.), «Полярной Звезде» (1825 г.) и др. Кроме того, много произведений Кюхельбекер поместил и в сборнике «Мнемозина»; по смерти Кюхельбекера были напечатаны некоторые произведения и дневник его в «Отечественных Записках» (т. 139), «Библиографических Записках» (1858 г.), «Русской Старине». Наибольшее количество стихотворений Кюхельбекера помещено в «Собрании стихотворений декабристов» (Библиотека русских авторов, вып. II, Берлин 1862 г.) и в книжке «Избранные стихотворения В. К. Кюхельбекера», Веймар, 1880 г. Отдельно изданы следующие сочинения Кюхельбекера: «Смерть Байона», Москва 1824 г.; «Шекспировы Духи» — драматическая шутка в двух действиях, посвящается А. С. Грибоедову, СПб. 1825 г.; «Ижорский» — мистерия, СПб. 1835 г. (издана анонимно, притом лишь первая часть, остальные света не видели); «Вечный жид» — поэма, СПб. 1878 г. Немало произведений Кюхельбекера осталось в рукописи.

Литература о Кюхельбекере обширна. Наибольшее количество сведений сохранилось о нем, как об участнике в возмущении 14 декабря; такого рода сведения можно найти во всей литературе о декабристах. Главнейшие источники и пособия: «Донесения следственной комиссии», СПб. 1826 г.; А. И. Дмитриев-Мамонов, «Декабристы в Западной Сибири», М. 1895 г.·, М. И. Богдапошич, «История царствования императора Александра I»; Schnitzler, «Histoire intime de la Russie», Brux. 1847, III; Н. A. Гастфрейнд; «Кюхельбекер и Пущин»; СПб. 1901 (раньше в «Вести. Всемирной Истории;» 1900 г., No 12); A. Н. Пыпин, «История русской этнографии»; его же, «Общественное движение в России при Александр I»; Н. И. Греч, «Записки о моей жизни», СПб. 1886 г. — характеристика Кюхельбекера, сделанная Гречем, весьма резкая и не вполне справедливая и вообще сведения, даваемые им о Кюхельбекере, во многом неточны; см. его же воспоминания в «Полярн. Звезде» 1862 г. и в «Русск. Вестнике» 1868 г., No 6; биографические очерки о Кюхельбекере см. в «Русск. Старине» 1875 г., т. 13 (поправки к этой статье в «Древн. и Нов. России» 1878 г., No 2) и у Колюпанова «Биографии А. И. Кошелева», т. I, М. 1889 г., кн. II (там же в примечаниях и список трудов Кюхельбекера); кроме того: «Русский Архив» 1870 г. NoNo 2, 6, 8—9; 1871 г. No 2; 1881 г., No 1; «Русская Старина» 1870 г., No 4; 1873 г. No 7; 1875 т. 13; 1883 г. т. 39 и 40; 1884 г. т. 41; 1891 г. т. 69. Записки: М. И. Глинки, СПб. 1887 г., П. А. Каратыгина, СПб. 1880 г.; И. И. Панаева, СПб. 1876 г., и др.; словари Геннади, Брокгауза, Толля и др.; «Сборник старин. бумаг Щукина», т. VIII, М. 1901 г.; «Современник» 1869 г., VII; «С. — пт. Вед.» 1866 г. No 176; Грот, «Пушкин, — его лицейские товарищи и наставники» СПб. 1887 г.; «Нов. Время» 1880 г., No 1640. Сочинения А. С. Пушкина (изд. Литер. фонда и Академическое); Сочинения А. С. Грибоедова СПб. 1889 г.; «Остафьевский архив кн. Вяземских» т. II, СПб. 1899 г. (и прим.). Об отце В. К. Кюхельбекера — Карле Ивановиче (ум. в 1809 г.), первом директоре Павловска см. в «Русской Старине» 1870 г., т. I, стр. 429—434 и в книге «Павловск. Очерк истории и описание». СПб. 1877 г. О сыне В. К. Кюхельбекера, Михаиле Вильгельмовиче, (род. 29 июля 1840 г., ум. 22 декабрь 1879 г.) см. «Новое Время» 1879 г. No 1374. «Молва» 1879 г., No 356, «Голос» 1879 г., No 325.

Ив. Кубасов.

Кюхельбекер, Вильгельм Карлович

— известный писатель (1797—1846). К. учился в Царскосельском лицее, где был товарищем Пушкина; дружба не мешала последнему преследовать эпиграммами поэтические упражнения К. С 1815 г. стихотворения К. стали появляться в «Вестнике Европы» (за подписью Вильгельм), «Сыне Отечества», «Благонамеренном». В 1817—20 гг. К. служил в министерстве иностранных дел. В 1820 г. он поехал за границу и читал в парижском Атенее лекции о славянской литературе, приостановленные по требованию русского посольства, как слишком либеральные. В 1822 г. К. служил на Кавказе при Ермолове; близко сошелся там с Грибоедовым. В 1823—1825 гг. он жил в Москве, где, вместе с кн. Одоевским, издал четыре книжки сборника: «Мнемозина». К. участвовал в заговоре декабристов и стрелял, на Сенатской площади, в вел. кн. Михаила Павловича; затем он бежал и, намереваясь скрыться за границу, прибыл в Варшаву, где был узнан по приметам, сообщенным его бывшим другом — Булгариным. Приговоренный к смертной казни, он был помилован, по просьбе вел. кн. Михаила Павловича, и осужден на вечные каторжные работы, замененные одиночным заключением в Шлиссельбурге и Кексгольме. Материально К. не особенно нуждался, получал книги и только не мог печатать своих произведений, несмотря на заступничество Жуковского. Незадолго до смерти, К., по свидетельству Греча, был перевозен в имение своей сестры, где и умер. К., не выделяясь талантом, не мог выбиться из оков старой школы: произведения его писаны тяжелым языком и испещрены массой славянизмов. В роли политического деятеля, которую он надеялся сыграть, он был совершенно искренен, хотя сильно увлекался, за что Пушкин сравнивал его с Анахарсисом Клоотсом. Отдельно К. напечатал: «Смерть Байрона» (М., 1824); «Шекспировы духи», драматическая шутка (СПб., 1825); «Ижорский», мистерия (СПб., 1825). В «Русской Старине» (1875 и 1878 гг. напечатаны извлечения из его дневника и поэма, писанная им в 1842 г.: «Вечный жид». Ср. Греч, «Записки не-декабриста» (Б., 1862 и «Русский Вестник», 1868, No 6; пристрастная и часто несправедливая характеристика).

Большой Энциклопедический словарь, изд. Ф. А. Брокгауза и И. А. Ефрона (1890-1907 гг., 82+4 тт. [точнее - полутомов, но чаще всего указывается № полутома как том, например т. 54; правильнее томов 43, из них 2 дополнительных.])

Кюхельбекер, Вильгельм Карлович

(10.6.1797—11.8.1846). — Отставной коллежский асессор, литератор.

Род. в Петербурге. Отец — стат. сов. Карл Кюхельбекер (28.12.1784—6.3.1809), саксонский дворянин, агроном, первый директор Павловска (1781—1789), был близок к Павлу I в последние годы его жизни; мать — Юстина Як. Ломен (Lohmen, 20.3.1757—26.3.1841, в 1836 находилась во Вдовьем доме). До 1808 жил в пожалованном отцу Павлом I эстляндском имении Авинорм, в 1808 по рекомендации дальнего родственника М. Б. Барклая-де-Толли определен в частный пансион Бринкмана при уездном училище г. Верро в Лифляндии, а в 1811 в Царскосельский лицей, окончил его с чином IX класса (1-й выпуск, товарищ А. С. Пушкина) — 10.6.1817. Зачислен вместе с Пушкиным в Коллегию иностр. дел, одновременно преподавал русский и латинский языки в Благородном пансионе при Гл. Педагогическом институте (впоследствии 1 гимназия), вышел в отставку — 9.8.1820, выехал из Петербурга за границу секретарем при обер-камергере А. А. Нарышкине (рекомендован А. А. Дельвигом) — 8.9. После пребывания в Германии и Южной Франции в марте 1821 приехал в Париж, где в антимонархическом обществе «Атеней» читал публичные лекции о славянском языке и русской литературе, их содержание вызвало неудовольствие правительства, и Кюхельбекеру было предложено немедленно возвратиться в Россию. В конце 1821 назначен на Кавказ чиновником особых поручений при А. П. Ермолове с чином кол. ас., оставался в этой должности лишь до мая 1822, когда после дуэли с Похвисневым вынужден был выйти в отставку и покинуть Тифлис. Год жил в имении своей сестры Ю. К. Глинки — с. Закупе Духовщинского уезда Смоленской губ., с 30.7.1823 поселился в Москве, где преподавал в Университетском пансионе и давал уроки в частных домах, занимаясь одновременно литературной деятельностью, в 1824—1825 издавал с кн. В. Ф. Одоевским сборник «Мнемозина», с апрель 1825 жил в Петербурге, сперва у брата М. К. Кюхельбекера (см.), а с октября — с декабристом кн. А. И. Одоевским (см.). Крестьян не имел. Член Вольного общества любителей российской словесности (сотрудник — 10.11.1819, действ. член — 3.1. 1820).

Член преддекабристской организации «Священная артель» и Северного общества (ноябрь — декабрь 1825). Активный участник восстания на Сенатской площади.

После разгрома восстания бежал из Петербурга, арестован при въезде в предместье Варшавы унтер-офицером Григорьевым — 19.1.1826, привезен в Петербург закованным — 25.1, помещен в Петропавловскую крепость («можно Кюхельбекера расковать. 26.1.1826»; «присылаемого Кюхельбекера посадить и содержать по-прежнему. 26.1.1826») в No 12 Алексеевского равелина. С ним был арестован его крепостной слуга Семен Балашов, который был закован в железа, снятые с него 30.4.1826.

Осужден по I разряду и по конфирмации 10.7.1826 приговорен в каторжную работу на 20 лет, переведен в Кексгольмскую крепость — 27.7.1826, срок сокращен до 15 лет — 22.8.1826, доставлен в Шлиссельбургскую крепость — 30.4.1827. По Высоч. повелению вместо Сибири отправлен в арестантские роты при Динабургской крепости — 12.10.1827 (приметы: рост 2 арш. 91/2 верш., «лицом бел, чист, волосом черн, глаза карие, нос продолговат с горбиною»), прибыл туда — 17.10. 1827, разрешено время от времени извещать мать письмами о себе — 5.8.1829, по Высоч. повелению (сообщено III отделению дежурным генералом Гл. штаба 10.4.1831) отправлен под строжайшим присмотром через Ригу в Ревель — 15.4. 1831 (прибыл туда — 19.4), где содержался в Вышгородском замке, откуда по распоряжению Гл. штаба (27.4.1831) отправлен водою в Свеаборг в арестантские роты — 7.10.1831, прибыл туда — 14.10.1831. По указу 14.12.1835 освобожден из крепости и обращен на поселение в г. Баргузин Иркутской губ., куда доставлен 20.1.1836, по собственному ходатайству переведен в Акшинскую крепость — 16.9.1839, где давал уроки дочерям майора А. И. Разгильдеева (выехал из Баргузина в январь 1840), разрешен перевод в д. Смолино Курганского округа — 9.6.1844, выехал из Акши — 2.9.1844, прибыл в Курган (где и жил до отъезда в Тобольск) — 25.3.1845, разрешено на время отправиться в Тобольск для лечения — 28.1.1846, прибыл в Тобольск — 7.3.1846. Умер в Тобольске, похоронен на Завальном кладбище.

Жена (с 15.1.1837) — Дросида Ив. Артенова (1817—1886), дочь мещанина, баргузинского почтмейстера. Дети: Федор (род. мертвым — 12.6.1838), Михаил (28. 7.1839—22.12.1879), Иван (21.12.1840—27.3.1842) и Юстина (Устинья, р. 6.3. 1843) в замужестве Косова. По всеподданнейшему докладу гр. А. Ф. Орлова Ю. К. Глинке разрешено взять к себе на воспитание оставшихся после смерти ее брата малолетних детей Михаила и Юстину с тем, чтобы они именовались не по фамилии отца, а Васильевыми — 8.4.1847. Михаил под этой фамилией определен в Ларинскую гимназию — 1850, по окончании ее поступил в Петербургский ун-т на юридический факультет — 1855, в 1863 прапорщик Царскосельского стрелкового бат. По манифесту об амнистии 26.8.1856 детям дарованы права дворянства и возвращена фамилия отца. Вдова Кюхельбекера жила в Иркутске, получая от казны пособие в 114 руб. 28 коп. серебром в год, по ходатайствам ген. — губ. Вост. Сибири М. С. Корсакова и чиновника особых поручений при нем А. Макарова ей с 1863 выдавалось еще пособие от Литературного фонда по 180 руб. в год. В сентябрь 1879 она выехала в Казань, а затем в Петербург, после смерти сына возбудила ходатайство о восстановлении прежней пенсии, которая выплачивалась ей до отъезда из Сибири, ходатайство удовлетворено — 24.6.1881. На ее похороны выдано по ходатайству кн. М. С. Волконского, сына декабриста, 150 руб. — 19.5.1886. Сестры: Юстина (12.7.1784—15.7.1871), замужем за Г. А. Глинкой, братом декабриста В. А. Глинки (см.); Юлия (ок. 1789—после 1845), классная дама Екатерининского ин-та; брат: Михаил (см.).

ВД, II, 133—199; ЦГАОР, ф. 109, 1 эксп., 1826 г., д. 61, ч. 9, 52; 1828 г., д. 255.

Кюхельбекер, Вильгельм Карлович

поэт, товарищ по лицею Пушкина; род. 1797 г. 10 июня, в Гатчине; † 11 август 1846 г., в Тобольске, сосланный за участие в бунте 14 декабрь 1825 г.

Русский биографический словарь (1896-1918, изд. Русского исторического общества, 25 тт., неоконч.; издание осуществлялось вначале под наблюдением А. А. Половцова [Половцева; 1832-1909], который был председателем Общества с 1978 г.)

Кюхельбекер, Вильгельм Карлович

— русский поэт из обрусевших немцев, мелкопоместных дворян. Учился в Царскосельском лицее вместе с Пушкиным. Позднее тесно сошелся с Грибоедовым.

Уехав секретарем обер-камергера Нарышкина за границу, читал в Париже в 1821 лекции по русской литературе, прекращенные вследствие их «вольнолюбия» по требованию русского посольства. Стихи начал писать и печатать еще на лицейской скамье [с 1815]. В 1824—1825 издавал вместе с В. Ф. Одоевским альманах «Мнемозину». За две недели до 14 декабря 1825 был введен Рылеевым в Северное о-во. Был на Сенатской площади с восставшими, покушался на брата царя. Предпринял побег за границу, но был опознан и арестован в Варшаве. Провел десять лет в заключении в крепостях, затем был сослан на поселение в Сибирь, где ослеп и умер от чахотки.

Высокая гражданская настроенность и националистические тенденции, свойственные некоторым декабристским кругам, понуждают К. — сперва ученика Жуковского и представителя «германического направления» в поэзии — выступить в начале 20-х гг. с требованием «сбросить поносные цепи немецкие». К. выдвигает лозунг «высокого искусства»; от «карамзинистов» — Пушкина и его друзей — уходит к классикам — «в дружину славян», определяя свою позицию в качестве «романтика в классицизме». Культ Германии и Жуковского сменяется в К. культом Державина. В противовес основному лирическому жанру эпохи — «изнеженной, бесцветной» элегии — К. призывает возродить «высокую» оду (статья «О направлении нашей поэзии, особенно лирической, в последнее десятилетие», «Мнемозина», ч. 2), «искусственно-тощему», европеизированному «жаргону» карамзинистов противопоставляет «варварский», но «богатый и мощный» «славяно-русский» язык классиков; героям байронических поэм, «слабым, отжившим для всего брюзгам» — носителей «силы» и «славы», героев трагедии. В своих «Аргивянах» К. дал образец высокой, «гражданской» трагедии, политически направленной на борьбу с «тираном». Литературная деятельность К. имела главным образом теоретическое значение. Художественная его практика неизменно, начиная с лицея, служила мишенью для насмешек, не всегда справедливых: кое-что из «попыток» К. вошло в литературу (так, он первый употребил в трагедии белый пятистопный ямб, которым написан пушкинский «Борис Годунов», и т. д.). Несомненный интерес представляет дневник К., в котором, по справедливому выражению новейшего исследователя, «законсервирована литературная атмосфера 20-х гг.". Незадачливая судьба К., созданного по меткому наблюдению Баратынского «для любви к славе и для несчастия», послужила для Ю. Н. Тынянова предметом художественной обработки («Кюхля», повесть о декабристе», Л., 1925).

Библиография : I. Шекспировы духи, Драматическая шутка, СПб., 1825; Нашла коса на камень, Комедия, 1839; Собр. стих. декабристов, изд. Фомина, т. II, М., 1907; Полное собр. стих., М., 1908 (изд. далеко неполное и малоудовлетворительное текстологически); Ижорский, Мистерия, М., 1908 (изд. 1-е, СПб., 1835); Обозрение российской словесности, сб. «Литературные портфели», Л., 1923; Поэты-декабристы, сб. под ред. Ю. Н. Верховского, Гиз, М. — Л., 1926; Дневник, Предисловие Ю. Н. Тынянова, ред., введ. и прим. В. Н. Орлова и С. И. Хмельницкого, «Прибой», Л., 1929.

II. Котляревский Н., Литературная деятельность декабристов, I, В. К. Кюхельбекер, «Русское богатство», 1901, NoNo 3 и 4; Pозанов И. Н., Кюхельбекер — Ленский, «Красная нива», 1926, No 6; Тынянов Ю. Н., Архаисты и новаторы, «Прибой», Л., 1929 (ст. «Архаисты и Пушкин» и «Аргивяне , неизданная трагедия Кюхельбекера»).

III. Ченцов H. M., Восстание декабристов, Библиография, редакция Н. К. Пиксанова, Гиз, М. — Л., 1929.

Д. Благой.

"Литературная энциклопедия" (т. 1-9, 11, 1929-39, неконч.).

Кюхельбекер, Вильгельм Карлович

Видный рус. поэт, переводчик, критик, общественный деятель, более известный произв. др. жанров. Род. в СПБ, сын обрусевшего немца, окончил Царскосельский лицей, где близко подружился с А. Пушкиным и А. Дельвигом, работал в Коллегии иностр. дел и преподавал рус. и лат. яз. в пансионе при Пед. ин-те, служил чиновником по особым поручениям при генерале А. П. Ермолове, путешествовал в Германию и Италию. Рано начал писать, став одним из ярких поэтов пушкинского окружения. Активный участник восстания декабристов, К. после его разгрома бежал в Варшаву, но был там задержан, судим и приговорен к смерти; впоследствии приговор был заменен на тюремное заключение и ссылку в Сибирь. Мн. произв. К. увидели свет только в 20 в.

Поэзия К. проникнута тираноборческими мотивами, верой в победу разума и справедливости; те же настроения, высказанные в прямом или иносказательном виде, можно обнаружить в публицистическом соч. — «Европейские письма» (1820 ); вошли в сб. «Декабристы» (1975 ); в этом произв. автор как бы смотрит на совр. ему Европу глазами американца 24 в. Сатирическая зарисовка «Земля Безглавцев» (1824) может рассматриваться как первый набросок лит. антиутопии в России: герой, залетевший, подобно герою Э. По , на воздушном шаре на Луну , обнаруживает там страну Акефалию (т. е. Безголовую) со столицей Акардион (т. е. Бессердечный), где царствуют нравы, неприемлемые для автора и рос. действительности.

Кюхельбекер, Вильг. Карл.

Венгеров С. А., "Критико-биографический словарь русских писателей и ученых" (Пг., 1915-1918, неоконч.)

Все биографии русских писателей по алфавиту:

Нельзя сказать, что Вильгельм Кюхельбекер достиг особенных высот в искусстве или общественной деятельности, однако его имя прочно вошло в отечественную историю и русскую литературу. Судьба подарила талантливому воспитаннику Царскосельского лицея встречу с величайшими людьми своего времени: Пушкиным, Грибоедовым, Пущиным, Одоевским , - но вспыльчивый характер не позволил самому найти место в жизни.

Гадкий утёнок Царскосельского лицея

В Царскосельском лицее Кюхельбекер из-за своей неловкости, мечтательности и глухоты на левое ухо был предметом бесконечных насмешек — они же довели его до попытки суицида. Однажды подросток пытался утопиться в пруду, откуда его вытащили товарищи, которые тут же нарисовали на несчастного карикатуру в местном журнале.

Вспыльчивого Кюхлю, как его называли друзья-лицеисты, спасало одно — он отличался большой незлобивостью, а своими знаниями и упорством умел располагать к себе людей.

Профессор Пилецкий дал своему талантливому воспитаннику характеристику, которая и сегодня позволяет ближе узнать будущего декабриста: «Кюхельбеккер Вильгельм, лютеранского вероисповедания, 15-лет. Способен и весьма прилежен; беспрестанно занимаясь чтением и сочинениями, он не радеет о прочем, от того в вещах его мало порядка и опрятности. Впрочем, он добродушен, искренен, с некоторою осторожностью, усерден, склонен ко всегдашнему упражнению, избирает себе предметы важные, плавно выражается и странен в обращении. Во всех словах и поступках, особенно в сочинениях, приметны некоторое напряжение и высокопарность, часто без приличия… Раздраженность нервов его требует, чтобы он не слишком занимался, особенно сочинениями».

Но сочинениями Кюхля всё же увлекался, ведь в те годы стихосложение среди лицеистов было самым популярным занятием.

Вильгельм, прочти свои стихи,
Чтоб мне заснуть скорее...

Так в «Пирующих студентах» Александр Пушкин описывал поэтическое дарование Кюхельбекера. Неуклюжий лицеист был излюбленным героем лицейских эпиграмм, посланий и ироничных строк «солнца русской поэзии» (из-за чего Пушкин и Кюхельбекер однажды встретились на дуэли, но всё равно остались ближайшими товарищами).

Репродукция рисунка школьницы Нади Рушевой «Пушкин, читающий стихи Дельвигу и Кюхельбекеру». Фото: РИА Новости

Талантливый неудачник

В 1817 году Кюхельбекер окончил лицей с серебряной медалью и вместе с тем же Пушкиным поступил в Коллегию Иностранных дел. С этого момента начались скитания будущего декабриста.

Дипломатической службе выпускник Царскосельского лицея предпочёл преподавание русской литературы в Благородном пансионе при Главном педагогическом институте, но из-за неудачного романа решил уехать подальше от дома. В должности обер-камергера вельможи Нарышкина Кюхельбекер отправился в Европу, откуда был вынужден вернуться Россию, так как обратил на себя внимание властей «вольнолюбивой» лекцией по русской словесности.

«Неблагонадёжного» юношу ожидала служба на Кавказе. Однако излишняя ранимость характера, подводившая Кюхельбекера ещё в лицейские годы, подвела его и на этот раз. Из-за дуэли с местным чиновником он вернулся раньше времени с почти невозможной для «дальнейшей государственной службы характеристикой».

Кюхля хотел работать в министерстве финансов, заниматься профессорской деятельностью в Эдинбурге или в Крыму, получить место профессора русского языка в Дерптском университете, служить в Одессе, издавать журнал, - но ни одному из его планов не суждено было сбыться. В итоге талантливый лицеист присоединился к обществу лиц, принявших участие в декабрьском восстании.

14 декабря 1825 года Кюхельбекер стал одним из самых деятельных участников событий на Сенатской площади. Известно, что он стрелял в брата императора - князя Михаила Павловича, но пистолет дал осечку.

Дневник Вильгельма Кюхельбекера и его книги, изданные анонимно при содействии А. С. Пушкина. Музей декабристов в Москве (закрыт в 1997 году). Фото: РИА Новости / Олег Ласточкин

«Поэт в России больше, чем поэт»

Кюхельбекеру посчастливилось незаметно покинуть Сенатскую площадь, когда стало очевидно, что восстание обречено. Однако незадачливого декабриста с приметами «рост 2 аршина 9 4/8 вершков, лицом бел, чист, волосом чёрн, глаза карие, нос продолговат с горбиною» быстро разыскали.

Зимой 1826 года талантливый лицеист оказался в казематах главной политической тюрьмы России - Петропавловской крепости. Ему грозила смертная казнь, которая была заменена двадцатью годами каторжных работ. Позже и этот приговор удалось смягчить, но, несмотря на то, что заключенный Кюхельбекер содержался в достаточно мягких условиях (мог писать и получать письма, читать книжные новинки, общаться с духовником), поэт был глубоко несчастен.

Не было счастья и в личной жизни. Кюхельбекер всегда искал женщину, которая стала бы ему соратником и близким другом, но будучи в ссылке, женился на безграмотной дочери баргузинского почтмейстера Дросиде Ивановне Артеновой. Необразованная супруга не разделяла философских и стихотворных увлечений бывшего лицеиста, которые к этому времени вышли на новый уровень. Кюхельбекер больше не подражал Державину или Жуковскому . Основываясь на личных ощущениях, он писал о печальных думах узника или же божественном огне, которому не страшна тюрьма.

Однако Кюхельбекер остался верен первым поэтическим опытам: выше всего философ и романтик ставил предназначение стихотворца. В одном из своих последних произведений, названном «Участь русских поэтов», умирающий, больной декабрист писал:

Горька судьба поэтов всех племен;
Тяжеле всех судьба казнит Россию:
Для славы и Рылеев был рожден;
Но юноша в свободу был влюблен...
Стянула петля дерзостную выю.

Могила декабриста В. К. Кюхельбекера в Тобольске Фото: РИА Новости / Сергей Ветров

Кюхельбекер Вильгельм Карлович

Среди декабристов, отбывавших поселение в Кургане, менее всех здесь прожил Вильгельм Карлович Кюхельбекер. Лицеист, друг Александра Сергеевича Пушкина, поэт, драматург, участник восстания 14 декабря 1825г. Немец по происхождению, русский душой.

К.И.Кюхельбекер. Рисунок Вильгельма Кюхельбекера из Лицейской тетради 1816–1817 годов

Его отец – саксонский дворянин, статский советник Карл-Генрих фон Кюхельбекер, учился праву в Лейпцигском университете одновременно с Гете и Радищевым, знал агрономию, горное дело, в юности писал стихи. Переселился в Россию в 1772г. Управлял в Петербурге Каменным островом, принадлежавшим Вел. Кн., позже императору Павлу 1-му, был директором и устроителем его имения Павловска. Мать – Юстина Яковлевна, урожденная фон Ломен, происходила из служилого балтийского дворянства. Ее двоюродная сестра была замужем за князем Михаилом Богдановичем Барклаем-де-Толли. Пока был жив император Павел, Кюхельбекеры жили в Петербурге, после его смерти – в Эстляндии, в имении Авинорм, подаренном императором за труды своему верному управляющему. У супругов было четверо детей: сыновья Михаил и Вильгельм, дочери Юстина и Юлия. Юстина Карловна была замужем за Григорием Андреевичем Глинкой, писателем и переводчиком, занимавшим кафедру русского языка и русской литературы в Дерптском университете. Юлия Карловна служила классной дамой в Екатерининском институте благородных девиц, позже – гувернанткой в доме княгини В.С.Долгоруковой, затем лектрисой в богатых домах. Михаил Карлович, морской офицер, принимал участие в экспедиции одного из братьев Лазаревых на Новую землю. Член Северного Общества, в составе Гвардейского экипажа принимал участие в восстании на Сенатской площади, был осужден на 8 лет каторги, его гражданская казнь состоялась 13 июля 1826г. на флагманском корабле «Владимир». Срок каторги был сокращен до 5 лет, поселение отбывал в Баргузине.

Вильгельм Карлович родился 10 июня 1797г. в С-Петербурге, детство провел в Авинорме. В немецкой семье до 6 лет не знал ни одного слова по-немецки. В 1835г. он писал племяннику Николаю Глинке: «природный мой язык – русский, первыми моими наставниками в русской словесности были моя кормилица Марина, да няньки мои Корниловна и Татьяна». Учиться начал в частном пансионе в городке Верро, что недалеко от Авинорма. В 1811г по протекции Барклая де-Толли был определен в Царскосельский лицей, который окончил с серебряной медалью. Еще, будучи лицеистом, посещал заседания Священной артели, хотя и не был ее членом. Позже, в 1816г. участники артели основали «Общество истинных и верных сынов Отечества» или «Союз спасения».

После окончания Лицея, с 1817 по 1820гг Кюхельбекер служил в Главном архиве иностранной коллегии и читал лекции по русской литературе в Благородном пансионе при Главном педагогическом институте. Один из выпускников этого пансиона (Маркевич Николай Андреевич) вспоминал: «Кюхельбекер был очень любим и уважаем всеми воспитанниками… Это был человек длинный, тощий, слабогрудый; говоря, задыхался, читая лекцию пил сахарную воду. В его стихах было много мысли и чувства, но много и приторности». 9 августа 1820г. Вильгельм был вынужден подать прошение об отставке, которую и получил. В это время обер-камергер Александр Львович Нарышкин собирался ехать за границу, и ему был нужен секретарь, который мог бы вести переписку на трех языках. Выбор его пал на Антона Дельвига, но тот отказался и порекомендовал Кюхельбекера. 8 сентября 1820г. Вильгельм выехал в Европу. В Германии он познакомился с Гете, однокашником его отца, который подарил ему свои труды с автографом, познакомился с главой немецких романтиков Людвигом Тиком, Тидге, Бенжаменом Констаном и другими писателями и общественными деятелями. Посетив Германию и южную Францию, Нарышкин и Кюхельбекер в марте 1821г. приехали в Париж. Он читал во Франции лекции о современной русской литературе, но мысли его показались слишком прогрессивными, и Вильгельм был отослан в Россию.

О его лекциях есть несколько свидетельств. Так Энгельгард писал 25 июня того же года Матюшкину: «Сумасбродный Кюхельбекер, приехав в Париж, вздумал завести публичные лекции по русской литературе…, слушали его с довольным участием, но чорт его дернул забраться в политику и либеральные идеи, на коих он рехнулся. Запорол чепуху, так что Нарышкин его от себя прогнал и наш посланник… выслал его из Парижа…». В августе 1821г. в Петербурге Вильгельм пишет в альбом Петра Яковлева, брата своего лицейского товарища, несколько строк о себе: «Кюхельбекер – странная задача для самого себя – глуп и умен; легковерен и подозрителен; во многих отношениях слишком молод, в других – слишком стар; ленив и прилежен. Главный порок его – самолюбие: он чрезвычайно любит говорить, думать и писать о самом себе; вот почему все его пьесы довольно однообразны. Он искренне любит друзей своих, но огорчает их на каждом шагу. Он во многом переменился и переменится, но в некоторых вещах всегда останется одним и тем же. Его желание, чтобы друзья о нем сказали: он чудак, но мы охотно бываем с ним; мы осуждаем его за многое, но не перестанем быть к нему привязанными».

Вернувшись в Россию, Кюхельбекер не мог найти себе службу и, по совету и ходатайству петербургских друзей, отправился на Кавказ под крыло Алексея Петровича Ермолова. С декабря 1821г. по май 1822г. он жил в Тифлисе, где почти ежедневно встречался с Александром Сергеевичем Грибоедовым. В дневнике Кюхельбекер записал: «Грибоедов писал «Горе от ума» почти при мне, по крайней мере, мне первому читал каждое отдельное явление непосредственно после того, как оно было написано». Служба на Кавказе не удалась, и Вильгельм некоторое время жил у старшей сестры Юстины Карловны в имении Закуп, но 30 июля 1823г. в поисках заработка переехал в Москву. Здесь редкие частные уроки поддерживали его материальное положение. Кюхельбекер принимает активное участие в литературной жизни. Публикуется в журналах «Благонамеренный» и «Сын Отечества», вместе с Владимиром Федоровичем Одоевским издает журнал-альманах «Мнемозина», где выступает как поэт, публицист и критик.

Он внимательно следит за творчеством Пушкина, которого обожал. В октябре 1824г. Пушкин закончил поэму «Цыгане», которая в списках тут же широко разошлась. Кондратий Рылеев пишет ему в Михайловское: «В субботу был я у Плетнева с Кюхельбекером и братом твоим …Прочитаны были «Цыгане». Можешь себе представить, что сделалось с Кюхельбекером. Как он любит тебя! Как он молод и свеж!». А ведь в 1819г. они стрелялись на дуэли. Вызвал Кюхельбекер, взбешенный довольно невинной эпиграммой Пушкина. Они явились на Волково поле и решили стреляться в каком-то недостроенном фамильном склепе. Секундантом Кюхельбекера был Антон Дельвиг. Когда Кюхельбекер начал целиться, Пушкин закричал: «Дельвиг! Стань на мое место, здесь безопаснее». Кюхельбекер взбесился, рука дрогнула, он сделал пол-оборота и пробил фуражку на голове Дельвига. Пушкин бросил пистолет и хотел обнять Вильгельма, но тот потребовал от Пушкина ответного выстрела и насилу его убедили, что стрелять невозможно, потому что в ствол набился снег.

Кюхельбекер был принят в Северное общество в ноябре 1825г. Его деятельность во время восстания на Сенатской площади была кипучей и восторженной деятельностью революционера-романтика, готового на подвиг во имя Свободы. Он был вооружен палашом и пистолетом, ездил в Морской экипаж, где служил его брат Михаил, в казармы Московского полка с известием о начале действий. Он искал заместителя не явившемуся предводителю восстания, пытался стрелять в Вел. Кн. Михаила Павловича и в генерала Воинова. Наконец, он пытался собрать солдат, рассеянных картечным огнем и повести их в атаку. К вечеру, когда все было кончено, Кюхельбекер пришел к себе на квартиру на Почтамтской улице, совсем рядом с Сенатской площадью, и велел своему верному слуге Семену Балашову быстро собираться, чтобы успеть выбраться из города до арестов. В тот же вечер они пешком вышли за петербургскую заставу, а потом, то на лошадях, то пешком добрались до села Горки, имения дальнего родственника П.С.Лаврова. Беглецы прожили здесь 5 или 6 дней, после чего на тройке, которую дал Лавров, поехали через Великие Луки в деревню другого родственника, а оттуда добрались до Закупа, имения Юстины Карловны Глинки. Остановились они не в самом имении, а в соседней деревне Загусино. Здесь Кюхельбекер узнал, что в Закупе уже побывала полиция, и был произведен тщательный обыск. За те две недели, что Кюхельбекер добирался до Закупа, след его был потерян.

От матери, которая жила в семье Глинок, приезд Вильгельма скрыли. Юстина Карловна переодела брата в крестьянскую рубаху, тулуп, лапти и шапку, вручила ему подложный «вид» на имя плотника Ивана Подмастерникова, а Семену Балашову - «вид» на имя отставного солдата Матвея Закревского для свидания с родными в Минскую и Могилевскую губернии, снабдила деньгами и отправила на подводе с парой лошадей в сопровождении верного дворового человека Григория Денисова. Кюхельбекер хотел бежать за границу. 3 января 1826г., остановившись в корчме где-то за Оршей, он отпустил обратно в Закуп Григория и послал с ним письмо сестре, в котором прощался с ней и просил дать вольную Григорию Денисову. Добравшись до пограничного района 14 января, Кюхельбекер расстался и с Семеном Балашовым, потому что местные жители запросили до двух тысяч рублей за переправу через границу, а у него было всего 200 руб. Вильгельм решил идти один и добраться до Варшавы, где служили его родственник, двоюродный брат по матери, генерал А.И.Альбрехт, лицейский товарищ С.С.Есаков и давнишний приятель семьи барон Маренгейм. Он хотел раздобыть у них деньги, необходимые для перехода границы.

18 января в местечке Слоним был задержан Семен Балашов, который пробирался в Закуп с подводой и двумя лошадьми. Фальшивый паспорт ему не помог, т.к. указанный в нем 50-летний возраст отставного солдата не соответствовал наружности 22-летнего Балашова. Он был посажен в тюрьму в Гродно, затем переправлен в Варшаву, где подвергся допросам, а 24 января в кандалах был увезен в Петропавловскую крепость, где уже находился его хозяин. Кюхельбекер был задержан в Варшаве 19 января унтер-офицером Григорьевым, опознавшим его по приметам. За эту поимку приказом барона Дибича Григорьев был произведен в прапорщики. Кюхельбекера же отправили в Петропавловскую крепость. На одном из допросов Кюхельбекер держал яркую речь в защиту русского народа. «…Взирая на блистательные качества, которыми Бог одарил народ русский, народ первый в свете по славе и могуществу своему, по своему звучному, богатому, мощному языку, коему в Европе нет подобного, наконец, по радушию, мягкосердию, остроумию и непамятозлобию, ему пред всеми свойственному, я душою скорбел, что все это подавляется, все это вянет и, быть может, опадет, не принесши никакого плода в нравственном мире! Да отпустит мне Бог за скорбь сию часть прегрешений моих, а милосердный царь часть заблуждений, в которые повлекла меня слепая, может быть, недальновидная, но беспритворная любовь к Отечеству». Приговором Верховного уголовного суда Кюхельбекер был отнесен к 1-му разряду – к смертной казни, но по Высочайшей Конфирмации 10 июля 1826г. осужден «по лишении чинов и дворянства к ссылке в каторжную работу на 20 лет».

В особую вину Кюхельбекеру ставили покушение на жизнь Вел. Кн. Михаила Павловича, к которому по наследству от отца перешла роль официального покровителя семьи Кюхельбекеров. Роль эту Михаил Павлович продолжал играть и после того, как два брата Кюхельбекеры впали в «государственное преступление». По просьбе родственников он выступил ходатаем за смягчение участи Вильгельму, продемонстрировав христианское «забвение зла». Возможно, определенную роль сыграл и Григорий Андреевич Глинка, который с 1811г. был гувернером великих князей Николая и Михаила, в 1813г. преподавал русский язык императрице Елизавете и великой княгине Анне Павловне. 25 июля 1826г. Кюхельбекер был вывезен из Петропавловской крепости и доставлен в Шлиссельбург. При общем пересмотре Николаем I-м приговоров декабристам, срок наказания с 20 лет был сокращен до 15 лет. Однако этим судьба Кюхельбекера еще не была решена. В отличие от своих товарищей, он не был отправлен в сибирские рудники. По ходатайству Вел. Кн. Михаила каторга была заменена ему одиночным заключением в крепости.

12 октября 1827г. Кюхельбекер был отправлен в арестантские роты при Динабургской крепости. Когда его везли под конвоем, 14 октября на глухой почтовой станции Залазы, возле Боровичей, произошла случайная встреча с любимым другом Пушкиным, который ехал из Михайловского в Петербург. Они не виделись перед этим с 6 мая 1820г., когда Пушкин был выслан на юг. На следующий день Пушкин для себя записал: «…Вдруг подъехали четыре тройки с фельдьегерем. «Вероятно, поляки?» - сказал я хозяйке. «Да»- отвечала она, - их нынче отвозят назад». Я вышел взглянуть на них. Один из арестантов стоял, опершись у колонны. К нему подошел высокий, бледный и худой молодой человек с черною бородою, в фризовой шинели… Увидев меня, он с живостью на меня взглянул. Я невольно обратился к нему. Мы пристально смотрим друг на друга – и я узнаю Кюхельбекера. Мы кинулись друг другу в объятия. Жандармы нас растащили. Фельдъегерь взял меня за руку с угрозами и ругательством – я его не слышал. Кюхельбекеру сделалось дурно. Жандармы дали ему воды, посадили в тележку и ускакали».

Фельдъегерь 28 октября сообщал дежурному генералу Главного штаба А.Н.Потапову об этой встрече: «…Некто г. Пушкин… вдруг бросился к преступнику Кюхельбекеру и начал после поцелуев с ним разговаривать». После того, как их растащили, Пушкин хотел передать Кюхельбекеру деньги, но фельдъегерь этого не разрешил. «Тогда он, г. Пушкин, кричал и, угрожая мне, говорил, что по прибытии в с-Петербург в ту же минуту доложу Его Императорскому Величеству, как за недопущение проститься с другом, так и дать ему на дорогу денег; сверх того, не премину также сказать и генерал-адъютанту Бенкендорфу. Сам же г. Пушкин между угрозами объявил мне, что он посажен был в крепости и потом выпущен, почему я еще более препятствовал иметь ему сношение с арестантом; а преступник Кюхельбекер сказал мне: это тот Пушкин, который сочиняет».

Сам Кюхельбекер 10 июля 1828г. в общем письме к Пушкину и Грибоедову писал: «Свидание с тобою, Пушкин, в век не забуду». А через два года, 20 октября 1830г., в письме к Пушкину снова вспоминает об этой необыкновенной встрече: «Помнишь ли наше свидание в роде чрезвычайно романтическом: мою бороду? Фризовую шинель? Медвежью шапку? Как ты, через семь с половиной лет, мог узнать меня в таком костюме? Вот чего не постигаю?». Письма к Пушкину пересылались тайно, через верных людей. Если в Петропавловской крепости у Кюхельбекера было только священное писание, в Шлиссельбурге он получал некоторые книги и даже самостоятельно выучился читать по-английски, то в Динабурге ему в первое время не давали ни книг, ни пера, ни чернил. Но постепенно у него появились кое-какие возможности.

В Динабургской крепости служил дивизионный командир генерал-майор Егор Криштофович, родственники которого были соседями Юстины Карловны Глинки. Их поместье находилось в Смоленской губернии рядом с Закупом, и когда Кюхельбекер в 1822г. проводил лето у сестры, он подружился с этим семейством. По просьбе смоленских родственников генерал выхлопотал Кюхельбекеру разрешение читать и писать, доставлял ему книги, добился позволения прогуливаться по плацу и даже устроил в своей квартире свидание с матерью. Труднее было добиться разрешения на переписку и когда она была дозволена, было много ограничений – писать только близким родственникам, касаться только семейных дел и отвлеченных тем. Это разрешение было большой радостью для Вильгельма. В упомянутом общем письме к Пушкину и Грибоедову он писал: «Я здоров и, благодаря подарку матери моей – природы, легкомыслию, не несчастлив. Живу день за днем, пишу. Пересылаю вам некоторые безделки, сочиненные мною в Шлиссельбурге». В Динабурге Кюхельбекер делает перевод шекспировского «Макбета» и отсылает его Дельвигу. Потом переводит «Ричарда II». В письме к Юстине Карловне он сообщает: «В пять недель я кончил «Ричарда II»; не помню еще, чтобы когда-нибудь с такою легкостию работал; сверх того, это первое большое предприятие, мною совершенно конченное; так оно снимает некоторым образом с меня упрек, что не умею кончить начатого». Позже Вильгельм Карлович перевел «Генриха четвертого», «Ричарда третьего» и первое действие «Венецианского купца». Одновременно с переводом Шекспира он пишет поэму «Давид», которую закончил 13 декабря 1829г.

Из Динабургской крепости Кюхельбекеру удается поддерживать тайную переписку с друзьями. В этом ему помогает не только Криштофович, но и поляки – офицеры крепостного гарнизона. Один из них, А.Рыпинский, оставил о Кюхельбекере восторженные воспоминания. «Этот человек великой души был истинным сыном своей новой родины, которую больше жизни любил, так же, как сами Рылеев, Бестужев и Пестель. Как ясный месяц блестит среди бесчисленного множества тусклых звезд, так и его благородное, бледное, исхудалое лицо с выразительными чертами выделялось сиянием духовной красоты среди огромной толпы преступников, одетых, как и он, в серый «мундир» отверженных. Сильное и закаленное сердце, должно быть, билось в его груди, если уста… никогда ни перед кем не произнесли ни слова жалобы на столь суровую долю. Молчал он – молчал и ждал конца своих страданий… Кто знал его ближе, тот любил, ценил, восхищался и благоговел перед ним, а кто с ним провел хоть несколько вечерних часов, не мог не обнаружить в нем редкого ума, кристально-чистой души и глубокой образованности. Даже на лице солдата, простоявшего хотя бы несколько минут на страже у его дверей, появлялось выражение преклонения и уважения всякий раз, когда неожиданный свет, излучаемый лицом этого необыкновенного узника, ударял ему в глаза – ибо кого бы не тронул этот волнующий образ невинно терзаемой небесной добродетели, это повторное издание христовых мук».

Весной 1831г. в связи с польским восстанием было решено перевезти Кюхельбекера в Ревель. Он в это время хворал и лежал в крепостной больнице. Несмотря на болезненное состояние, 15 апреля его вывезли из Динабурга и через Ригу доставили в Ревель, где посадили в Вышгородский Замок. Там его лишили всех привилегий, которыми он пользовался в Динабурге. Кюхельбекер настаивал на содержании в отдельной камере, на освобождении от работ, на партикулярном платье, на праве читать, писать и переписываться с родными, а также кормиться на собственные деньги, ссылаясь на то, что все это дозволялось ему в Динабурге. Ревельское начальство запросило высшие инстанции в Петербурге, там, в свою очередь засуетились и стали выяснять, на каком основании Кюхельбекеру смягчили в Динабурге арестантский режим. Выяснилось, что это было сделано с разрешения царя и 8 июня 1831г. из Главного штаба сообщили генералу Опперману, в ведении которого находились все русские крепости, что Николай I приказал Кюхельбекера и на новом месте «держать как в Динабурге».

Между тем, еще 25 апреля 1831г. император распорядился перевести Кюхельбекера в Свеаборгскую крепость (в Финляндии). Дело затянулось, т.к. переправлять его было приказано морем, на попутном судне. Только 7 октября он был вывезен на корабле «Юнона» и 14 октября доставлен в Свеаборг, где содержался до 14 декабря 1835г. Здесь Кюхельбекер имел право на переписку с родственниками, в конце 1831г. получил даже разрешение переписываться с братом Михаилом. Первое письмо от брата он получил 8 декабря 1831г. 15 июня 1832г. он записал в дневнике: «Сегодняшнее число я должен считать одним из счастливейших дней моей жизни. Я получил шесть писем от родных и… ответ брата на письмо, которое я к нему писал прошлого года в декабре месяце. Получив первое письмо от него, я еще сомневался, позволят ли быть между нами настоящей переписке; теперь вижу, что могу пользоваться этим благодеянием».

Но в Свеаборге Кюхельбекер лишился даже тех ограниченных возможностей общения со свободными людьми, которые были у него в Динабурге. Допускались только свидания с пастором, который снабжал его сочинениями немецких проповедников. Возможно, под влиянием этих душеспасительных бесед Кюхельбекер решил покаяться. 15 апреля 1832г. комендант Свеаборгской крепости в рапорте Бенкендорфу пишет: «Государственный преступник Кюхельбекер …ныне пред исполнением по обряду лютеранской религии исповеди и святого причастия хочет успокоить свою совесть на счет обвиненного им в 1826г. преступника же Ив. Пущина будто бы безвинно». Дело в том, что на следствии он заявил, что Пущин побуждал его стрелять в Вел. Кн. Михаила. На очной ставке Пущин отверг это тяжелое обвинение; это был единственный случай в показаниях Кюхельбекера, когда он своими словами значительно отягощал вину другого и многократно и настойчиво упорствовал в них, призывая в свидетели даже бога. Уже во время следствия Кюхельбекером овладели сомнения в своей правоте, он пытался новыми формулировками смягчить свои первые показания, и это ему удалось: в обвинении против Пущина этот пункт отсутствует. В крепости он хотел еще раз покаяться. В Свеаборге Кюхельбекер целиком погрузился в творчество. Одно за другим он создает монументальные эпические и драматические произведения: драматическую сказку «Иван, купецкий сын», поэму «Агасфер», переводит шекспировских «Короля Лира» и «Венецианского купца», пишет поэму на сюжет из древней русской истории «Юрий и Ксения», поэму «Сирота», с необыкновенным подъемом работает над одним из самых значительных своих произведений – народно-исторической трагедией «Прокофий Ляпунов».

В конце 1835г. Кюхельбекер был досрочно выпущен из крепости и по ходатайству родных «обращен на поселение» в Баргузин, где уже несколько лет жил его брат Михаил. 14 декабря 1835г. его вывезли из Свеаборга, 20 января 1836г. он был доставлен в Баргузин. Встреча с братом была трогательной. Михаил был осужден на 8 лет каторги, которая была сокращена до 5 лет и в 1831г. он был отправлен на поселение в Баргузин. Здесь он первым начал обрабатывать землю. В его хозяйстве были даже овцы. По инициативе Михаила Карловича в Баргузине было организовано русское приходское училище, а в недалеком селе Улюк – бурятское училище, в том и другом училище Михаил обучал грамоте детей и взрослых. В своем доме он организовал амбулаторию, лекарства изготовлял из трав, одним из первых узнал лечебные свойства мышьяка, лечил даже гангрену. Женился в Баргузине 3 июня 1834г. на очень красивой женщине, Анне Степановне Токаревой, и жили они дружно. До замужества Анна Степановна служила у местного богатея и от него должна была родить. Хотела наложить на себя руки, но Михаил Карлович уговорил ее жить, крестил ее ребенка, стал кумом. Ребенок умер, а Кюхельбекер решил на ней жениться, но раз кум, то церковь запретила. Долго хлопотали, но разрешение на брак все-таки было получено. У самого Михаила родилась в Баргузине внебрачная дочь, которая воспитывалась в семье Трубецких, и было шесть законных дочерей, которые получили хорошее воспитание в Иркутском девичьем институте.

Освобождение из крепости вселило в Вильгельма Карловича новые надежды на возможность вернуться к широкой литературной деятельности и печататься хотя бы под псевдонимом. 13 февраля он пишет Пушкину: «Мое заточение кончилось, я на свободе, хожу без няньки и сплю не под замком». Но скоро тон и содержание писем резко меняются. Настойчивые просьбы похлопотать о разрешении печататься, которыми Кюхельбекер забрасывает родных и Пушкина, ни к чему не приводят. Литература могла стать его единственным источником материального благополучия. За 10 лет сидения в крепостях он физически истощился, хотя и до этого не отличался богатырским сложением, ослаб и был неприспособлен к тяжелому труду, которым кормился его брат. Михаил Карлович был человеком практической складки. Все деньги, получаемые от родных, и те, которые сам умудрялся заработать, он вкладывал в свое хозяйство. Сверх отведенного ему надела он своими руками расчистил и обработал 11 десятин земли, построил избу со службами, завел 13 голов скота, занимался рыбной ловлей. Вильгельм старался помогать брату, таскал бревна из лесу, работал в поле, но сил у него не хватало. Анна Степановна стала выражать недовольство его присутствием и Вильгельм Карлович, отягощенный заботами, втянутый в мелкие дрязги, начинает жалеть о своей крепостной камере. 3 августа 1836г. он пишет Пушкину: «Ты хочешь, чтоб я тебе говорил о самом себе… В судьбе моей произошла такая огромная перемена, что и поныне душа не устоялась. Дышу чистым свежим воздухом, иду, куда хочу, не вижу ни ружей, ни конвоя, не слышу ни скрыпу замков, ни шопота часовых при смене: все это прекрасно, а между тем – поверишь ли? - порою жалею о своем уединении. Там я был ближе к вере, к поэзии, к идеалу; здесь все не так, как ожидал даже я, порядочно же, кажись, разочарованный насчет людей и того, что можно от них требовать». Эту тему Кюхельбекер продолжает в стихах. Он пишет, что потянулась «вялых дней безжизненная нить и – бледные заботы

И грязный труд, и вопль глухой нужды,

И визг детей, и стук тупой работы

перекричали песнь златой мечты».

Кюхельбекер был уверен, что про него здесь будут говорить:

Не разумел он ничего,

И слаб и робок был как дети,

Чужие люди для него

Зверей и рыб ловили в сети.

……………………………..

И он к заботам жизни бедной

Привыкнуть никогда не мог.

Осенью 1836г. Вильгельм пришел к мысли, что ему надо наладить личную жизнь. В свое время у него была невеста – Авдотья Тимофеевна Пушкина (по некоторым свидетельствам – родственница А.С.Пушкина). Познакомились они в 1822г., свадьба несколько раз откладывалась из-за необеспеченности и неустроенности Кюхельбекера. Потом восстание и крепость. В 1832г. он справлялся у родных о невесте, передавал ей привет и возвращал свободу. Тем не менее, в Сибири у него снова возникла надежда на возможность брака с Авдотьей. Есть семейное предание, что Кюхельбекер сохранил к невесте чувство глубокой любви и вызывал ее в Сибирь, но она, также очень его любившая, по слабости характера не решилась разделить судьбу поселенца. Когда окончательно рухнула надежда на брак с Авдотьей, Вильгельм стал искать невесту в Баргузине. 9 октября 1836г. он известил мать о том, что намерен жениться на дочери местного почтмейстера – Дросиде Ивановне Артеновой. Она родилась в 1817г., когда Вильгельм выпустился из лицея.

В период жениховства Кюхельбекер, со свойственной ему способностью увлекаться, идеализировал свою невесту, поэтически рисуя ее облик в письмах к родственникам и друзьям. Он пишет Пушкину: «Великая новость! Я собираюсь жениться… Для тебя, Поэта, по крайней мере важно хоть одно, что она в своем роде очень хороша: черные глаза жгут душу; в лице что-то младенческое и вместе с тем что-то страстное, о чем вы, европейцы, едва ли имеете понятие». Свадьба требовала расходов и в письме к младшей сестре Юлии он не только описывает красоту невесты, но рассказывает о своем финансовом положении «…за нею беру, разумеется, нуль. Свадьба, как ни жмись, все мне будет стоить около 100 рублей; 50 рублей я был должен прежде, а дом, который я купил, обошелся мне недостроенный в 450 рублей; достройка обойдется по смете брата рублей в 300; итак, мой друг, всячески мне в первую половину года необходимы 1000 руб. Сделай милость, одолжи мне их взаймы, а сверх того не частицами, но в раз».

Свадьба состоялась 15 января 1837г. Молодая жена не знала грамоты, и Кюхельбекер увлеченно занялся ее воспитанием и обучением, но, по всей видимости, так и не сумел приобщить ее к своим духовным интересам. Он обращался к своему малолетнему сыну в дневнике: «…научись из моего примера, не женись никогда на девушке, как бы ты ее ни любил, которая не в состоянии будет понимать тебя». Почтмейстер, выдавая дочь за дворянина, предполагал, что она будет материально обеспечена. У Кюхельбекера не было ничего, он жил на деньги, присылаемые сестрами. Женитьба заставила его с еще большей настойчивостью просить о дозволении «кормиться своим ремеслом». Он пишет Бенкендорфу: «Я подал просьбу о дозволении мне жениться на любимой мною девушке. Я должен буду содержать жену, но следует вопрос: каким образом? Рана пулею в левое плечо и недостаток телесных сил будут мне всегдашним препятствием к снискиванию пропитания хлебопашеством или каким-либо рукоделием… (Прошу) исходатайствовать мне у государя императора дозволения питаться литературными трудами, не выставляя на них моего имени». Он обращался за помощью к Жуковскому, но царского позволения не последовало.

В одном из писем 1837г. Вильгельм Карлович пишет: «прозябаю, а не живу. Нам нынче выпал не красненький годочек. Все не удается и везде горе. Утешает меня только добрая жена моя, но при мысли и об ней забота сосет сердце… Постыло мне в свете: мочи нет, как долго живу, дожить до хорошего едва ли удастся». В другом письме он признается, что если бы был эгоистом, то просил бы правительство снова его запереть в крепости. Из-за беспрерывных засух в Баргузине три года подряд были неурожаи. Зима 1837-1838гг. была очень тяжелой, а следующие – еще тяжелее: не было ни хлеба, ни сена, начался падеж скота. У Кюхельбекера не было средств закончить постройку дома, и жили они в какой-то каморке. 12 июня 1838г. Дросида Ивановна родила мертвого мальчика, хоронили 14-го и при выносе дали ему имя Федор. 28 июля 1839г. родился снова мальчик, Миша. Потребовались дополнительные расходы.

Осенью Кюхельбекер получает приглашение от начальника пограничной крепости Акша майора А.И.Разгильдеева, который нуждался в хорошем учителе для своих дочерей. Он приглашение принимает и пишет племяннице Наталье Григорьевне Глинке: «Будет ли мне лучше в Акше, не знаю. Но оставаться здесь я никоим образом не могу. Здесь все так дорого, что по нынешним годам и на один хлеб не хватит моих доходов… Климат здесь самый суровый, теперь уже третья неделя, как без перерыву стоят морозы свыше 30 градусов, а здоровье у меня с года на год плоше». В конце января 1840г. Кюхельбекер с семьей приехал в Акшу, небольшую крепость на китайской границе. Разгильдеевы встретили его радушно, местный казачий атаман также пригласил его в учителя к сыну. 6 февраля 1840г. Вильгельм пишет своей любимой племяннице Наталье: «У меня сердце теперь расцвело; четыре года прожил я между дикарями грубыми, неотесанными, распутными; здесь что-то похожее… на ваше мне бесценное семейство».

В Акше у Кюхельбекера 21 декабря родился сын Иван, о котором он писал Оболенскому: «Имя его Иван. Это имя дала ему мать по дедушке, но я им очень доволен, потому что напоминает Лицей и товарища (Пущина – А.В.), которого и Вы и я любим». Мальчик умер 27 марта 1842г. Через год родилась дочь Юстина, в ночь с 6 на 7 марта 1843г. Заочной крестной матерью ее была Наталья Григорьевна Глинка. В Акше Вильгельм Карлович возвращается к творчеству, пишет заключительную часть «Ижорского», обдумывает план трагедии о Дмитрии Самозванце. Здесь происходят встречи с заезжими людьми, с которыми он быстро сходится. За время своего заточения он не утратил своей общительности и жадного интереса к людям. Поддерживает связь с живущими в Селенгинске, сравнительно недалеко от Акши, братьями Бестужевыми. К нему возвращается былая жизнерадостность, есть даже запись в дневнике, что на вечеринке плясал без отдыха кадрили, мазурки, вальсы. Это веселье можно объяснить тем, что Кюхельбекер влюбляется в свою молоденькую ученицу Аннушку Разгильдееву, которой было тогда 15 лет. В письмах к родным он называет ее единственным утешением и своим ангелом-хранителем. Молодой девушке льстило его внимание, но ее мать тоже увлеклась поэтом и настраивала дочь против него. Эти интриги не прошли мимо внимания майора Разгильдеева, он срочно перевелся в Кяхту и в 1842г. его семья покинула Акшу.

Кюхельбекер очень тяжело переживал конец своего платонического романа. Он записал в дневнике: «Бог с тобою, Анна Александровна! Ты была моею последнею любовью, и как это все кончилось глупо и гадко! А я тебя любил со всем безумием последней страсти, в твоем лице я любил еще людей». Вильгельм Карлович начал просить начальство перевести его либо в Урик, либо в Иркутск, получил отказ; тогда в марте 1843г. он просится в Кяхту или Туринск и снова отказ. Новый комендант Акши начал притеснять Кюхельбекера, мешать его переписке. И все же он не каялся, что прожил эти годы здесь, по крайней мере, он расплатился со старыми долгами и не сделал новых. В январе 1844г. при содействии деверя сестры Юстины Владимира Андреевича Глинки Кюхельбекер начинает хлопотать о переводе в Западную Сибирь. Глинка в молодости был членом Союза Благоденствия, потом сделал успешную военно-административную карьеру. В 1831г. во время польской кампании он был уже в чине генерал-майора и занимал должность начальника штаба артиллерии действующей армии. Впоследствии состоял главным начальником горных заводов на Урале. Он оказывал Кюхельбекеру существенную поддержку в годы крепостного заключения и в годы ссылки, присылая ему деньги и книги. Его Кюхельбекер называл лучшим, испытанным в счастье и несчастье другом. В марте Юстина Карловна сообщила, что ему разрешено проситься в Курганский уезд, а 27 августа в Акшу пришла бумага с разрешением на отъезд.

2 сентября 1844г. Кюхельбекер выезжает в Баргузин, чтобы повидаться с братом в последний раз. Доехав до Верхнеудинска (ныне Улан-Уде), окружного центра Восточного Забайкалья, он надеялся получить от окружного начальника бланк – документ, относивший путевые расходы на казенный счет, но начальник не решился его выдать. Пришлось ему взять подорожную и платить за тройку до Турки. В Турке он нанял лодку за 100 руб., чтобы плыть в Баргузин, но на Байкале разразился такой шторм, что их двое суток носило под Лиственничным островом, заливало волнами, сорвало руль и они с трудом отстоялись на кошке. В Баргузин приехали около 23 сентября. Пускаться в обратный путь по морю было опасно, и Кюхельбекер решил ждать ледостава. В Иркутск по зимней дороге через Байкал они переехали в январе и задержались почти на месяц. Здесь Вильгельм Карлович был весел и спокоен, беседы с товарищами тянулись иногда далеко за полночь. Встречались с Волконскими, Трубецкими и Дросида Ивановна впервые была в обществе княгинь. Особенно ее поразила своими манерами Мария Николаевна Волконская и Дросида потом не уставала вспоминать ее. Недаром Кюхельбекер писал княгине 13 февраля 1845г.: «жена моя, преданная вам сердцем и душою, начала новую жизнь после знакомства с Вами; я ее больше не узнаю. Вам, княгиня, я буду обязан своим семейным счастьем. Вчера и третьего дня она была нездорова, что задержало меня на несколько дней в Красноярске».

Самой радостной была встреча с Иваном Пущиным, лицейским товарищем, к которому Кюхельбекер заехал в Ялуторовск. Об этой встрече Пущин писал бывшему директору лицея Энгельгардту: «три дня прогостил у меня оригинал Вильгельм. Проехал на житье в Курган с своей Дросидой Ивановной, двумя крикливыми детьми и с ящиком литературных произведений. Обнял я его с прежним лицейским чувством. Это свидание напомнило мне живо старину: он тот же оригинал, только с проседью в голове. Зачитал меня стихами до нельзя… Не могу сказать Вам, чтоб его семейный быт убеждал в приятности супружества… Признаюсь вам, я не раз задумывался, глядя на эту картину, слушая стихи, возгласы мужиковатой Дронюшки, как называет ее муженек и беспрестанный визг детей. Выбор супружницы доказывает вкус и ловкость нашего чудака: и в Баргузине можно было найти что-нибудь хоть для глаз лучшее. Нрав ее необыкновенно тяжел и симпатии между ними никакой».

22 марта 1845г. Кюхельбекер прибыл в Курган. Хотя ему было предписано поселиться в деревне Смолиной, в трех верстах от города, он снял квартиру в городе и сразу стал хлопотать о разрешении остаться в нем. Тобольский губернатор своей властью такого разрешения дать не мог и 2 мая Кюхельбекера известили, что губернатор запрещает ему оставаться в Кургане. На следующий же день Вильгельм Карлович обратился с ходатайством к шефу жандармов и начальнику 3-го отделения А.Ф.Орлову, мотивируя свое желание остаться в Кургане плохим здоровьем и необходимостью во врачебной помощи. Написал и своему старинному другу Владимиру Одоевскому, надеясь на его служебные и светские связи. В эти же дни в Кургане умирал Иван Семенович Повало-Швейковский и Кюхельбекер навещал его через день. Он переписывает завещание Швейковского, составленное Басаргиным, присутствует при его смерти и участвует в похоронах. 26 мая был день рождения Пушкина и Кюхельбекер пригласил друзей – декабристов и ссыльных поляков. Пришли Бригген, Басаргин, Башмаков, Щепин-Ростовский и польские друзья – Михаил Иванович Пейкер – письмоводитель городнического правления, Валериан Васильевич Пасек – начальник межевания, Никодим Осипович Чайковский – старший запасный землемер и другие. Правда, Кюхельбекер подозревал, что приход некоторых объясняется тем, что жена городничего была в бане и у него не играли в карты. Было оживленно и шумно. Эти люди, всегда свято чтившие память гениального поэта, вспоминали молодость, старину, Кюхельбекер рассказывал о лицейских годах.

В Кургане начинает резко ухудшаться его здоровье, Вильгельм Карлович катастрофически слепнет. Уже 5 апреля он записывает в дневнике: «Опять письмо от Пущина. Моя переписка приходит к концу. Глаза мочи нет, как болят». Болезнь делала Кюхельбекера раздражительным и обидчивым. Он и с декабристами ссорился постоянно. В его дневнике можно прочитать: «Опять месяц прошел… Я был болен, меня мучила хандра… Во время хандры я успел поссориться с Басаргиным и понаделал, Бог знает, сколько глупостей» или «Опять погорячился и разбранился с Щепиным; да он, право, лучше меня – первый протянул мне руку, между тем, как я ему, Бог знает, что наговорил».

В свои именины 28 мая Кюхельбекер получил от Басаргина в подарок часы, от сестры Юстины Карловны письмо и деньги. Через две недели, 10 июня, Вильгельм Карлович записывает: «Минуло мне сегодня 48 лет. Печально я встретил день своего рождения. Пока не сошлись гости, я стал выхаживать стихи, да не удалось составить более того, что следует:

«Еще прибавился мне год

К годам унылого страданья;

Гляжу на их тяжелый ход

Не ропща, но без упованья.

……………………………..

Что будет, знаю наперед,

Нет в жизни для меня обмана,

Блестящ и весел был восход,

А запад весь во мгле тумана».

В день рождения Кюхельбекера, 10 июня, губернский землемер пишет донесение в Тобольскую Казенную палату о своей попытке отвести государственному преступнику положенные по распоряжению царя 15 десятин земли. Вильгельм Карлович должен был присутствовать при отводе земли, но узнав, что большая часть выделенной земли занята пашнями крестьян Смолинской волости, от участка отказался, но попросил отвести ему землю в другом месте с тем, чтобы половина десятин была пригодна для покосов. Он собирался завести хозяйство, не такое большое, как у брата Михаила, но коровы и лошадь должны были быть обязательно. Между тем решался вопрос о пребывании Кюхельбекера в Кургане. С молчаливого согласия властей его сестра Юстина Карловна купила на имя Дросиды Ивановны дом в городе и Владимир Андреевич Глинка сообщает об этом Управляющему 3-го отделения Леонтию Васильевичук Дубельту. Никаких санкций не последовало. Дом был куплен у Марии Федоровны Киниженцевой, жены отставного сотника. Сумма покупки нам неизвестна, но сама Киниженцева покупала этот дом в 1842г. у Клячковских за 400 рублей серебром, возможно, и продала приблизительно за ту же сумму. Больной Кюхельбекер с семейством перебрался в собственный дом 21 сентября. Фонвизин 8 сентября 1845г., когда оформлялась покупка дома, писал Кюхельбекеру: «О переводе… Вас в самый город Курган я говорил с губернатором. Он готов сделать об этом представление, но для этого ему нужен предлог, т.е. просьба от Вас, в которой бы Вы изложили, что по болезненному Вашему состоянию вам необходима врачебная помощь, которой в деревне Вы лишены. Впрочем, губернатор говорил, что ни с его стороны, ни от прочих властей вам не будет ни малейшего препятствия жить в городе… Все это хотел сообщить вам с господином Соболевским, доставившим мне ваше письмо, но он уехал днем раньше…». Уж если курганский городничий Антон Соболевский возил письма декабристов, то можно предположить, что на проживание Кюхельбекера в городе, а не в Смолино, он смотрел сквозь пальцы. В декабре в Курган приехал тобольский губернатор Карл Федорович Энгельке и Кюхельбекер обратился к нему за разрешением приехать в Тобольск на лечение. Губернатор сообщает об этом генерал-губернатору и прямо указывает, что Кюхельбекер водворен в Кургане.

Получив постоянный кров, Вильгельм Карлович несколько успокаивается и пишет цикл лирических стихов, которые являются лучшими в его творчестве: «Участь русских поэтов», «Усталость» и др. Осень навеяла поэту образы стихотворения «Работы сельские подходят уж к концу», где он вновь обращается к «нашему Пушкину» который «уж давно подземной мглой одет». Конечные строфы – призыв, несмотря на то, что «все тяжелее путь и плечи все больнее ломит бремя», идти вперед: «Иди, иди! Надолго нанят ты: еще тебе не время! Ступай, не уставай, не думай отдохнуть». У него постоянно бывают декабристы, чаще других приходит Щепин- Ростовский, живший одиноко и замкнуто. Они очень подружились. Приходили Бригген и Басаргин и начинались литературные беседы и споры. Бригген читал свой перевод Юлия Цезаря, который Вильгельм Карлович высоко оценил. Кюхельбекер читал своим гостям грустные стихи, в том числе «Усталость».

Да! Чаша житейская желчи полна;

Но выпил же я эту чашу до дна,-

И вот опьянелой, больной головою

Клонюсь и клонюсь к гробовому покою.

Узнал я изгнанье, узнал я тюрьму,

Узнал слепоты нерассветную тьму

И совести грозной узнал укоризны,

И жаль мне невольницы-милой отчизны.

Еще с середины лета Кюхельбекер почувствовал себя значительно хуже. Подступала полная слепота, прогрессировал туберкулез. Все чаще недуг мешал сосредоточиться и поэт не мог выжать из себя и несколько строк. Тогда он становился вспыльчивым и брюзжащим или погружался в религиозное настроение, думал о смерти. Вспоминал друзей юности, в послании к Марии Николаевне Волконской, которая неоднократно помогала ему материально, есть такие строки: « А в глубине души моей одно живет прекрасное желанье: оставить я хочу друзьям воспоминание, залог, что тот же я, что вас достоин я, друзья». 9 октября он сделал последнюю запись в своем дневнике. Оставалось большое незавершенное дело. Проезжая через Тобольск, он взял у Михаила Александровича Фонвизина его рукопись, чтобы ее вычитать и кое-что поправить. В связи с неурядицами, болезнями дело двигалось медленно, а наступившая слепота почти прекратила работу. Тем не менее, в письме, отправленном с Соболевским, Кюхельбекер сообщает, что рукопись исправлена и ее можно переписывать. На что Фонвизин отвечает 8 сентября: « Насчет переписки перевода набело я прошу Вас только уведомить меня, что это будет стоить, и я доставлю Вам деньги для заплаты г-ну Рихтеру и бумагу, которую на этих днях ожидаю с нижегородской ярмарки…».

28 октября 1845г. Басаргин пишет Фонвизину: «...Вильгельм Карлович, который еще недели две как страдал сильной глазной болью, поручил мне известить Вас, что болезнь остановила на некоторое время его занятия с Вашей рукописью, - он полагает, что ее иначе нельзя переписывать как здесь, под его надзором, и потому не решается посылать ее к Вам для переписки. Он говорил мне, что уже нашел человека, который берется ее переписать, и сделает это как нельзя лучше – именно учителя Рихтера, занимающегося тем же у Александра Федоровича…». Николай Петрович Рихтер имел характер взбалмошный, дерзкий и они часто ссорились с Кюхельбекером. Но Рихтер был нужен постоянно, чтобы писать под диктовку письма, ходатайства и стихи. Он находился при Кюхельбекере до самого его отъезда. 25 января 1846г. Вильгельм Карлович обратился к нему со стихами: «Мой бедный Рихтер, я тебя обидел! Не я тебя обидел, а недуг…» Поэт искренне просил прощения. Но Рихтер оказался не только взбалмошным человеком, но и подлым. 11 мая 1846г. уже в Тобольске Кюхельбекер диктует сыну Мише письмо к племяннице Наталье Глинке: «…Жил в Кургане со мной под одним кровом молодой человек, товарищ Н.П.Р.; он был у меня как сын родной, и между тем каждое мое слово передавал особе, не любившей меня; а когда я стал собираться из Кургана, повершил свой подвиг словами: пусть бы он по пути на меня сердился, а жаль, что я не украл его дневников».

23 ноября 1845г. Щепин-Ростовский пишет Наталье Дмитриевне Фонвизиной: «Вильгельм Карлович в эти дни несколько недель подвержен жестокой глазной болезни, до такой степени усилившейся, что до двадцатого числа этого месяца ничего не мог различить. Но в этот день несколько прозрел и мог осмотреть, хотя с трудом, окружающие предметы…Исполненный священного и поэтического энтузиазма, Василь Карлович (так его звали в Кургане – А.В.) сочинил молитву в стихах, которую и поручил отправить к Вам». Друзья были обеспокоены состоянием Кюхельбекера. Используя все свои связи, они стараются добиться разрешения на поездку Вильгельма Карловича в Тобольск на лечение. Сам он ходатайствует об этом же у тобольского губернатора и у 3-го отделения. Кюхельбекер, надеясь на разрешение, просит Фонвизина подыскать ему квартиру в Тобольске. Переписка идет через Басаргина. Приведем выдержки из писем. 27 декабря 1845г. – «Я сообщил Кюхельбекеру то, что вы пишете насчет квартиры. Он, как кажется, располагает приехать в Тобольск один, а Дросиду Ивановну с детьми оставляет здесь. Одному глазу его немного получше, но во всяком случае ему непременно надобно ехать лечиться в Тобольск – здесь он никогда не восстановит ни своего зрения, ни вообще здоровья…Кюхельбекер часто нуждается в моих фельдшерских пособиях…». 17 января 1846г. – «Бедному Кюхельбекеру несколько лучше, он ожидает разрешения ехать в Тобольск. Вероятно, князь (Петр Дм. Горчаков - А.В.) не мог сам позволить и представил в Петербург. Я не видал его дней шесть, но знаю, что один глаз его поправляется, другой же ровно ничего не видит». 26 февраля 1846г. - «На прошлой почте Кюхельбекер получил разрешение отправиться в Тобольск. Он не замедлит отсюда выехать, как только будет возможно и лишь только кончит свои сборы. Едет он со всем своим семейством, и потому поручил мне покорнейше просить вас приготовить ему удобную, хотя и небольшую квартиру. Комнат трех ему будет достаточно, но только надобно позаботиться о том, чтобы она была тепла и не угарна, и чтобы в его комнате в особенности не могло быть сквозного ветра. Желает он жить на горе, и если можно, поближе от Вас… Здоровье его чрезвычайно как расстроено кроме глазной болезни; он, бедный, весь иссох, кашляет, и несколько времени тому назад харкал кровью. Я подозреваю, что у него чахотка и, признаюсь, не надеюсь, чтобы он выздоровел – тем более, что раздражительность-необходимое следствие этой болезни и грустное его положение очень много мешает лечению. Он в самом жалком положении. Теперь мы его каждый день прокатываем в возке, чтобы несколько приучить к воздуху. Экипаж, возок, в котором он поедет отсюда, покоен, но все-таки я думаю, что дорога его еще несколько расстроит». К этому письму Басаргин 28 февраля делает приписку: «Кюхельбекер едет сегодня или завтра. Он предполагает быть в Тобольске около воскресенья».

Уезжая, Вильгельм Карлович оставил свой дом и все хозяйство на Басаргина, который через несколько дней после его отъезда схоронил молодую жену, но нашел в себе силы заниматься делами Кюхельбекера. Сам отъезжая в Омск и остановившись в Ялуторовске, Басаргин 5 мая 1846г. пишет Кюхельбекеру: « Ваши дела я перед отъездом…устроил согласно вашему желанию. Постройку и переделку в доме поручил Пелишеву, дал ему на первый случай 162 руб… Одну корову вашу передал Пелишеву, хотел отдать и другую, которая до сих пор находилась у немца, но последний выпросил оставить ее у себя на лето… Он очень хорошо живет в доме, все у него в порядке. Оставленные у меня ваши вещи в сундуке я передал на сохранение Евгенье Андреевне». Евгения Андреевна – та самая жена городничего Соболевского, которая была в бане в день рождения Пушкина, празднуемого в доме Кюхельбекера.

Кюхельбекер отправился в Тобольск со всем семейством и заехал к Пущину в Ялуторовск, чтобы проститься и оставить ему свои произведения. Иван Иванович по его указанию разобрал и систематизировал рукописи, каждую обернул в бумагу, озаглавил и перевязал бечевкой. Кюхельбекер продиктовал завещательное распоряжение, которое Пущин назвал «Заметки, продиктованные В.К.Кюхельбекером 3 марта 1846г., когда он больной ехал лечиться из Кургана в Тобольск». Поэт указал, какие сочинения печатать без исправлений, какие следует исправить, пересмотреть, напечатать в извлечениях. Были и такие, которые автор требовал уничтожить. Хотя надежды на публикации почти не было – еще в январе граф Орлов уведомил сибирское начальство, что на просьбу Кюхельбекера о позволении напечатать его сочинения последовал отказ.

В Тобольске Кюхельбекера встретили друзья-декабристы Свистунов, Вольф, Фонвизин, Анненков, Оболенский. Они постарались создать для него хорошие условия. Фердинанд Богданович Вольф, опытный врач, прилагал все усилия, чтобы поддержать здоровье поэта. Познакомился и подружился Кюхельбекер с Павлом Петровичем Ершовым, автором «Конька-горбунка». Ершов сделался его постоянным собеседником, чтецом, секретарем. Он записывал стихи под диктовку поэта, писал письма. Кюхельбекер угасал. 11 июня он диктует свое последнее письмо Василию Жуковскому. «Мои дни сочтены: ужели пущу по миру мою добрую жену и милых детей? Говорю с поэтом, и сверх того полуумирающий приобретает право говорить без больших церемоний. Я чувствую, знаю, я убежден совершенно… что Россия не десятками может противопоставить европейцам писателей, равных мне по воображению, по творческой силе, по учености и разнообразию сочинений. Простите мне… эту гордую выходку! Но, право, сердце кровью заливается, если подумаешь, что все, все мною созданное, вместе со мною погибнет, как звук пустой, как ничтожный отголосок».

Ответа Кюхельбекеру уже было не суждено дождаться. 11 августа 1846г., Вильгельм Карлович скончался от чахотки. Дросида Ивановна в 1869г. в письме к дочери Юстине рассказала об этом дне. «Не хотелось ему умирать так скоро… он умер в Тобольске в 11 часов пополуночи 1846г… при смерти его были доктор и госпожа фон Визина. Он до самой почти смерти был в движении, а за день до смерти ходил по комнате и рассуждал еще о том, что несмотря на дурную погоду, он чувствует себя как-то особенно хорошо. Его похоронили на русском кладбище и, согласно желанию его, устроили ему могилу между могилами друзей его: князя Барятинского и Краснокутского». Схоронили его на Завальном кладбище возле церкви Семи Отроков. По его завещанию положили в рубашке, принадлежавшей любимому племяннику Николаю Глинке, погибшему на Кавказе от ран. В сентябре 1846г., еще не зная о смерти Кюхельбекера, Сергей Петрович Трубецкой писал Бриггену из Омска: «Известия твои о Вильгельме Кюхельбекере подтверждаются письмами из Тобольска. Он, кажется, не жилец на сем свете; и я полагаю, что его убивает поэтическая страсть его. Если б он имел частицу прозы своего брата, то был бы здоровее. Поэты с горячими чувствами долго не живут. Долго жили Вольтер, Гете, люди холодные».

После смерти мужа Дросида Ивановна 4 сентября обращается к генерал-губернатору Западной Сибири Карлу Федоровичу Энгельке с ходатайством: «…Волею Божию 11 августа сего года муж мой скончался, и я осталась с двумя малолетними детьми, сыном Михаилом семи лет и дочерью Устиньей – трех. Со стороны моих родных я не имею никакого состояния и со стороны покойного моего мужа тоже не надеюсь иметь достаточной помощи; а потому вынужденной нахожусь просить Ваше Превосходительство об исходатайствовании у Высшего начальства мне с детьми моими казенного пособия, каковое в подобных случаях Высочайше положено. Сверх того, прошу покорнейше Ваше Превосходительство, приказать выдать мне кому следует паспорт для свободного проживания и проезда по сибирским губерниям. А на сей раз, прошу усердно Ваше Превосходительство, дать мне возможность возвратиться в город Курган, чтобы там распорядиться оставшимся домом и пожитками, ибо я заехала сюда не по своей воле, а по воле мужа и с Высочайшего дозволения». Казенное пособие по распоряжению князя Горчакова было выдано незамедлительно – 114 руб. 28 коп. сер.

После сорокового дня Дросида Ивановна решила на время переехать в Ялуторовск, возможно, по приглашению Пущина, который решил опекать семью умершего друга. 9 ноября Матвей Иванович Муравьев-Апостол написал Трубецкому: «Наша маленькая колония увеличилась тремя новыми членами – вдовой и двумя детьми Вильгельма Кюхельбекера. Пущин – признанный попечитель наших вдов. Его чудесное сердце и справедливый ум, обладающий большим тактом, дают все возможные права на это. Мы надеемся, что дети нашего покойного товарища будут приняты родственниками…, семилетний мальчик посещает нашу приходскую школу, основанную нашим достойным и уважаемым протоиереем, а маленькая девочка играет в куклы…». Дросида Ивановна поселилась во флигеле на усадьбе Бронниковой, а Пущин жил в самом доме. Из Ялуторовска Дросида Ивановна вела переписку с Юстиной Карловной Глинкой, которая сразу же решила забрать детей к себе на воспитание. Дросида Ивановна сопротивлялась, но жены ялуторовских декабристов и Мария Волконская в своих письмах убедили ее расстаться с детьми. Юстина Карловна, получив в начале 1847г. разрешение на поездку в Сибирь, начала хлопотать об отдаче ей на воспитание детей, и 12 апреля 1847г. министр внутренних дел Перовский уведомил князя Горчакова, что император разрешил Юстине Глинке детей забрать, но с тем, чтобы они назывались не по фамилии отца, а были Васильевыми. К этому времени Юстина Карловна с дочерьми Натальей, Александрой и Юстиной уже были в Екатеринбурге, жили в доме Владимира Андреевича Глинки. Они вели оживленную переписку с Иваном Пущиным, готовили подарки для ялуторовских декабристов и их воспитанников. 26 июля 1847г. Наталья Григорьевна пишет: «Как я Вам благодарна за попечение о моей посылке! Не поверите, как я жалею о том, что Гутинька останется долго без красок, а Тиничка (дочь Кюхельбекера) без шляпки, которая для нее необходима… Мы, вероятно, не ранее сентября будем у Вас».

В августе Пущин в письме к Дмитрию Иринарховичу Завалишину сообщает: «В августе приезжала Устинья Карловна Глинка и повезла их (детей - А.В.) в Екатеринбург… она теперь хлопочет, чтоб сюда перевели Михаила Кюхельбекера из Баргузина…». 29 сентября 1847г. Наталья Глинка пишет тому же Пущину: «Я должна извиниться, что так дурно пишу… Это от непривычки заниматься при детях, они безумолку болтают подле меня, толкают стол, прерывают своими вопросами…». Значит с сентября 1847г. Миша и Юстина жили в Екатеринбурге на попечении бабушки и теток. Пущин отправил им архив Вильгельма Карловича. Юстина Карловна решила возвращаться в Закуп осенью 1848г., зиму провести в Екатеринбурге, а летом отправиться с Александрой и Юстиной за Златоуст, на лечение кумысом, чтобы подкрепить их здоровье. Кроме того, она собиралась съездить с детьми на Сергинские воды, что в ста верстах от Екатеринбурга. Считалось, что эти воды хорошо помогают от золотухи, которой страдали Миша и Тиночка. Наталья тоже с ними поехала. Осенью уехали гости Владимира Андреевича, осталась только Наталья Григорьевна с детьми. Дядюшка выдал любимую племянницу замуж за своего ближайшего помощника, генерал-майора Одынца. Какое-то время Миша и Тиночка еще жили в Екатеринбурге, а потом Юстина Карловна забрала их.

После отъезда детей Дросида Ивановна затосковала, Пущин ее утешал и в результате 4 октября 1849г. родился их сын Иван, восприемником которого был Басаргин. Дросида Ивановна рожала во время отсутствия Пущина в Ялуторовске. Он еще в начале 1849г. стал ходатайствовать о разрешении ему поездки для лечения на Туркинские минеральные воды и в марте получил разрешение. В Иркутск отправился в начале июня, в Ялуторовск возвратился в декабре. Поскольку курорт находился вблизи Баргузина, Иван Иванович съездил туда, повидался с Михаилом Кюхельбекером, возможно, познакомился с родственниками Дросиды Ивановны.

У Дросиды Ивановны был еще непроданный дом в Кургане. Сама ли она, будучи беременной, ездила в Курган или через доверенное лицо, но 7 июля 1849г. продажа состоялась и была составлена купчая крепость, согласно которой дом был продан за 400 рублей серебром мещанину Василию Федоровичу Романову. Романов был женат на Глафире Петровне Рихтер, родной сестре Николая Рихтера, бывшего секретаря Кюхельбекера. После продажи дома в Кургане и рождения сына, которому была нанята кормилица, Дросида Ивановна уезжает в Иркутск, чтобы жить в доме Волконских по приглашению Марии Николаевны. Отъезд из Ялуторовска состоялся 17 января 1850г., ребенку было всего четыре месяца, и он оставался с Пущиным. Он увез Ваню из Сибири 18 ноября 1856г. семилетним. До смерти Ивана Ивановича Ваня жил с ним, в 1858г. был записан в купеческую гильдию Новоторжского общества под фамилией Пущин. Учиться был определен в известный московский частный пансион Циммермана. Пущин писал Оболенскому 23 апреля 1858г.: «Ты говоришь о полном усыновлении – разумеется, это можно бы сделать, но я не хочу касаться этого, потому что надобно тут дело доводить до престола. Теперь все способы есть к поступлению в университет, следовательно, от Вани уже зависит шагать вперед…». После кончины Ивана Ивановича Ваня был усыновлен братом Пущина – Николаем и носил его отчество. Окончил университет, был врачом, жил в Орле и умер в 1923г.

Пока Иван Иванович был жив, он высылал Дросиде Ивановне денежное пособие, и жила она совершенно безбедно. Якушкин, приехав в Иркутск, часто встречался с ней и писал Пущину: «…она живет здесь очень умно и получаемым ею вспоможением распоряжается как нельзя лучше». Пожив какое-то время у Волконских, она переехала в дом своей племянницы, старшей дочери Михаила Кюхельбекера Аннушки, воспитанной в доме Трубецких, в замужестве Миштовт, которую Якушкин называл преславной женщиной, вполне умеющей ладить с теткой. Из Иркутска Дросида Ивановна изредка ездила в Баргузин навестить родителей, но визиты эти были недолгими, потому что ей там было скучно. От казны она получала небольшое пособие-114 рублей 28 копеек серебром в год; с 1860г. начала получать пособие от Литературного фонда. Судьбой своих детей она была довольна. Миша и Тиночка писали ей письма, которые она зачитывала всем знакомым. В 1879г. Дросида Ивановна переехала в Казань, а затем в Петербург, где и скончалась в 1886г. Последним документом о ней является записка в литературный фонд сына декабриста Волконского, Михаила Сергеевича, в которой он ходатайствует о пособии на ее похороны. Фонд выделил 150 рублей, которые были переданы сыну Анны Михайловны Миштовт.

Дети Вильгельма Карловича и Дросиды Ивановны воспитывались в семье Юстины Карловны Глинки, с которой они подолгу жили за границей. В 1854г. Тиночка писала матери из Ливорно, зиму они проводили во Флоренции. Миша под фамилией Васильев в 1850г. был определен в гимназию в Петербурге, Иван Иванович Пущин в 1852г. писал Федору Матюшкину: «Прошу тебя отыскать в Ларинской гимназии сына нашего Вильгельма-покойника. Спроси там Мишу Васильева. Мальчик с дарованиями, только здесь был большой шалун – теперь, говорят, исправился». В 1855г. Миша поступил в университет на юридический факультет. В 1856г. детям вернули фамилию отца и все права дворянства. В 1863г. Михаил Кюхельбекер служил прапорщиком в Царскосельском стрелковом батальоне, дослужился до майора. В 1876г. служил директором правления Общества для улучшения помещений рабочего и нуждающегося населения в Петербурге. Скончался 22 декабря 1879г. Сведений о его личной жизни не осталось.

Юстина Вильгельмовна в замужестве носила фамилию Косова, по-прежнему часто выезжала в Италию. В 1872г. Александр Поджио встретил ее во Флоренции и писал: «Здесь оказалась госпожа Косова, умная и милая... Мне обрадовалась как родному. Она здесь с теткой Глинкой и с двумя детьми. Была после родов без ног, но теперь прошлась… и легко и свободно». В феврале 1872г. во Флоренции умер русский доктор Елин, и Юстина Вильгельмовна оказала большое участие, убрала его цветами, два раза читала псалтырь, шла за гробом. В 1875г. она передала для опубликования редакции исторического журнала «Русская старина» часть литературного архива своего отца и подлинную рукопись его дневника.

Первым известным владельцем этой усадьбы был курганский мещанин, а позже купец 3 гильдии Данила Иванович Шушарин. В 1837 году он продал свой дом с землей и постройками жене политического преступника Эразма Клечковского Анели. В связи с прибавлением в семействе 21 августа 1841 Анели Клечковская покупает, как более удобный, бывший дом Розена. Кстати, Клечковские были дружны с большинством декабристов и неоднократно бывали в этом доме в гостях в 1836-1837 гг. Свой дом 24 октября 1842 года Анели продает за 400 рублей серебром жене отставного сотника Филимона Алексеевича Киниженцева Марии Федоровне.

Именно этот дом связан с именем Вильгельма Карловича Кюхельбекера. Особо опасным политическим преступникам, к каким был причислен лицейский друг А.С. Пушкина, категорически было запрещено селиться в многолюдных местах. Поэтому долгое время курганские историки и краеведы считали, что ссыльный декабрист В.К. Кюхельбекер жил на поселении в д. Смолино, как ему было предписано. Однако в 1990-е гг. благодаря исследовательской деятельности курганского журналиста и краеведа Б.Н. Карсонова удалось выяснить, что семья ссыльного декабриста имела собственный дом в г. Кургане.

В.К. Кюхельбекер прибыл в наш город 22 марта 1845 года и сразу снял квартиру. После поражения декабристского движения Кюхельбекер был приговорен сначала к заключению в Шлиссельбургской крепости, затем к ссылке в Восточную Сибирь – в Забайкалье. Здоровье его было подорвано, и для облегчения положения его в сибирской ссылке декабристу разрешили поселиться в более благоприятном климате, каким считался климат Курганского уезда Тобольской губернии. Причем курганский городничий А.Соболевский сам возил письма декабристов и, скорее всего, смотрел сквозь пальцы на то, что декабрист живет в городе, а не в Смолино. Отметим, что еще 15 января 1837 г. он женился на дочери баргузинского почтмейстера Дросиде Ивановне Артеновой. Кроме жены, вместе с декабристом в город прибыли его пятилетний сын Михаил и годовалая дочь Юстина.

Весной или летом 1845 года сестра декабриста Ю.К.Кюхельбекер (Глинка) купила для семьи в Кургане типичный одноэтажный деревянный дом, записанный на Дросиду Ивановну. Общая площадь дома была 103 квадратных метра. В.В.Пундани предположил, что в Кургане В.К. Кюхельбекер сначала жил у Н.П. Рихтера, учителя русского языка Курганского уездного училища. Декабриста познакомил с учителем другой ссыльный А.Ф.Бригген. Однако, возможно, что напротив Н.П.Рихтер будучи секретарем при декабристе, который стремительно терял зрение, жил у него в доме. Необходимо отметить, что, хотя Николай Петрович Рихтер и был знаком с декабристами и даже помогал Бриггену переписывать перевод Цезаря, а затем был секретарем при Кюхельбекере, он не пользовался авторитетом в Курганском уездном училище, где работал, и даже слыл там авантюристом.

Судя по дневнику Кюхельбекера, в свой дом семья перебралась 21 сентября 1845 года, причем сам декабрист был «вдобавок больной», хотя уже на следующий день принимал гостя ссыльного поляка П.М.Вожжинского. Незадолго до отъезда в феврале 1846 года в доме тайно побывал еще один декабрист И.И.Пущин.

декабрист И.И.Пущин.

Прожила семья в «благоприятном климате» всего 11 месяцев. В феврале 1846 г. В.К. Кюхельбекеру разрешено было поселиться в г. Тобольске, который в то время являлся губернским центром и, следовательно, там можно было получить более квалифицированную медицинскую помощь как в отношении глазной болезни, так и туберкулеза. На время отъезда декабриста Н.В.Басаргина просили найти надежного человека для перестройки дома, о чем шла речь еще в переписке в апреле 1846 года.В мае 1846 перед отъездом в Омск Басаргин поручил перестройку некоему Пелишеву, который поручил на это 162 рубля и корову, а также, видимо, сам жил некоторое время в доме. Вещи Кюхельбекра при этом хранились у Евгении Андреевны Соболевской, жены городничего.

В Тобольске ссыльный Кюхельбекер в августе того же года умер и был похоронен на Завальном кладбище города. После похорон мужа семья декабриста еще некоторое время сохраняла дом в Кургане, именно сюда Дросида Ивановна предлагала «перепроситься» из Баргузина брата В.Д.Кюхельбекера Михаила Карловича. 7 июля 1849 года Дросида Ивановна продала остававшийся в Кургане дом, а еще через год уехала к родственникам в Иркутскую губернию.

Новым хозяином дома стал курганский мещанин Василий Федорович Романов, который был женат на Глафире, родной сестре Николая Рихтера. А.М.Васильева предполагает, что возможно Романовы жили в доме и до этого. При новых хозяевах к дому был сделан пристрой. В сентябре 1871 года он продал усадьбу с домом дворянке Анне Антоновне Буткевич. Уже в 1876 год дом числился за мещанкой польского происхождения Анной Коско, которая после свадьбы в начале 1880-х гг. стала женой дворянина. После матери им владел до 1922 года Апполинарий Ануфриевич Коско. Затем, согласно решению Межведомственной комиссии по муниципализации домовладений, усадьба перешла Галактиону Лукичу Селеверстову, семья которого жила в доме до 1980-х гг. При этом часть дома с 1975 года принадлежала Отделу юстиции Курганского облисполкома.

В память об одном из ближайших друзей А.С. Пушкина замечательном поэте Вильгельме Карловиче Кюхельбекере в доме, где он прожил почти год, сегодня открыт музей, который является филиалом Курганского областного краеведческого музея.

Вильгельм Карлович Кюхельбекер родился 10 июня 1797 г. в небогатой дворянской семье. Его отец, Карл-Готлиб (в России Карл Иванович), первый директор Павловска, был обязан своей карьерой императору Павлу I. Павел подарил Карлу Ивановичу поместье в Эстляндии, где прошли детские годы поэта. Несмотря на немецкие корни родителей, для Вильгельма русский - родной язык. «До шести лет я не знал ни слова по-немецки», - писал он. При жизни отца Вильгельму удалось два года проучиться в частном пансионе города Верро. Но смерть отца все изменила. Не имея достаточно средств, мать поэта, Устинья Яковлевна, могла дать сыновьям, Вильгельму и Михаилу, лишь казенное образование. Узнав о новом заведении - Лицее, Устинья Яковлевна использовала все средства и через военного министра Барклая де Толли (с женой которого находилась в отдаленном родстве) добилась зачисления старшего сына в Лицей.

Пожалуй, ни один из воспитанников Лицея не вызывал столько насмешек, как Кюхельбекер. И даже через четверть века после окончания Лицея Кюхельбекер вспоминал свой «побег из больницы в пруд Александровского сада, где... чуть-чуть не утопился».

И физический его облик (высокая, нескладная фигура, вертлявая походка), глухота и заикание, его странные и непонятные для юных лицеистов стихи - все вызывало едкие насмешки. «Глухое ухо», «Бехелькюкер» - пожалуй, самые «ласковые» прозвища Вильгельма.

Один из лицейских наставников, М.С. Пилецкий, давал такую характеристику юному Кюхельбекеру: «Способен и весьма прилежен, беспрестанно занимается чтением и сочинениями, он не радеет о прочем... Впрочем, он добродушен, искренен с некоторою осторожностью, усерден... избирает себе предметы важные, героические и чрезвычайные; но гневен, вспыльчив и легкомыслен, не плавно выражается и странен в обращении». Таким он был в Лицее. «Добрая душа» (по словам Пушкина), необыкновенно преданный тем, кого любил и уважал - Дельвига и Пушкина, дружба с которыми пережила десятилетия, но безмерно тщеславен и вспыльчив. Эти черты характера оказали определенное влияние на дальнейшую судьбу Кюхельбекера.

Окончив Лицей с серебряной медалью, Кюхельбер был зачислен в архив Министерства Иностранных дел с чином титулярного советника. В 1817-1820-х гг. он активно печатался, входил в Общество любителей российской словесности, преподавал в младших классах Благородного пансиона, воспитывал Мишу Глинку (будущего великого композитора) и Льва Пушкина.

В 1820 г. происходит крутой перелом в жизни Кюхельбекера. Вместе с А.А. Нарышкиным (как его секретарь) он едет в Европу. В Германии он знакомится с И.-В. Гете (он учился вместе с отцом Кюхельбекера в Лейпцигском университете), который подарил ему свое последенее драматическое произведение. «Гете позволил мне писать к себе и, кажется, желает, чтобы в своих письмах я ему объяснял свойство нашей поэзии и языка русского: считаю приятной обязанностью исполнить это требование». Ничего из этого плана не вышло. В Париже (апрель 1821 г.) Кюхельбекер начинает читать курс лекций о славянской литературе. Ему удалось прочесть только три лекции; вышел огромный скандал, лекции были приостановлены по требованию русского посольства как чересчур либеральные, Кюхельбекеру пришлось вернуться в Россию. 1821 год - был интересным годом для поэта: 1 января он в Марселе, на пасху - в Париже, летом - проезжает через Польшу, а в октябре уже в Грузии, у генерала Ермолова. Но происходит дуэль (причины неизвестны) Кюхельбекера с офицером; снова приходится уезжать. Ровно год Вильгельм проводит в имении своей старшей сестры, затем переезжает в Москву, где вместе с В.Ф. Одоевским издает журнал «Мнемозина» (вышли 4 книги). С апреля 1825 г. он уже в Петербурге, сближается с К.Ф. Рылеевым, что и решило его дальнейшую судьбу.

14 декабря 1825 г. Кюхельбекер («самый благонамеренный из смертных, но самый неловкий в движениях», по словам декабриста И.Д. Якушкина) - на Сенатской площади; покушался на жизнь вел. кн. Михаила Павловича и генерала Воинова (пистолет дважды дал осечку). Бежал в Варшаву, где был узнан. Его осудили на вечные каторжные работы, замененные одиночным заключением в крепостях (Петропавловская, Кексгольм, Шлиссельбург, Динабург, Ревель, Свеаборг - и это за 10 лет!). 14 декабря 1835 г. Кюхельбекер определен навечно в Сибирь. 13 января 1836 г. он приезжает в Баргузин. Затем Якша, Курган, Тобольск. 11 августа 1846 г. В.К. Кюхельбекер, уже полуослепший, скончался от тяжелой болезни, оставив жене и детям (Юстине и Михаилу) в наследство свои рукописи.

В.К. Кюхельбекер активно издавался в 1817-1825 гг. в журналах: «Невский зритель», «Сын Отечества», «Благонамеренный». После декабрьского восстания его имя на много лет исчезло из литературной жизни. Пушкину и Дельвигу удалось опубликовать в «Северных цветах» и «Подснежнике» несколько стихотворений поэта (без авторской подписи); также анонимно были изданы «Ижорский» (1835 г.), «Русский декамерон 1813» (1836 г.), «Нашла коса на камень» (1839 г.). Имя В. Кюхельбекера, как и имя И. Пущина, исчезло из памятной книжки лицеистов I выпуска. Некоторые произведения Кюхельбекера увидели свет в герценовской «Полярной звезде» (1859 г.), а также благодаря дочери Юстине (1871 г.). Но своим вторым поэтическим рождением В.К. Кюхельбекер, не признанный современниками поэт (чьи произведения на 9/10 были не опубликованы), обязан Ю.Н. Тынянову, который в своем романе «Кюхля» (1925) мастерски показал этого странного человека и талантливого поэта, а также литературным работам Тынянова «Пушкин и Кюхельбекер» (1934) и «Французские отношения Кюхельбекера» (1939 г.), где были использованы ранее неизвестные материалы.

Кюхельбекер Вильгельм Карлович

Русский поэт, декабрист. Друг А. С. Пушкина. Участник восстания на Сенатской площади (1825). Приговорён к тюремному заключению и вечной ссылке. Оды, послания ("Смерть Байрона", 1824; "Тень Рылеева", 1827), трагедии ("Аргивяне", 1822 - 25, "Прокофий Ляпунов", 1834), романтическая драма "Ижорский" (опубл. 1835, 1841, 1939), поэмы "Вечный жид", опубл. 1878), роман "Последний Колонна" (1832 - 43; опубл. 1937). Критические статьи; "Дневник", написан в заключении (опубл. 1929).

Биография

Кюхельбекер Вильгельм Карлович (1797 - 1846), поэт, прозаик.

Родился 10 июля (21 н.с.) в Петербурге в дворянской семье обрусевших немцев. Детство провел в Эстонии, где семья поселилась после отставки отца.

В 1808 был отдан в частный пансион, а через три года поступил в Царскосельский лицей, где его друзьями стали Пушкин и Дельвиг. С ранних лет проявлял черты вольнолюбия, был членом кружка декабриста Бурцева, глубоко изучал общественные науки, составлял словарь политических терминов, серьезно занимался литературой. Считался одним из признанных лицейских поэтов. Уже в 1815 печатался в журналах "Сын Отечества", "Амфион", принимал активное участие в "Вольном обществе любителей российской словесности", на одном из заседаний которого в 1820 читал стихи, посвящённые ссыльному Пушкину, что послужило поводом для доноса на Кюхельбекера. Чувствуя надвигающуюся опасность, по совету друзей отправляется за границу в качестве секретаря вельможи А. Нарышкина. Побывал в Германии, где посетил Гёте, которому посвятил стихотворение "К Прометею". В Париже читал лекции по русской литературе, имевшие большой успех. Вольнолюбивая направленность этих лекций вызвала недовольство царского посланника, добившегося немедленного возвращения поэта в Россию.

Друзья помогли ему поступить на службу к генералу Ермолову, и он в 1821 отправился на Кавказ, в Тифлисе встретился и подружился с Грибоедовым. Однако уже в мае 1822 Кюхельбекер подал прошение об увольнении и уехал к сестре в имение Закуп Смоленской губернии. Здесь написал несколько лирических стихотворений, закончил трагедию "Аргивяне", сочинил поэму "Кассандра", начал поэму о Грибоедове.

Обстоятельства материального порядка побудили его летом 1823 приехать в Москву. Поэт сблизился с Одоевским, вместе с которым начал издавать альманах "Мнемозина", где печатались Пушкин, Баратынский, Языков. Кюхельбекер писал стихи о восстании в Греции, на смерть Байрона, послания Ермолову, Грибоедову, стихотворение "Участь русских поэтов".

В 1825 поселился в Петербурге, вошёл в круг декабристов, был принят в члены Северного общества. 14 декабря Кюхельбекер, один из немногих "штатских" среди военных, проявлял бурную деятельность: посещал восставшие части, мужественно вёл себя на площади, стрелял в великого князя Михаила Павловича. Когда войска восставших были рассеянны, переодевшись в крестьянское платье, он пытался бежать за границу. Арестованный в Варшаве, был приговорён к смертной казни, впоследствии заменённой длительной каторгой.

После десяти лет одиночного заключения в Динабургской и Свеаборгской крепостях был сослан в Сибирь на поселение. Однако и в крепости, и в ссылке он продолжал заниматься творчеством, создав такие произведения, как поэма "Сирота", трагедии "Прокофий Ляпунов" и "Ижорский", повесть "Последняя Колонна", сказку "Иван, купецкий сын", воспоминания "Тень Рылеева", "Памяти Грибоедова". Некоторые из его произведений Пушкину удалось напечатать под псевдонимом.
После смерти своего великого друга Кюхельбекер потерял и эту возможность.

В ссылке Кюхельбекер женился на дочери почтмейстера Артёмова, неграмотной женщине, которую учил и воспитывал. Вместе с семьей перебирался из одного сибирского местечка в другое и, наконец, уже больной туберкулёзом и слепой, поселился в Тобольске.

О декабристах писали много и по-разному. Одни с холодным сердцем анализировали их социальные программы. Другие с душевным восторгом обращались к анализу их жизненной позиции.

Почему же с таким неослабевающим увлечением учёные и писатели изучают их жизнь? 170 лет назад о них говорила вся просвещённая Россия, о них "переписывались" монархи и правительства, составлялись секретные доклады. Об их жизни - тысячи публикаций, диссертаций, поэм и романов. Одни их ругали, другие ими восхищались.
Пушкин причислял себя к декабристам, с грустью вспоминая в стихотворении "Арион": "Нас было много на челне. . . ".

Судьбы этих людей противоречивы. И, думается, неоднозначно, что было бы с Россией, если бы они победили. В критических ситуациях (арест, допрос, камера, ссылка, каторга) они вели себя по-разному.

Меня заинтересовала судьба одного из этих людей - поэта-декабриста Вильгельма Карловича Кюхельбекера. Его жизненный путь был тернист и труден. Особенно трагична судьба его произведений.

Исследователь жизни и творчества В. К. Кюхельбекера Юрий Николаевич Тынянов писал:"Поэтическая судьба Кюхельбекера - это, быть может, наиболее яркий пример уничтожения поэта, которое произвело самодержавие". Поэту было 28 лет, когда он, волей самодержавия, был вычеркнут из литературной жизни России: после 1825 года имя Кюхельбекера совершенно исчезло со страниц журналов; безымянные или подписанные псевдонимами, его произведения появлялись редко. Он умер в безвестности и нищете, после него осталось огромное количество тетрадей с неопубликованными стихотворениями, поэмами, драмами, повестями. Перед смертью, Кюхельбекер отправил В. А. Жуковскому гордое и скорбное письмо: "Говорю с поэтом, и сверх того полуумирающий приобретает право говорить без больших церемоний: я чувствую, знаю, я убеждён совершенно, точно так же, как убеждён в своём существовании, что Россия не десятками может противопоставить европейцам писателей, равных мне по воображению, по творческой силе, по учёности и разнообразии сочинений. Простите мне, добрейший мой наставник и первый руководитель на поприще поэзии, эту мою гордую выходку! Но, право, сердце кровью заливается, если подумаешь, что всё, мною созданное, вместе со мной погибнет, как звук пустой, как ничтожный отголосок!" (1).

На протяжении почти столетия после его смерти крупнейшие произведения поэта не были опубликованы; за эти годы многочисленные исследования литературоведов - пушкинистов вывели на свет огромное количество острот и пародий, карикатур и нелепых случаев, связанных с именем Кюхельбекера (2, 3). Поэт был заранее уничтожен в глазах своих возможных читателей, которые ещё не знали и не читали его произведений. Только в 1930-е годы, трудами русского писателя Ю. Н. Тынянова (1894-1943), поэт был впервые воскрешён. Его известный роман "Кюхля" увидел свет в 1925 году.

Referatyk.com›biografii/13866-diplomnaya_rabota:_…

Задача данной статьи - выяснить, как заложен уход из жизни от туберкулёза поэта-декабриста ВИЛЬГЕЛЬМА КЮХЕЛЬБЕКЕРА в его код ПОЛНОГО ИМЕНИ.

Смотреть предварительно "Логикология - о судьбе человека"

Рассмотрим таблицы кода ПОЛНОГО ИМЕНИ. \Если на Вашем экране будет смещение цифр и букв, приведите в соответствие масштаб изображения\.

11 42 64 70 82 111 113 119 130 136 153 156 166 178 207 211 217 229 258 271 282 283 300 312 327 330 340 364
К Ю Х Е Л Ь Б Е К Е Р В И Л Ь Г Е Л Ь М К А Р Л О В И Ч
364 353 322 300 294 282 253 251 245 234 228 211 208 198 186 157 153 147 135 106 93 82 81 64 52 37 34 24

3 13 25 54 58 64 76 105 118 129 130 147 159 174 177 187 211 222 253 275 281 293 322 324 330 341 347 364
В И Л Ь Г Е Л Ь М К А Р Л О В И Ч К Ю Х Е Л Ь Б Е К Е Р
364 361 351 339 310 306 300 288 259 246 235 234 217 205 190 187 177 153 142 111 89 83 71 42 40 34 23 17

КЮХЕЛЬБЕКЕР ВИЛЬГЕЛЬМ КАРЛОВИЧ = 153-ОТ ОТЁКА ЛЁГКИХ + 211-\ 63-ГИБЕЛЬ + 148-ЗАВЕРШЕНИЕ ЖИЗНИ \.

118 = ВИЛЬГЕЛЬМ, ЗАБОЛЕВАНИЕ ТУ(беркулёзом), ОТЁК ЛЁГКИХ.

93 = КАРЛОВИЧ, ЧАХОТКА.

153 = КЮХЕЛЬБЕКЕР, БАЦИЛЛА КОХА + УГАС, (гиб)ЕЛЬ ОТ ОТЁКА ЛЁ(гких).

364 = 187-\ 28-(туберку)ЛЁЗ + 159-ОТРАВЛЕНИЕ КРОВИ \ + 177-(пало)ЧКОЙ КОХА ЗАГУБЛЕН.

Проверим дешифровку таблицей:

12 19 28 43 62 79 80 83 95 101 115 125 131 142*159*174**177**187**
(туберку)Л Ё З + О Т Р А В Л Е Н И Е К Р О В И
364 352 345 336 321 302 285 284 281 269 263 249 239 233 222*205**190**187**

211**222**237 247 258*273 295 296 305 306*310**330*332 344 350 364
(пало)Ч К О Й К О Х А + З А Г У Б Л Е Н
177**153**142*127 117 106* 91 69 68 59 58** 54* 34* 32 20 14

Таблицы содержат по 2 цепочки из 6-ти идущих последовательно друг за другом цифр: 159-174-177-187-211-222 142-153-177-187-190-205

А также по 6 совпадающих столбцов: 174**\\205** 177**\\190** 187**\\187** 211**\\177** 222**\\153** 58**\\310**

В дешифровках:

(палочка)КОХ(а) + ГИБЕЛЬ + БОЛЬНОЙ ЛЁГОЧНЫМ ТУ(беркулёзом) = 264.

ЗАРАЖЕНИЕ ТУБЕРК(улёзом) + КОНЧ(ина) + (гиб)ЕЛЬ ОТ ОТЁКА ЛЁ(гких) = 264

Мы также увидим по 6 совпадающих столбцов.

В дешифровке: (за)БОЛЕ(вание) ЛЁГ(ких) + (гиб)ЕЛЬ ЯДАМИ + (гибе)ЛЬНОЕ ОТРАВЛЕНИЕ ЛЁ(гких) = 364

7 совпадающих столбцов.

Рассмотрим дешифровку с 10-тью совпадающими столбцами:

(бактерии отра)ВИЛИ ЛЁГ(кие) + (гиб)ЕЛЬ БОЛЬНОГО + (гиб)ЕЛЬ ОТ ОТЁКА ЛЁ(гких) = 364.

3** 13** 25** 35 47 54* 58** 64** 76** 105** 107 122 134 163 177*192 196 211*
(бактерии отра)В И Л И Л Ё Г(кие) + (гиб)Е Л Ь Б О Л Ь Н О Г О +
364**361**351**339* 329 317 310** 306**300**288** 259*257 242 230 201 187*172 168

217**229**258** 273 292 307 326 333 344 345 357 364
(гиб)Е Л Ь О Т О Т Ё К А Л Ё(гких)
153**147**135** 106* 91 72 57 38 31 20 19 7

Таблицы содержат по 2 цепочки из 5-ти идущих последовательно друг за другом цифр: 54-58-64-76-105 259-288-300-306-310

По 3 цепочки из 4-ёх идущих последовательно друг за другом цифр: 211-217-229-258 106-135-147-153 339-351-361-364

И по 1-й цепочке из 3-ёх идущих последовательно друг за другом цифр: 3-13-25

А также по 10 совпадающих столбцов: 3**\\364** 13**\\361** 25**\\351** 58**\\310** 64**\\306** 76**\\300** 105**\\288** 217**\\153** 229**\\147** 258**\\135**

Код ДНЯ СМЕРТИ: 128-ОДИННАДЦАТОЕ + 66-АВГУСТА = 194 = 20-(ух)ОД (из жизни) + 174-ИНТОКСИКАЦИЯ.

15** 20** 30** 44** 58 59 64 87* 88 107*122 128* 129**132 136 156 174*193 194
О Д И Н Н А Д Ц А Т О Е А В Г У С Т А
194**179**174**164**150*136 135 130 107*106 87* 72 66** 65* 62 58 38 20* 1

15** 20** 30** 44** 63 78 89 107*117 128*129**152 162 194
(ух)О Д + И Н Т О К С И К А Ц И Я
194**179** 174**164**150*131 116 105 87* 77 66** 65* 42 32

Таблицы содержат по 1 цепочке из 5-ти идущих последовательно друг за другом цифр: 150-164-174-179-194

И по 1 цепочке из 4-ёх идущих последовательно друг за другом цифр: 15-20-30-44

А также по 5 совпадающих столбцов: 15**\\194** 20**\\179** 30**\\174** 44**\\164** 129**\\66**

Дешифровки: (ух)ОД + ИНТОКСИКА(ция) ВЕДЁТ К ГИ(бели) = 194

И (ух)ОД + ИНТОКСИКА(ция) + В Л(ёгких палочк)А КОХА = 194

Код числа полных ЛЕТ ЖИЗНИ: 76-СОРОК + 94-ДЕВЯТЬ = 170 = ЖИЗНЬ ОКОНЧЕНА.

364 = 170-СОРОК ДЕВЯТЬ + 194-МИКОБАКТЕРИИ В ЛЁГКИХ, ОДИННАДЦАТОЕ АВГУСТА.

Думается, что универсальной дешифровкой при туберкулёзе лёгких будет такая:

170 = СОРОК ДЕВЯТЬ = С(мерть) ОР(ганизма) +(б)АКТЕ(рии) В (лёгких) + Я(д) + (смер)ТЬ.

Проверим дешифровку таблицами:

18** 33** 50** 65 76 81*87** 90**122**141**170**
С О Р О К Д Е В Я Т Ь
170**152**137**120*105 94 89** 83** 80** 48** 29**

18** 33** 50** 51 62 81* 87** 90** 122** 141**170**
С(мерть) О Р(ганизма) + (б)А К Т Е(рии) В (лёгких) + Я(д) + (смер)Т Ь
170** 152**137** 120*119 108 89** 83** 80** 48** 29**

Таблицы содержат по 1 цепочке из 6-ти идущих последовательно друг за другом цифр: 81-87-90-122-141-170

По 1 цепочке из 5-ти идущих последовательно друг за другом цифр: 29-48-80-83-89

По 1 цепочке из 4-ёх идущих последовательно друг за другом цифр: 120-137-152-170

И по 1 цепочке из 3-ёх идущих последовательно друг за другом цифр: 18-33-50

А также по 8 совпадающих столбцов:

18**\\170** 33**\\150** 50**\\137** 87**\\89** 90**\\83** 122**\\80** 141**\\48** 170**\\29**

Из цифр, относящихся к предложению СОРОК ДЕВЯТЬ, мы видим только две, идущие друг за другом.

Смотрим нижнюю таблицу кода ПОЛНОГО ИМЕНИ:

76 = (соро)К ДЕВЯТ(ь); 105 = (соро)К ДЕВЯТЬ.

105 = (соро)К ДЕВЯТЬ
______________________________________________
288 = ГИБЕЛЬ + ИНТОКСИКАЦИЯ ОРГАН(изма)

288 - 105 = 183 = СМЕРТЬ ПРИШЛА, где СМЕРТЬ ПРИШ(ла) = 170 = СОРОК ДЕВЯТЬ.