Роман что делать по главам кратко. Н. Г. Чернышевский "Что делать?": описание, герои, анализ романа

I
ДУРАК

Поутру 11 июля 1856 года прислуга одной из больших петербургских гостиниц у станции Московской железной дороги была в недоумении, отчасти даже в тревоге. Накануне, в девятом часу вечера, приехал господин с чемоданом, занял нумер, отдал для прописки свой паспорт, спросил себе чаю и котлетку, сказал, чтоб его не тревожили вечером, потому что он устал и хочет спать, но чтобы завтра непременно разбудили в восемь часов, потому что у него есть спешные дела, запер дверь нумера и, пошумев ножом и вилкою, пошумев чайным прибором, скоро притих, - видно, заснул. Пришло утро; в восемь часов слуга постучался к вчерашнему приезжему - приезжий не подает голоса; слуга постучался сильнее, очень сильно - приезжий все не откликается. Видно, крепко устал. Слуга подождал четверть часа, опять стал будить, опять не добудился. Стал советоваться с другими слугами, с буфетчиком. «Уж не случилось ли с ним чего?» - «Надо выломать двери». - «Нет, так не годится: дверь ломать надо с полициею». Решили попытаться будить еще раз, посильнее; если и тут не проснется, послать за полициею. Сделали последнюю пробу; не добудились; послали за полициею и теперь ждут, что увидят с нею. Часам к десяти утра пришел полицейский чиновник, постучался сам, велел слугам постучаться, - успех тот же, как и прежде. «Нечего делать, ломай дверь, ребята».

Дверь выломали. Комната пуста. «Загляните-ка под кровать» - и под кроватью нет проезжего. Полицейский чиновник подошел к столу, - на столе лежал лист бумаги, а на нем крупными буквами было написано:

«Ухожу в 11 часов вечера и не возвращусь. Меня услышат на Литейном мосту, между 2 и 3 часами ночи. Подозрений ни на кого не иметь».

Так вот оно, штука-то теперь и понятна, а то никак не могли сообразить, - сказал полицейский чиновник.

Что же такое, Иван Афанасьевич? - спросил буфетчик.

Давайте чаю, расскажу.

Рассказ полицейского чиновника долго служил предметом одушевленных пересказов и рассуждений в гостинице. История была вот какого рода.

В половине третьего часа ночи, - а ночь была облачная, темная, - на середине Литейного моста сверкнул огонь, и послышался пистолетный выстрел. Бросились на выстрел караульные служители, сбежались малочисленные прохожие, - никого и ничего не было на том месте, где раздался выстрел. Значит, не застрелил, а застрелился. Нашлись охотники нырять, притащили через несколько времени багры, притащили даже какую-то рыбацкую сеть, ныряли, нащупывали, ловили, поймали полсотни больших щеп, но тела не нашли и не поймали. Да и как найти? - ночь темная. Оно в эти два часа уж на взморье, - поди, ищи там. Поэтому возникли прогрессисты, отвергнувшие прежнее предположение: «А может быть, и не было никакого тела? может быть, пьяный или просто озорник, подурачился, - выстрелил, да и убежал, - а то, пожалуй, тут же стоит в хлопочущей толпе да подсмеивается над тревогою, какую наделал».

Но большинство, как всегда, когда рассуждает благоразумно, оказалось консервативно и защищало старое: «Какое подурачился - пустил себе пулю в лоб, да и все тут». Прогрессисты были побеждены. Но победившая партия, как всегда, разделилась тотчас после победы. Застрелился, так; но отчего? «Пьяный», - было мнение одних консерваторов; «промотался», - утверждали другие консерваторы. «Просто дурак», - сказал кто-то. На этом «просто дурак» сошлись все, даже и те, которые отвергали, что он застрелился. Действительно, пьяный ли, промотавшийся ли застрелился, или озорник, вовсе не застрелился, а только выкинул штуку, - все равно, глупая, дурацкая штука.

На этом остановилось дело на мосту ночью. Поутру, в гостинице у Московской железной дороги, обнаружилось, что дурак не подурачился, а застрелился. Но остался в результате истории элемент, с которым были согласны и побежденные, именно, что если и не пошалил, а застрелился, то все-таки дурак. Этот удовлетворительный для всех результат особенно прочен был именно потому, что восторжествовали консерваторы: в самом деле, если бы только пошалил выстрелом на мосту, то ведь, в сущности, было бы еще сомнительно, дурак ли, или только озорник. Но застрелился на мосту - кто же стреляется на мосту? как же это на мосту? зачем на мосту? глупо на мосту! - и потому, несомненно, дурак.

Опять явилось у некоторых сомнение: застрелился на мосту; на мосту не стреляются, - следовательно, не застрелился. Но к вечеру прислуга гостиницы была позвана в часть смотреть вытащенную из воды простреленную фуражку, - все признали, что фуражка та самая, которая была на проезжем. Итак, несомненно застрелился, и дух отрицания и прогресса побежден окончательно.

Все были согласны, что «дурак», - и вдруг все заговорили: на мосту - ловкая штука! Это, чтобы, значит, не мучиться долго, коли не удастся хорошо выстрелить, - умно рассудил! от всякой раны свалится в воду и захлебнется, прежде чем опомнится, - да, на мосту... умно!

Теперь уж ровно ничего нельзя было разобрать, - и дурак, и умно.

Вера Павловна выросла в многоэтажном доме на Гороховой, между Садовой и Семеновским мостом. Теперь этот дом отмечен каким ему следует нумером, а в 1852 году, когда еще не было таких нумеров, на нем была надпись: "дом действительного статского советника Ивана Захаровича Сторешникова". Так говорила надпись; но Иван Захарыч Сторешников умер еще в 1837 году, и с той поры хозяин дома был сын его, Михаил Иванович, – так говорили документы. Но жильцы дома знали, что Михаил Иванович – хозяйкин сын, а хозяйка дома – Анна Петровна.

Дом и тогда был, как теперь, большой, с двумя воротами и четырьмя подъездами по улице, с тремя дворами в глубину. На самой парадной из лестниц на улицу, в бельэтаже, жила в 1852 году, как и теперь живет, хозяйка с сыном. Анна Петровна и теперь осталась, как тогда была, дама видная. Михаил Иванович теперь видный офицер и тогда был видный и красивый офицер.

Кто теперь живет на самой грязной из бесчисленных черных лестниц первого двора, в 4-м этаже, в квартире направо, я не знаю; а в 1852 году жил тут управляющий домом, Павел Константиныч Розальский, плотный, тоже видный мужчина, с женою Марьею Алексевною, худощавою, крепкою, высокого роста дамою, с дочерью, взрослою девицею – она-то и есть Вера Павловна – и 9-летним сыном Федею.

Павел Константиныч, кроме того, что управлял домом, служил помощником столоначальника в каком-то департаменте. По должности он не имел доходов; по дому – имел, но умеренные: другой получал бы гораздо больше, а Павел Константиныч, как сам говорил, знал совесть; зато хозяйка была очень довольна им, и в четырнадцать лет управления он скопил тысяч до десяти капитала. Но из хозяйкина кармана было тут тысячи три, не больше; остальные наросли к ним от оборотов не в ущерб хозяйке: Павел Константиныч давал деньги под ручной залог.

У Марьи Алексевны тоже был капиталец – тысяч пять, как она говорила кумушкам, – на самом деле побольше. Основание капиталу было положено лет 15 тому назад продажею енотовой шубы, платьишка и мебелишки, доставшихся Марье Алексевне после брата-чиновника. Выручив рублей полтораста, она тоже пустила их в оборот под залоги, действовала гораздо рискованнее мужа, и несколько раз попадалась на удочку: какой-то плут взял у нее 5 руб. под залог паспорта, – паспорт вышел краденый, и Марье Алексевне пришлось приложить еще рублей 15, чтобы выпутаться из дела; другой мошенник заложил за 20 рублей золотые часы, - часы оказались снятыми с убитого, и Марье Алексевне пришлось поплатиться порядком, чтобы выпутаться из дела. Но если она терпела потери, которых избегал муж, разборчивый в приеме залогов, зато и прибыль у нее шла быстрее. Подыскивались и особенные случаи получать деньги. Однажды, – Вера Павловна была еще тогда маленькая; при взрослой дочери Марья Алексевна не стала бы делать этого, а тогда почему было не сделать? ребенок ведь не понимает! и точно, сама Верочка не поняла бы, да, спасибо, кухарка растолковала очень вразумительно; да и кухарка не стала бы толковать, потому что дитяти этого знать не следует, но так уже случилось, что душа не стерпела после одной из сильных потасовок от Марьи Алексевны за гульбу с любовником (впрочем, глаз у Матрены был всегда подбитый, не от Марьи Алексевны, а от любовника, – а это и хорошо, потому что кухарка с подбитым глазом дешевле!). Так вот, однажды приехала к Марье Алексевне невиданная знакомая дама, нарядная, пышная, красивая, приехала и осталась погостить. Неделю гостила смирно, только все ездил к ней какой-то статский, тоже красивый, и дарил Верочке конфеты, и надарил ей хороших кукол, и подарил две книжки, обе с картинками; в одной книжке были хорошие картинки – звери, города; а другую книжку Марья Алексевна отняла у Верочки, как уехал гость, так что только раз она и видела эти картинки, при нем: он сам показывал. Так с неделю гостила знакомая, и все было тихо в доме: Марья Алексевна всю неделю не подходила к шкапчику (где стоял графин с водкой), ключ от которого никому не давала, и не била Матрену, и не била Верочку, и не ругалась громко. Потом одну ночь Верочку беспрестанно будили страшные вскрикиванья гостьи, и ходьба и суетня в доме. Утром Марья Алексевна подошла к шкапчику и дольше обыкновенного стояла у него, и все говорила: "слава богу, счастливо было, слава богу!", даже подозвала к шкапчику Матрену и сказала: "на здоровье, Матренушка, ведь и ты много потрудилась", и после не то чтобы драться да ругаться, как бывало в другие времена после шкапчика, а легла спать, поцеловавши Верочку. Потом опять неделю было смирно в доме, и гостья не кричала, а только не выходила из комнаты и потом уехала. А через два дня после того, как она уехала, приходил статский, только уже другой статский, и приводил с собою полицию, и много ругал Марью Алексевну; но Марья Алексевна сама ни в одном слове не уступала ему и все твердила: "я никаких ваших делов не знаю. Справьтесь по домовым книгам, кто у меня гостил! псковская купчиха Савастьянова, моя знакомая, вот вам и весь сказ!" Наконец, поругавшись, поругавшись, статский ушел и больше не показывался. Это видела Верочка, когда ей было восемь лет, а когда ей было девять лет, Матрена ей растолковала, какой это был случай. Впрочем, такой случай только один и был; а другие бывали разные, но не так много.

Когда Верочке было десять лет, девочка, шедшая с матерью на Толкучий рынок, получила при повороте из Гороховой в Садовую неожиданный подзатыльник, с замечанием: "глазеешь на церковь, дура, а лба-то что не перекрестишь? Чать, видишь, все добрые люди крестятся!"

Когда Верочке было двенадцать лет, она стала ходить в пансион, а к ней стал ходить фортепьянный учитель, – пьяный, но очень добрый немец и очень хороший учитель, но, по своему пьянству, очень дешевый.

Когда ей был четырнадцатый год, она обшивала всю семью, впрочем, ведь и семья-то была невелика.

Когда Верочке подошел шестнадцатый год, мать стала кричать на нее так: "отмывай рожу-то, что она у тебя, как у цыганки! Да не отмоешь, такая чучела уродилась, не знаю в кого". Много доставалось Верочке за смуглый цвет лица, и она привыкла считать себя дурнушкой. Прежде мать водила ее чуть ли не в лохмотьях, а теперь стала наряжать. А Верочка, наряженная, идет с матерью в церковь да думает: "к другой шли бы эти наряды, а на меня что ни надень, все цыганка – чучело, как в ситцевом платье, так и в шелковом. А хорошо быть хорошенькою. Как бы мне хотелось быть хорошенькою!"

Когда Верочке исполнилось шестнадцать лет, она перестала учиться у фортепьянного учителя и в пансионе, а сама стала давать уроки в том же пансионе; потом мать нашла ей и другие уроки.

Через полгода мать перестала называть Верочку цыганкою и чучелою, а стала наряжать лучше прежнего, а Матрена, – это была уже третья Матрена, после той: у той был всегда подбит левый глаз, а у этой разбита левая скула, но не всегда, – сказала Верочке, что собирается сватать ее начальник Павла Константиныча, и какой-то важный начальник, с орденом на шее. Действительно, мелкие чиновники в департаменте говорили, что начальник отделения, у которого служит Павел Константиныч, стал благосклонен к нему, а начальник отделения между своими ровными стал выражать такое мнение, что ему нужно жену хоть бесприданницу, но красавицу, и еще такое мнение, что Павел Константиныч хороший чиновник.

Чем бы это кончилось, неизвестно: но начальник отделения собирался долго, благоразумно, а тут подвернулся другой случай.

Хозяйкин сын зашел к управляющему сказать, что матушка просит Павла Константиныча взять образцы разных обоев, потому что матушка хочет заново отделывать квартиру, в которой живет. А прежде подобные приказания отдавались через дворецкого. Конечно, дело понятное и не для таких бывалых людей, как Марья Алексевна с мужем. Хозяйкин сын, зашедши, просидел больше полчаса и удостоил выкушать чаю (цветочного). Марья Алексевна на другой же день подарила дочери фермуар, оставшийся невыкупленным в закладе, и заказала дочери два новых платья, очень хороших – одна материя стоила: на одно платье 40 руб., на другое 52 руб., а с оборками да лентами, да фасоном оба платья обошлись 174 руб.; по крайней мере так сказала Марья Алексевна мужу, а Верочка знала, что всех денег вышло на них меньше 100 руб., – ведь покупки тоже делались при ней, – но ведь и на 100 руб. можно сделать два очень хорошие платья. Верочка радовалась платьям, радовалась фермуару, но больше всего радовалась тому, что мать, наконец, согласилась покупать ботинки ей у Королева: ведь на Толкучем рынке ботинки такие безобразные, а королевские так удивительно сидят на ноге.

Платья не пропали даром: хозяйкин сын повадился ходить к управляющему и, разумеется, больше говорил с дочерью, чем с управляющим и управляющихой, которые тоже, разумеется, носили его на руках. Ну, и мать делала наставления дочери, все как следует, – этого нечего и описывать, дело известное.

Однажды, после обеда, мать сказала:

– Верочка, одевайся, да получше. Я тебе приготовила суприз – поедем в оперу, я во втором ярусе взяла билет, где все генеральши бывают. Все для тебя, дурочка. Последних денег не жалею. У отца-то, от расходов на тебя, уж все животы подвело. В один пансион мадаме сколько переплатили, а фортопьянщику-то сколько! Ты этого ничего не чувствуешь, неблагодарная, нет, видно, души-то в тебе, бесчувственная ты этакая!

Только и сказала Марья Алексевна, больше не бранила дочь, а это какая же брань? Марья Алексевна только вот уж так и говорила с Верочкою, а браниться на нее давно перестала, и бить ни разу не била с той поры, как прошел слух про начальника отделения.

Поехали в оперу. После первого акта вошел в ложу хозяйкин сын, и с ним двое приятелей, – один статский, сухощавый и очень изящный, другой военный, полный и попроще. Сели и уселись, и много шептались между собою, все больше хозяйкин сын со статским, а военный говорил мало. Марья Алексевна вслушивалась, разбирала почти каждое слово, да мало могла понять, потому что они говорили все по-французски. Слов пяток из их разговора она знала: belle, charmante, amour, bonheur {красивая, прелестная, любовь, счастье (франц.), – Ред.} – да что толку в этих словах? Belle, charmante – Марья Алексевна и так уже давно слышит, что ее цыганка belle и charmante; amour – Марья Алексевна и сама видит, что он по уши врюхался в amour; а коли amour, то уж, разумеется, и bonheur, – что толку от этих слов? Но только что же, сватать-то скоро ли будет?

– Верочка, ты неблагодарная, как есть неблагодарная, – шепчет Марья Алексевна дочери: – что рыло-то воротишь от них? Обидели они тебя, что вошли? Честь тебе, дуре, делают. А свадьба-то по-французски – марьяж, что ли, Верочка? А как жених с невестою, а венчаться как по-французски?

Верочка сказала.

– Нет, таких слов что-то не слышно... Вера, да ты мне, видно, слова-то не так сказала? Смотри у меня!

– Нет, так: только этих слов вы от них не услышите. Поедемте, я не могу оставаться здесь дольше.

– Что? что ты сказала, мерзавка? – глаза у Марьи Алексевны налились кровью.

– Пойдемте. Делайте потом со мною, что хотите, а я не останусь. Я вам скажу после, почему. – Маменька, – это уж было сказано вслух: – у меня очень разболелась голова: Я не могу сидеть здесь. Прошу вас!

Верочка встала.

Кавалеры засуетились.

– Это пройдет, Верочка, – строго, но чинно сказала Марья Алексевна, – походи по коридору с Михайлом Иванычем, и пройдет голова.

– Нет, не пройдет: я чувствую себя очень дурно. Скорее, маменька.

Кавалеры отворили дверь, хотели вести Верочку под руки, – отказалась, мерзкая девчонка! Сами подали салопы, сами пошли сажать в карету. Марья Алексевна гордо посматривала на лакеев: "Глядите, хамы, каковы кавалеры, – а вот этот моим зятем будет! Сама таких хамов заведу. А ты у меня ломайся, ломайся, мерзавка – я те поломаю!" – Но стой, стой, – что-то говорит зятек ее скверной девчонке, сажая мерзкую гордячку в карету? Sante – это, кажется, здоровье, savoir – узнаю, visite и по-нашему то же, permettez – прошу позволения. Не уменьшилась злоба Марьи Алексевны от этих слов, но надо принять их в соображение. Карета двинулась.

– Что он тебе сказал, когда сажал?

– Он сказал, что завтра поутру зайдет узнать о моем здоровье.

– Не врешь, что завтра?

Верочка молчала.

– Счастлив твой бог! – однако не утерпела Марья Алексевна, рванула дочь за волосы, – только раз, и то слегка. – Ну, пальцем не трону, только завтра чтоб была весела! Ночь спи, дура! Не вздумай плакать. Смотри, если увижу завтра, что бледна или глаза заплаканы! Спущала до сих пор... не спущу. Не пожалею смазливой-то рожи, уж заодно пропадать будет, так хоть дам себя знать.

– Я уж давно перестала плакать, вы знаете.

– То-то же, да будь с ним поразговорчивее.

– Да, я завтра буду с ним говорить.

– То-то, пора за ум взяться. Побойся бога да пожалей мать, страмница!

Прошло минут десять.

– Верочка, ты на меня не сердись. Я из любви к тебе бранюсь, тебе же добра хочу. Ты не знаешь, каковы дети милы матерям. Девять месяцев тебя в утробе носила! Верочка, отблагодари, будь послушна, сама увидишь, что к твоей пользе. Веди себя, как я учу, - завтра же предложенье сделает!

– Маменька, вы ошибаетесь. Он вовсе не думает делать предложения. Маменька! чтО они говорили!

– Знаю: коли не о свадьбе, так известно о чем. Да не на таковских напал. Мы его в бараний рог согнем. В мешке в церковь привезу, за виски вокруг налоя обведу, да еще рад будет. Ну, да нечего с тобой много говорить, и так лишнее наговорила: девушкам не следует этого знать, это материно дело. А девушка должна слушаться, она еще ничего не понимает. Так будешь с ним говорить, как я тебе велю?

– Да, буду с ним говорить.

– А вы, Павел Константиныч, что сидите, как пень? Скажите и вы от себя, что и вы как отец ей приказываете слушаться матери, что мать не станет учить ее дурному.

– Марья Алексевна, ты умная женщина, только дело-то опасное: не слишком ли круто хочешь вести!

– Дурак! вот брякнул, – при Верочке-то! Не рада, что и расшевелила! правду пословица говорит: не тронь дерма, не воняет! Эко бухнул! Ты не рассуждай, а скажи: должна дочь слушаться матери?

– Конечно, должна; что говорить, Марья Алексевна!

– Ну, так и приказывай как отец.

– Верочка, слушайся во всем матери. Твоя мать умная женщина, опытная женщина. Она не станет тебя учить дурному. Я тебе как отец приказываю.

Карета остановилась у ворот.

– Довольно, маменька. Я вам сказала, что буду говорить с ним. Я очень устала. Мне надобно отдохнуть.

– Ложись, спи. Не потревожу. Это нужно к завтрему. Хорошенько выспись.

Действительно, все время, как они всходили по лестнице, Марья Алексевна молчала, - а чего ей это стоило! и опять, чего ей стоило, когда Верочка пошла прямо в свою комнату, сказавши, что не хочет пить чаю, чего стоило Марье Алексевне ласковым голосом сказать:

– Верочка, подойди ко мне. – Дочь подошла. – Хочу тебя благословить на сон грядущий, Верочка. Нагни головку! – Дочь нагнулась. – Бог тебя благословит, Верочка, как я тебя благословляю.

Она три раза благословила дочь и подала ей поцеловать свою руку.

– Нет, маменька. Я уж давно сказала вам, что не буду целовать вашей руки. А теперь отпустите меня. Я, в самом деле, чувствую себя дурно.

Ах, как было опять вспыхнули глаза Марьи Алексевны. Но пересилила себя и кротко сказала:

– Ступай, отдохни.

Едва Верочка разделась и убрала платье, – впрочем, на это ушло много времени, потому что она все задумывалась: сняла браслет и долго сидела с ним в руке, вынула серьгу – и опять забылась, и много времени прошло, пока она вспомнила, что ведь она страшно устала, что ведь она даже не могла стоять перед зеркалом, а опустилась в изнеможении на стул, как добрела до своей комнаты, что надобно же поскорее раздеться и лечь, – едва Верочка легла в постель, в комнату вошла Марья Алексевна с подносом, на котором была большая отцовская чашка и лежала целая груда сухарей.

– Кушай, Верочка! Вот, кушай на здоровье! Сама тебе принесла: видишь, мать помнит о тебе! Сижу, да и думаю: как же это Верочка легла спать без чаю? сама пью, а сама все думаю. Вот и принесла. Кушай, моя дочка милая!

– Кушай, я посижу, посмотрю на тебя. Выкушаешь, принесу другую чашку.

Чай, наполовину налитый густыми, вкусными сливками, разбудил аппетит. Верочка приподнялась на локоть и стала пить. –"Как вкусен чай, когда он свежий, густой и когда в нем много сахару и сливок! Чрезвычайно вкусен! Вовсе не похож на тот спитой, с одним кусочком сахару, который даже противен. Когда у меня будут свои деньги, я всегда буду пить такой чай, как этот".

– Благодарю вас, маменька.

– Не спи, принесу другую. – Она вернулась с другою чашкою такого же прекрасного чаю. – Кушай, а я опять посижу.

С минуту она молчала, потом вдруг заговорила как-то особенно, то самою быстрою скороговоркою, то растягивая слова.

– Вот, Верочка, ты меня поблагодарила. Давно я не слышала от тебя благодарности. Ты думаешь, я злая. Да, я злая, только нельзя не быть злой! А слаба я стала, Верочка! от трех пуншей ослабела, а какие еще мои лета! Да и ты меня расстроила, Верочка, – очень огорчила! Я и ослабела. А тяжелая моя жизнь, Верочка. Я не хочу, что6ы ты так жила. Богато живи. Я сколько мученья приняла, Верочка, и-и-и, и-и-и, сколько! Ты не помнишь, как мы с твоим отцом жили, когда он еще не был управляющим! Бедно, и-и-и, как бедно жили,– а я тогда была честная, Верочка! Теперь я не честная, – нет, не возьму греха на душу, не солгу перед тобою, не скажу, что я теперь честная! Где уж, – то время давно прошло. Ты, Верочка, ученая, а я неученая, да я знаю все, что у вас в книгах написано; там и то написано, что не надо так делать, как со мною сделали. "Ты, говорят, нечестная!" Вот и отец твой, – тебе-то он отец, это Наденьке не он был отец, – голый дурак, а тоже колет мне глаза, надругается! Ну, меня и взяла злость: а когда, говорю, по-вашему я не честная, так я и буду такая! Наденька родилась. Ну, так что ж, что родилась? Меня этому кто научил? Кто должность-то получил? Тут моего греха меньше было, чем его. А они у меня ее отняли, в воспитательный дом отдали, – и узнать-то было нельзя, где она – так и не видала ее и не знаю, жива ли она... чать, уж где быть в живых! Ну, в теперешнюю пору мне бы мало горя, а тогда не так легко было, – меня пуще злость взяла! Ну, стала злая. Тогда и пошло все хорошо. Твоему отцу, дураку, должность доставил кто? – я доставила. А в управляющие кто его произвел? – я произвела. Вот и стали жить хорошо. А почему? – потому, что я стала нечестная да злая. Это, я знаю, у вас в книгах писано, Верочка, что только нечестным да злым и хорошо жить на свете. А это правда, Верочка! Вот теперь и у отца твоего деньги есть, – я предоставила; и у меня есть, может и побольше, чем у него, – все сама достала, на старость кусок хлеба приготовила. И отец твой, дурак, меня уважать стал, по струнке стал у меня ходить, я его вышколила! А то гнал меня, надругался надо мною. А за что? Тогда было не за что, – а за то, Верочка, что не была злая. А у вас в книгах, Верочка, написано, что не годится так жить, – а ты думаешь, я этого не знаю? Да в книгах-то у вас написано, что коли не так жить, так надо все по-новому завести, а по нынешнему заведенью нельзя так жить, как они велят, – так что ж они по новому-то порядку не заводят? Эх, Верочка, ты думаешь, я не знаю, какие у вас в книгах новые порядки расписаны? – знаю: хорошие. Только мы с тобой до них не доживем, больно глуп народ – где с таким народом хорошие-то порядки завести! Так станем жить по старым. И ты по ним живи. А старый порядок какой? У вас в книгах написано: старый порядок тот, что6ы обирать да обманывать. А это правда, Верочка. Значит, когда нового-то порядку нет, по старому и живи: обирай да обманывай; по любви те6е говор – хрр...

Марья Алексевна захрапела и повалилась.

Марья Алексевна знала, что говорилось в театре, но еще не знала, что выходило из этого разговора.

В то время как она, расстроенная огорчением от дочери и в расстройстве налившая много рому в свой пунш, уже давно храпела, Михаил Иваныч Сторешников ужинал в каком-то моднейшем ресторане с другими кавалерами, приходившими в ложу. В компании было еще четвертое лицо, – француженка, приехавшая с офицером. Ужин приближался к концу.

– Мсье СторешнИк! – Сторешников возликовал: француженка обращалась к нему в третий раз во время ужина: – мсье СторешнИк! вы позвольте мне так называть вас, это приятнее звучит и легче выговаривается, – я не думала, что я буду одна дама в вашем обществе; я надеялась увидеть здесь Адель, – это было бы приятно, я ее так редко вижу.

– Адель поссорилась со мною, к несчастью.

Офицер хотел сказать что-то, но промолчал.

– Не верьте ему, m-lle Жюли, – сказал статский, – он боится открыть вам истину, думает, что вы рассердитесь, когда узнаете, что он бросил француженку для русской.

– Я не знаю, зачем и мы-то сюда поехали! – сказал офицер.

– Нет, Серж, отчего же, когда Жан просил! и мне было очень приятно познакомиться с мсье Сторешником. Но, мсье СторешнИк, фи, какой у вас дурной вкус! Я бы ничего не имела возразить, если бы вы покинули Адель для этой грузинки, в ложе которой были с ними обоими; но променять француженку на русскую... воображаю! бесцветные глаза, бесцветные жиденькие волосы, бессмысленное, бесцветное лицо... виновата, не бесцветное, а, как вы говорите, кровь со сливками, то есть кушанье, которое могут брать в рот только ваши эскимосы! Жан, подайте пепельницу грешнику против граций, пусть он посыплет пеплом свою преступную голову!

– Ты наговорила столько вздора, Жюли, что не ему, а тебе надобно посыпать пеплом голову, – сказал офицер: – ведь та, которую ты назвала грузинкою,– это она и есть русская-то.

– Ты смеешься надо мною?

– Чистейшая русская,– сказал офицер.

– Невозможно!

– Ты напрасно думаешь, милая Жюли, что в нашей нации один тип красоты, как в вашей. Да и у вас много блондинок. А мы, Жюли, смесь племен, от беловолосых, как финны ("Да, да, финны", заметила для себя француженка), до черных, гораздо чернее итальянцев, – это татары, монголы ("Да, монголы, знаю", заметила для себя француженка), – они все дали много своей крови в нашу! У нас блондинки, которых ты ненавидишь, только один из местных типов, – самый распространенный, но не господствующий.

– Это удивительно! но она великолепна! Почему она не поступит на сцену? Впрочем, господа, я говорю только о том, что я видела. Остается вопрос, очень важный: ее нога? Ваш великий поэт Карасен, говорили мне, сказал, что в целой России нет пяти пар маленьких и стройных ног.

– Жюли, это сказал не Карасен, – и лучше зови его: Карамзин, – Карамзин был историк, да и то не русский, а татарский, – вот тебе новое доказательство разнообразия наших типов. О ножках сказал Пушкин, – его стихи были хороши для своего времени, но теперь потеряли большую часть своей цены. Кстати, эскимосы живут в Америке, а наши дикари, которые пьют оленью кровь, называются самоеды.

– Благодарю, Серж. Карамзин – историк; Пушкин – знаю; эскимосы в Америке; русские – самоеды; да, самоеды, – но это звучит очень мило са-мо-е-ды! Теперь буду помнить. Я, господа, велю Сержу все это говорить мне, когда мы одни, или не в нашем обществе. Это очень полезно для разговора. Притом науки – моя страсть; я родилась быть m-me Сталь, господа. Но это посторонний эпизод. Возвращаемся к вопросу: ее нога?

– Если вы позволите мне завтра явиться к вам, m-lle Жюли, я буду иметь честь привезти к вам ее башмак.

– Привозите, я примерю. Это затрогивает мое любопытство.

Сторешников был в восторге: как же? – он едва цеплялся за хвост Жана, Жан едва цеплялся за хвост Сержа, Жюли – одна из первых француженок между француженками общества Сержа, – честь, великая честь!

– Нога удовлетворительна, – подтвердил Жан: – но я как человек положительный интересуюсь более существенным. Я рассматривал ее бюст.

– Бюст очень хорош, – сказал Сторешников, ободрявшийся выгодными отзывами о предмете его вкуса, и уже замысливший, что может говорить комплименты Жюли, чего до сих пор не смел: – ее бюст очарователен, хотя, конечно, хвалить бюст другой женщины здесь – святотатство.

– Ха, ха, ха! Этот господин хочет сказать комплимент моему бюсту! Я не ипокритка и не обманщица, мсье СторешнИк: я не хвалюсь и не терплю, чтобы другие хвалили меня за то, что у меня плохо. Слава богу, у меня еще довольно осталось, чем я могу хвалиться по правде. Но мой бюст – ха, ха, ха! Жан, вы видели мой бюст – скажите ему! Вы молчите, Жан? Вашу руку, мсье СторешнИк, – она схватила его за руку, – чувствуете, что это не тело? Попробуйте еще здесь, – и здесь, – теперь знаете? Я ношу накладной бюст, как ношу платье, юбку, рубашку не потому, чтоб это мне нравилось, – по-моему, было бы лучше без этих ипокритств, – а потому, что это так принято в обществе. Но женщина, которая столько жила, как я, – и как жила, мсье СторешнИк! я теперь святая, схимница перед тем, что была, – такая женщина не может сохранить бюста! – И вдруг она заплакала: – мой бюст! мой бюст! моя чистота! о, боже, затем ли я родилась?

– Вы лжете, господа, - закричала она, вскочила и ударила кулаком по столу: – вы клевещете! Вы низкие люди! она не любовница его! он хочет купить ее! Я видела, как она отворачивалась от него, горела негодованьем и ненавистью. Это гнусно!

– Да, – сказал статский, лениво потягиваясь: – ты прихвастнул, Сторешников; у вас дело еще не кончено, а ты уж наговорил, что живешь с нею, даже разошелся с Аделью для лучшего заверения нас. Да, ты описывал нам очень хорошо, но описывал то, чего еще не видал; впрочем, это ничего; не за неделю до нынешнего дня, так через неделю после нынешнего дня, – это все равно. И ты не разочаруешься в описаниях, которые делал по воображению; найдешь даже лучше, чем думаешь. Я рассматривал: останешься доволен.

Сторешников был вне себя от ярости:

– Нет, m-llе Жюли, вы обманулись, смею вас уверить, в вашем заключении; простите, что осмеливаюсь противоречить вам, но она – моя любовница. Это была обыкновенная любовная ссора от ревности; она видела, что я первый акт сидел в ложе m-lle Матильды, – только и всего!

– Врешь, мой милый, врешь, – сказал Жан и зевнул.

– А не вру, не вру.

– Докажи. Я человек положительный и без доказательств не верю.

– Какие же доказательства я могу тебе представить?

– Ну, вот и пятишься, и уличаешь себя, что врешь. Какие доказательства? Будто трудно найти? Да вот тебе: завтра мы собираемся ужинать опять здесь. M-lle Жюли будет так добра, что привезет Сержа, я привезу свою миленькую Берту, ты привезешь ее. Если привезешь – я проиграл, ужин на мой счет; не привезешь – изгоняешься со стыдом из нашего круга! – Жан дернул сонетку; вошел слуга. – Simon, будьте так добры: завтра ужин на шесть персон, точно такой, как был, когда я венчался у вас с Бертою, – помните, пред рождеством? – и в той же комнате.

– Как не помнить такого ужина, мсье! Будет исполнено.

Слуга вышел.

– Гнусные люди! гадкие люди! я была два года уличною женщиной в Париже, я полгода жила в доме, где собирались воры, я и там не встречала троих таких низких людей вместе! Боже мой, с кем я принуждена жить в обществе! За что такой позор, мне, о, боже? - Она упала на колени. – Боже! я слабая женщина! Голод я умела переносить, но в Париже так холодно зимой! Холод был так силен, обольщения так хитры! Я хотела жить, я хотела любить, – боже! ведь это не грех, – за что же ты так наказываешь меня? Вырви меня из этого круга, вырви меня из этой грязи! Дай мне силу сделаться опять уличной женщиной в Париже, я не прошу у тебя ничего другого, я недостойна ничего другого, но освободи меня от этих людей, от этих гнусных людей! – Она вскочила и подбежала к офицеру: – Серж, и ты такой же? Нет, ты лучше их! ("Лучше", флегматически заметил офицер.) Разве это не гнусно?

– Гнусно, Жюли.

– И ты молчишь? допускаешь? соглашаешься? участвуешь?

– Садись ко мне на колени, моя милая Жюли. – Он стал ласкать ее, она успокоилась. – Как я люблю тебя в такие минуты! Ты славная женщина. Ну, что ты не соглашаешься повенчаться со мною? сколько раз я просил тебя об этом! Согласись.

– Брак? ярмо? предрассудок? Никогда! я запретила тебе говорить мне такие глупости. Не серди меня. Но... Серж, милый Серж! запрети ему! он тебя боится, – спаси ее!

– Жюли, будь хладнокровнее. Это невозможно. Не он, так другой, все равно. Да вот, посмотри, Жан уже думает отбить ее у него, а таких Жанов тысячи, ты знаешь. От всех не убережешь, когда мать хочет торговать дочерью. Лбом стену не прошибешь, говорим мы, русские. Мы умный народ, Жюли. Видишь, как спокойно я живу, приняв этот наш русский принцип.

– Никогда! Ты раб, француженка свободна. Француженка борется, – она падает, но она борется! Я не допущу! Кто она? Где она живет? Ты знаешь?

– Едем к ней. Я предупрежу ее.

– В первом-то часу ночи? Поедем-ка лучше спать. До свиданья, Жан. До свиданья, Сторешников. Разумеется, вы не будете ждать Жюли и меня на ваш завтрашний ужин: вы видите, как она раздражена. Да и мне, сказать по правде, эта история не нравится. Конечно, вам нет дела до моего мнения. До свиданья.

– Экая бешеная француженка, – сказал статский, потягиваясь и зевая, когда офицер и Жюли ушли. – Очень пикантная женщина, но это уж чересчур. Очень приятно видеть, когда хорошенькая женщина будирует, но с нею я не ужился бы четыре часа, не то что четыре года. Конечно, Сторешников, наш ужин не расстраивается от ее каприза. Я привезу Поля с Матильдою вместо них. А теперь пора по домам. Мне еще нужно заехать к Берте и потом к маленькой Лотхен, которая очень мила.

Год написания: Публикация:

1863, «Современник»

Отдельное издание:

1867 (Женева), 1906 (Россия)

в Викитеке

«Что делать?» - роман русского философа, журналиста и литературного критика Николая Чернышевского , написанный в декабре - апреле гг., во время заключения в Петропавловской крепости Санкт-Петербурга. Роман был написан отчасти в ответ на роман Ивана Тургенева «Отцы и дети» .

История создания и публикации

Чернышевский писал роман, находясь в одиночной камере Алексеевского равелина Петропавловской крепости , с 14 декабря 1862 года по 4 апреля 1863-го. С января 1863 года рукопись частями передаётся в следственную комиссию по делу Чернышевского (последняя часть была передана 6 апреля). Комиссия, а вслед за ней и цензоры увидели в романе лишь любовную линию и дали разрешение к печати. Оплошность цензуры вскоре была замечена, ответственного цензора Бекетова отстранили от должности. Однако роман уже был опубликован в журнале «Современник » (1863, № 3-5). Несмотря на то, что номера «Современника», в которых печатался роман «Что делать?», оказались под запретом, текст романа в рукописных копиях разошёлся по стране и вызвал массу подражаний.

«О романе Чернышевского толковали не шёпотом, не тишком, - но во всю глотку в залах, на подъездах, за столом г-жи Мильбрет и в подвальной пивнице Штенбокова пассажа. Кричали: „гадость“, „прелесть“, „мерзость“ и т. п. - все на разные тоны» .

«Для русской молодёжи того времени она [книга „Что делать?“] была своего рода откровением и превратилась в программу, сделалась своего рода знаменем» .

Подчёркнуто занимательное, авантюрное, мелодраматическое начало романа должно было не только сбить с толку цензуру, но и привлечь широкие массы читателей. Внешний сюжет романа - любовная история, однако в нём отражены новые экономические, философские и социальные идеи времени. Роман пронизан намёками на грядущую революцию.

• В романе Н. Г. Чернышевского «Что делать?» упоминается алюминий . В «наивной утопии» четвёртого сна Веры Павловны он назван металлом будущего. И этого большого будущего к настоящему времени (сер. XX - XXI в.) алюминий уже достиг.
• «Дама в трауре», появляющаяся в конце произведения, -- это Ольга Сократовна Чернышевская, жена писателя. В конце романа речь идёт об освобождении Чернышевского из Петропавловской крепости, где он находился во время написания романа. Освобождения он так и не дождался: 7 февраля 1864 года был приговорён к 14 годам каторги с последующим поселением в Сибирь.
• Главные герои с фамилией Кирсанов встречаются также в романе Ивана Тургенева «Отцы и дети ».

Литература

• Николаев П. Революционный роман // Чернышевский Н. Г. Что делать? М., 1985

Экранизации

• 1971: Трёхсерийный телеспектакль (режиссёры: Надежда Марусалова, Павел Резников)

Примечания

См. также

Ссылки

Категории:

• Литературные произведения по алфавиту
• Николай Чернышевский
• Политические романы
• Романы 1863 года
• Романы на русском языке

Wikimedia Foundation . 2010 .

Смотреть что такое "Что делать? (роман)" в других словарях:

- «Что делать?» философский вопрос различных мыслителей, религиозных деятелей, пророков, а также литературные произведения с этим названием: «Что делать?» роман Николая Чернышевского, главное его произведение. «Что делать?» книга… … Википедия

Название знаменитого социально политического романа (1863) Николая Гавриловича Чернышевского (1828 1889). Основной вопрос, который в 60 70 е гг. XIX в. обсуждался в кружках молодежи, был, как пишет революционер П. Н. Ткачев, «вопрос о том, что… … Словарь крылатых слов и выражений

Дата рождения: 16 июня 1965 Место рождения: Макеевка, Украинская ССР, СССР … Википедия

Роман Владимирович Манекин Дата рождения: 16 июня 1965 Место рождения: Макеевка, Украинская ССР, СССР … Википедия

Николай Гаврилович Чернышевский

Что делать?

Из рассказов о новых людях

ОТ РЕДАКТОРА

Роман Н. Г. Чернышевского "Что делать?" был написан в стенах Петропавловской крепости в декабре 1862-апреле 1863 г. Вскоре же напечатанный в "Современнике", он сыграл колоссальную, ни с чем не сравнимую роль не только в художественной литературе, но и в истории русской общественно-политической борьбы. Недаром тридцать восемь лет спустя В. И. Ленин так же озаглавил свое произведение, посвященное основам новой идеологии.

Печатавшийся в спешке, с непрестанной оглядкой на цензуру, которая могла запретить публикацию очередных глав, журнальный текст содержал ряд небрежностей, опечаток и других дефектов - некоторые из них до настоящего времени оставались невыправленными.

Номера "Современника" за 1863 г., содержавшие текст романа, были строго изъяты, и русский читатель в течение более чем сорока лет вынужден был пользоваться либо пятью зарубежными переизданиями (1867-1898 гг.), либо же нелегальными рукописными копиями.

Только революция 1905 г. сняла цензурный запрет с романа, по праву получившего название "учебника жизни". До 1917 г. вышло в свет четыре издания, подготовленных сыном писателя - М. Н. Чернышевским.

После Великой Октябрьской социалистической революции и до 1975 г. роман был переиздан на русском языке не менее 65 раз, общим тиражом более шести миллионов экземпляров.

В 1929 г. издательством Политкаторжан был опубликован незадолго до того обнаруженный в царских архивах черновой, наполовину зашифрованный текст романа; его прочтение - результат героического труда Н. А. Алексеева (1873-1972). {[Некролог]. - Правда, 1972, 18 мая, стр. 2.} Однако с точки зрения требований современной текстологии это издание ни в какой мере не может нас сегодня удовлетворить. Достаточно сказать, что в нем не воспроизведены варианты и зачеркнутые места. Немало неточностей содержится и в издании "Что делать?" в составе 16-томного "Полного собрания сочинений" Чернышевского (т. XI, 1939. Гослитиздат, подготовка Н. А. Алексеева и А. П. Скафтымова): по сравнению с ним в этой книге более ста исправлений.

Как это ни странно, но до сих пор не было осуществлено научное издание романа. Текст его ни разу не был полностью прокомментирован: некоторые, понятные современникам, но темные для нас места оставались нераскрытыми или же неверно интерпретированными.

Настоящее издание впервые дает научно выверенный текст романа и полностью воспроизводит черновой автограф. В дополнении печатается записка Чернышевского к А. Н. Пыпину и Н. А. Некрасову, важная для уяснения замысла романа и долго остававшаяся ошибочно понятой. В приложении даны статьи, посвященные проблемам изучения романа, и примечания, необходимые для его правильного понимания.

Искренняя благодарность внучке великого революционера и писателя, Н. М. Чернышевской за ряд советов и неизменную дружескую помощь и М. И. Перпер за важные текстологические указания.

Основной текст романа, заметку для А. Н. Пыпина и Н. А. Некрасова, статью "Проблемы изучения романа "Что делать?"" и примечания подготовил С. А. Рейсер; статью "Чернышевский-художник" - Г. Е. Тамарченко; черновой текст - Т. И. Орнатская; библиографию переводов на иностранные языки - Б. Л. Кандель. Общую редакцию издания осуществил С. А. Рейсер.

"Что делать?"

Из рассказов о новых людях

(Посвящается моему другу О.С.Ч.)

Поутру 11 июля 1856 года прислуга одной из больших петербургских гостиниц у станции московской железной дороги была в недоумении, отчасти даже в тревоге. Накануне, в 9-м часу вечера, приехал господин с чемоданом, занял нумер, отдал для прописки свой паспорт, спросил себе чаю и котлетку, сказал, чтоб его не тревожили вечером, потому что он устал и хочет спать, но чтобы завтра непременно раз6удили в 8 часов, потому что у него есть спешные дела, запер дверь нумера и, пошумев ножом и вилкою, пошумев чайным прибором, скоро притих, - видно, заснул. Пришло утро; в 8 часов слуга постучался к вчерашнему приезжему - приезжий не подает голоса; слуга постучался сильнее, очень сильно - приезжий все не откликается. Видно, крепко устал. Слуга подождал четверть часа, опять стал будить, опять не добудился. Стал советоваться с другими слугами, с буфетчиком. "Уж не случилось ли с ним чего?" - "Надо выломать двери". - "Нет, так не годится: дверь ломать надо с полициею". Решили попытаться будить еще раз, посильнее; если и тут не проснется, послать за полициею. Сделали последнюю пробу; не добудились; послали за полициею и теперь ждут, что увидят с нею.

Часам к 10 утра пришел полицейский чиновник, постучался сам, велел слугам постучаться, - успех тот же, как и прежде. "Нечего делать, ломай дверь, ребята".

Дверь выломали. Комната пуста. "Загляните-ка под кровать" - и под кроватью нет проезжего. Полицейский чиновник подошел к столу, - на столе лежал лист бумаги, а на нем крупными буквами было написано:

"Ухожу в 11 часов вечера и не возвращусь. Меня услышат на Литейном мосту , между 2 и 3 часами ночи. Подозрений ни на кого не иметь".

Так вот оно, штука-то теперь и понятна, а то никак не могли сообразить, - сказал полицейский чиновник.

Что же такое, Иван Афанасьевич? - спросил буфетчик.

Давайте чаю, расскажу.

Рассказ полицейского чиновника долго служил предметом одушевленных пересказов и рассуждений в гостинице. История была вот какого рода.

В половине 3-го часа ночи - а ночь была облачная, темная - на середине Литейного моста сверкнул огонь, и послышался пистолетный выстрел. Бросились на выстрел караульные служители, сбежались малочисленные прохожие, - никого и ничего не было на том месте, где раздался выстрел. Значит, не застрелил, а застрелился. Нашлись охотники нырять, притащили через несколько времени багры, притащили даже какую-то рыбацкую сеть, ныряли, нащупывали, ловили, поймали полсотни больших щеп, но тела не нашли и не поймали. Да и как найти? - ночь темная. Оно в эти два часа уж на взморье, - поди, ищи там. Поэтому возникли прогрессисты, отвергнувшие прежнее предположение: "А может быть, и не было никакого тела? может быть, пьяный, или просто озорник, подурачился, - выстрелил, да и убежал, - а то, пожалуй, тут же стоит в хлопочущей толпе да подсмеивается над тревогою, какую наделал".

Но большинство, как всегда, когда рассуждает благоразумно, оказалось консервативно и защищало старое: "какое подурачился - пустил себе пулю в лоб, да и все тут". Прогрессисты были побеждены. Но победившая партия, как всегда, разделилась тотчас после по6еды. Застрелился, так; но отчего? "Пьяный", - было мнение одних консерваторов; "промотался", - утверждали другие консерваторы. - "Просто дурак", - сказал кто-то. На этом "просто дурак" сошлись все, даже и те, которые отвергали, что он застрелился. Действительно, пьяный ли, промотавшийся ли застрелился, или озорник, вовсе не застрелился, а только выкинул штуку, - все равно, глупая, дурацкая штука.

На этом остановилось дело на мосту ночью. Поутру, в гостинице у московской железной дороги, обнаружилось, что дурак не подурачился, а застрелился. Но остался в результате истории элемент, с которым были согласны и побежденные, именно, что если и не пошалил, а застрелился, то все-таки дурак. Этот удовлетворительный для всех результат особенно прочен был именно потому, что восторжествовали консерваторы: в самом деле, если бы только пошалил выстрелом на мосту, то ведь, в сущности, было 6ы еще сомнительно, дурак ли, или только озорник. Но застрелился на мосту, - кто же стреляется на мосту? как же это на мосту? зачем на мосту? глупо на мосту! и потому, несомненно, дурак.

Опять явилось у некоторых сомнение: застрелился на мосту; на мосту не стреляются, - следовательно, не застрелился. - Но к вечеру прислуга гостиницы была позвана в часть смотреть вытащенную из воды простреленную фуражку, - все признали, что фуражка та самая, которая была на проезжем. Итак, несомненно застрелился, и дух отрицания и прогресса побежден окончательно.

I. Дурак

Роман начинается с точной даты – 11 июля 1856 года. Именно в этот день в одну из петербургских гостиниц поселился молодой мужчина. Он заказал скромный ужин в номер и попросил, чтобы его завтра пораньше разбудили, есть важные дела. Однако на следующее утро постоялец дверь не открыл, сколько в нее не стучали. Пришлось вызвать полицейского, который также не смог достучаться в номер. Пришлось выламывать дверь.

Комната была пуста, но на столе лежала записка. В ней сообщалось, что мужчина ушел из гостиницы еще вечером. Скоро о нем услышат на Литейном мосту, но никто не должен попасть под подозрение.

Полицейский понял, что постоялец гостиницы – именно тот человек, который застрелился сегодня ночью на Литейном мосту. Правда, факт самоубийства еще не был доказан, и тело не найдено, однако простреленную фуражку уже выловили, и сам выстрел слышали многие.

II. Первое следствие дурацкого дела

В это же утро на даче Каменного острова молодая женщина Вера Павловна шила платье и напевала бодрую французскую песенку о рабочих. Однако настроение женщины было не самое радужное, она как бы предчувствовала беду. Вскоре так и случилось. Служанка принесла Вере Павловне письмо, из которого стало ясно, что дорогой для нее человек свел счеты с жизнью.

На рыдания женщины в комнату вошел молодой мужчина, который тут же бросился успокаивать Веру Павловну. Однако та стала отталкивать утешителя и обвинять его в смерти их общего друга. Потом все обвинения возложила на себя.

В течение часа Вере Павловне удалось справиться с эмоциями, и она приняла решение уехать из Петербурга. Сначала в Москву, а затем в какой-нибудь крупный город, где можно найти работу гувернантки. Об этом она объявила молодому человеку, заверив, что так будет лучше для обоих. Прощание молодых людей было эмоциональным и коротким.

III. Предисловие

В предисловии автор в несколько ироничной форме называет своих читателей публикой. Он рассуждает о том, насколько общество готово к восприятию серьезного произведения, нужно ли это людям? Ведь, наибольшей популярностью пользуются детективы и низкопробные любовные романы. Принимая этот факт, автор знает, что все-таки есть люди, которые в своем нравственном и интеллектуальном развитии стоят выше остальных. Ради таких читателей ему и хочется творить.

Глава первая. Жизнь Веры Павловны в родительском семействе

Главная героиня романа – Вера Павловна Розальская. Ее детство прошло в Петербурге, в многоэтажном доме на Гороховой улице, рядом с Семеновским мостом. Отец Веры Павел Константинович Розальский работал в доме управляющим, а также служил помощником столоначальника в одном из департаментов. Мать Веры Марья Алексеевна давала деньги под залог и сколотила небольшой «капиталец». По ее словам, тысяч пять.

Женщина воспитывала Веру в строгости. Уже в четырнадцать лет девочка обшивала всю семью. Когда Вера подросла, мать стала называть ее цыганкой за смуглый цвет лица. Шестнадцатилетняя девушка часто смотрелась в зеркало и постепенно смирилась с тем, что она – дурнушка. На самом деле это было не так. Вскоре и Марья Алексеевна перестала обзывать дочку чучелом и наряжать в лохмотья. Напротив, начала покупать ей дорогие и красивые платья.

А все потому, что решила расчетливая женщина найти своей Вере богатого жениха. В это время прошел слух, что начальник Павла Константиновича заинтересовался Верой. Такой вариант был вполне приемлем для Марьи Алексеевны, однако чиновник слишком долго размышлял и никак не мог сделать первый шаг.

Тогда Марья Алексеевна обратила внимание на хозяйского сына – молодого офицера и светского щеголя Михаила Ивановича Сторешникова, который иногда заходил к ним в квартиру. Она наставляла дочку, чтобы та была с ухажером ласковее, даже организовала поход в театр, где Вера, Марья Алексеевна и хозяйский сын с двумя приятелями оказались в одной ложе. Однако Вера, сославшись на головную боль, уехала домой. Она прекрасно понимала намерения молодого ловеласа, который хотел лишь соблазнить ее.

Но Марья Алексеевна от своего плана отступать не желала. Она была твердо уверена, что рано или поздно Сторешников женится на ее дочери. Для этого предприимчивая женщина готова была приложить все усилия. С той поры жизнь в родительском доме стала для Веры невыносимой.

События разворачивались своим чередом. Михаил Сторешников уже не мог отказаться от мысли обладать Верой. Если она не желает стать любовницей, то пусть выходит за него замуж. Учитывая богатство и положение Михаила Ивановича, каждая девушка из обычной семьи не могла отказаться от такой выгодной партии. К женитьбе подталкивала Сторешникова и его знакомая француженка – Жюли. Дама полусвета была уверена, что, женившись на столь умной и красивой девушке, Михаил сделает блестящую карьеру.

Однако Вера отказалась от предложения, что еще больше распалило страсть Михаила. Он стал умолять девушку, чтобы она не отвечала ему категоричным «нет», а дала шанс исправиться и заслужить ее любовь. Вера Павловна согласилась, хотя и предупредила Сторешникова, что свое решение не изменит.

Такая ситуация продолжалась примерно четыре месяца. Марья Алексеевна, Павел Константинович, Верочка, Михаил Сторешников и его мать Анна Петровна пребывали все эти дни в ожидании: когда же дело окончательно прояснится?

Глава вторая. Первая любовь и законный брак

В доме у Розальских стал появляться молодой человек – Дмитрий Сергеевич Лопухов. Он был студентом-медиком, который подрабатывал на жизнь частными уроками. Поскольку девятилетнему брату Веры Павловны Дмитрию нужен был репетитор, то Лопухова и пригласили помочь мальчику в освоении некоторых дисциплин.

Вера познакомилась с Дмитрием не сразу. Вначале она узнала от Федора, что его учитель – человек занятой, на женщин мало обращает внимания, даже на таких хорошеньких, как сестра. Эта информация от брата несколько разочаровала Веру, она решила, что Дмитрий достаточно скучный человек, хоть и не дурен собой.

Но вскоре в отношениях двух молодых людей произошли кардинальные перемены. Случилось это на дне рождения у Веры Павловны, куда был приглашен и Лопухов. Гостей было немного, поскольку имениннице хотелось отметить праздник в спокойной обстановке. С «официальным» женихом Верочка танцевала первую кадриль. А во время третьей кадрили ее партнером был Дмитрий Лопухов. Между молодыми людьми произошел первый откровенный разговор. В течение вечера они общались еще несколько раз и почувствовали друг к другу расположение.

Лопухов рассказал Вере, что живет на съемной квартире со своим очень близким другом Александром Кирсановым, у которого темно-русые волосы и темно-голубые глаза. Кирсанов уже окончил Медицинскую академию, считается отличным врачом, хотя имеет небольшую врачебную практику, а больше тяготеет к научной работе.

На следующий день Вера Павловна решила, что Лопухову можно полностью доверять, поэтому рассказала студенту о своем бедственном положении. Дмитрий решил помочь девушке и настойчиво стал искать для нее место гувернантки.

Первый сон Верочки

Примерно в это время Вере Павловне приснился первый знаковый сон, которых в романе будет четыре. Во сне Вера вырывается из душного подвала, в котором лежала и болела. Она гуляет на свежем воздухе, в красивом поле, там встречает добрую обворожительную женщину, которая всем помогает. Вера обещает своей новой знакомой, что тоже будет выпускать женщин из темных и сырых подвалов на волю.

А реальность оказывается такова, что брать ответственность за девушку, которая собирается уйти из родительского дома, никто не хочет. Вера встречается с Дмитрием в условленном месте, но каждый раз молодой человек не может сообщить ей ничего утешительного.

Вскоре Дмитрий четко понимает, что таким образом не сможет вытащить Верочку из родительского дома и решает на ней жениться. Лопухов делает Розальской предложение. Вера Павловна соглашается, однако тут же выставляет свои условия, поскольку брак формальный. Они будут не только спать с Дмитрием раздельно, но и большую часть времени проводить в разных комнатах. К тому же, Вера Павловна не хочет, чтобы вместе с ними жил Александр Кирсанов.

Лопухов соглашается на все условия, более того, он старается заработать как можно больше денег, чтобы новая семья ни в чем не нуждалась. Дмитрий понимает, что нужно на первое время снять квартиру. Ему удается найти приличное и недорогое жилье на Васильевском острове.

Обвенчал молодоженов знакомый Лопухова священник Алексей Петрович Мерцалов, который когда-то окончил курс в духовной академии. Перед этим таинством Дмитрий предложил Вере поцеловаться, чтобы не чувствовать особую неловкость во время обряда. Ведь, там тоже нужно целоваться, такова церковная традиция.

После венчания Веру Павловну уже ничто не удерживало в родительском доме. Только нужно было как-то объясниться с мамой. Девушка решила, что лучше всего сообщить ей об этом вне дома, чтобы Марья Алексеевна не стала удерживать дочь силой. Вскоре и подходящий повод нашелся. Когда Вера Павловна сказала матери, что идет прогуляться по Невскому проспекту, Марья Алексеевна вызвалась составить ей компанию. Возле лавки Рузанова Вера быстро сообщила матери, что уходит из дому, поскольку вышла замуж за Дмитрия Сергеевича. Девушка быстро вскочила в первую попавшуюся карету.

Глава третья. Замужество и вторая любовь

Прошло три месяца после того, как Вера Павловна стала жить на съемной квартире с Дмитрием Лопуховым. Хозяин и хозяйка квартиры были, правда, удивлены отношениями молодоженов. «Миленькая» и «миленький» спали в разных комнатах, входили друг к другу только по стуку. Они всегда были подчеркнуто аккуратно одеты. Верочка пыталась растолковать хозяйке, что такие отношения гарантируют долгую семейную жизнь, но та вряд ли была с ней согласна.

Зато дела в новом семействе шли неплохо. Вера Павловна также вносила свой вклад в семейный бюджет. Она давала частные уроки, а вскоре открыла небольшую швейную мастерскую. В этом ей помогла Жюли.

Второй сон Веры Павловны

Сначала Вера Павловна увидела колосившееся поле. Там прогуливались ее супруг и Алексей Петрович Мерцалов. Они вели философскую беседу о грязи. Из их суждений выходило, что грязь может быть полезной и вредной, из которой ничего не может вырасти. Все зависит от движения. Если его нет, грязь застаивается. А там, где застой, нет жизни. Затем герои романа начинают вспоминать свое прошлое. Мерцалов рассказывает о тяжелом детстве, о том, как его матери приходилось день и ночь трудиться, чтобы обслужить большую семью. Вера Павловна также вспомнила свою мать Марью Алексеевну, которая заботилась о дочке, дала ей образование, одевала, кормила. Верочка приходит к выводу, что ее мать, хоть и злая, но делала для дочери добро. А со временем злых людей будет становиться все меньше и меньше, их постепенно заменят добрые.

Далее подробно рассказывается о том, как Вера Павловна вела дела, по-новому организовывала работу в своей швейной мастерской, привлекала всех сотрудниц к активному участию в производственном процессе. Девушки, которых тщательно подобрала Вера Павловна, работали не по найму, а были совладелицами мастерской, получали свой процент от дохода. Вера Павловна заботилась и об отдыхе своих подопечных. В свободное время вместе гуляли, ездили на пикники. Так успешно и безбедно пролетели три года Верочкиного замужества и становления мастерской.

Как-то после одного пикника Дмитрий Сергеевич почувствовал недомогание и обратился за помощью к Александру Кирсанову. Вместе они определили, что у Лопухова началось воспаление легкого. Болезнь пока не опасная, но нужно принять меры. С тех пор Александр Кирсанов стал часто бывать в доме Лопуховых, выговаривал Веру Павловну за то, что она сильно переживает, не спит по ночам, чем может нанести серьезный вред и своему здоровью.

Еще несколько лет назад Кирсанов вдруг понял, что испытывает к Вере Павловне нежные чувства, однако сразу решил, что не должен создавать проблемы своему другу. Усилием воли эти чувства он погасил. Практически перестал бывать в доме Лопуховых. Однако теперь Кирсанов испугался, что может вспыхнуть новая искра. Действительно, в отношениях между молодыми людьми что-то изменилось. Они почувствовали, что влюблены друг в друга. И Кирсанов, и Вера Павловна прекрасно понимали, что «фиктивное» замужество женщины с Лопуховым приносит удобную и вполне обеспеченную жизнь. Но их сердца жаждали любви.

Третий сон Веры Павловны

В этом сне проявляются потаенные чувства Веры Павловны, многое из того, в чем она боялась признаться даже себе самой. Вместе со знаменитой певицей Бозио Вера Павловна читает свой дневник, который, кстати, в реальной жизни никогда не вела. Из ее записей становится понятно, что к своему мужу женщина испытывает много прекрасных чувств: уважение, признательность, доверие… Однако нет в этом перечне любви, которую Вера Павловна испытывает к Александру Кирсанову. Женщина очень хочет полюбить своего мужа, но не в силах приказать своему сердцу.

Через некоторое время Вера Павловна решается рассказать Дмитрию Сергеевичу свой сон, а затем пишет мужу письмо, в котором признается, что любит Кирсанова. Это письмо Вера Павловна оставила в кабинете Лопухова, хотела забрать, но не успела. Дмитрий Сергеевич уже морально был готов к такому повороту дел, поэтому, после признания Веры, уехал в Рязань, а оттуда – в Петербург, где и поселился 11 июля в гостинице. Теперь становится понятно, кто был тот человек, который в начале романа стрелялся на Литейном мосту. Но что все-таки произошло с Лопуховым? Ведь нашли только его простреленную фуражку.

Вскоре после того, как Вера Павловна узнала о случившемся и стала собирать вещи в дорогу, к ней в гости зашел друг ее мужа и Кирсанова – студент Рахметов. Далее идет подробный рассказ об этом человеке, его родстве, образе жизни и многих интересных свойствах характера. Образ Рахметова – таинственный и недосказанный, но все критики усматривают в нем будущего революционера, а автор называет Рахметова «особенным человеком».

На момент повествования Рахметову всего 22 года, однако, он уже успел многое повидать. Чтобы развить волю и закалить характер, молодой человек спал на гвоздях, в путешествии по Волге помогал бурлакам, для поддержания физической силы питался только говядиной.

Принадлежа к знатному роду и будучи человеком богатым, Рахметов легко расставался с деньгами в пользу бедных, вел спартанский образ жизни, на себя тратил только часть дохода. Образ Рахметова, как нельзя лучше, олицетворяет собой новых людей, которым и посвящен роман Чернышевского.

Визит Рахметова к Вере Павловне именно тот роковой день не был случайным. Студент принес женщине записку от Лопухова. В ней Дмитрий Сергеевич просит свою «миленькую» во всем слушаться этого человека. Сам же Рахметов спокойно и аргументировано объясняет Вере Павловне, что с Лопуховым у Розальской много противоречий. У них слишком разные характеры, поэтому такой союз не мог существовать долго.

Слова Рахметова успокаивают Веру Павловну, она полностью согласна с такими доводами. Через некоторое время женщина уезжает в Новгород, где встречается с Александром Кирсановым.

Глава четвертая. Второе замужество

Вера Павловна получает письмо из Берлина от человека, который называет себя близким другом Лопухова. В этом послании незнакомец якобы передает мысли Дмитрия Сергеевича. Например, о том, что он и Вера Павловна очень разные люди. Расставание было лучшим выходом из их ситуации. Лопухов анализирует все обстоятельства их странной семейной жизни.

Вера Павловна отвечает на письмо. Она столь же детально анализирует поступки своего мужа, Александра Кирсанова и собственные. Отношения внутри их треугольника отличались разумным эгоизмом, что соответствовало образу жизни ее друзей, а впоследствии и самой Веры Павловны.

Семейная жизнь Розальской и Кирсанова идет своим чередом. Супруги живут на Сергиевской улице, поближе к Выборгской стороне. В их доме есть нейтральные и не нейтральные комнаты, в которые разрешено входить только после стука.

Все много работают, поскольку открылась еще одна швейная мастерская. Однако и о себе Вера Павловна не забывает, ведет образ жизни, который ей нравится. Супруг с радостью помогает в этом. Он живо интересуется всеми делами жены, ее настроением и самочувствием. В трудную минуту Александр Кирсанов готов подставить мужское плечо. А еще любимый супруг помогает жене изучать медицину. Вера Павловна иногда ездит к мужу на работу, в госпиталь. В девятнадцатом веке женщины практически не работали врачами, поэтому решение Веры Павловны было смелым.

Словом, будни и праздники в семействе Кирсановых заполнены интересными делами и общением.

Четвертый сон Веры Павловны

На этот раз Вера Павловна видит во сне исторические картины, в центре которых образ женщины в разные эпохи и у разных народов. Но, ни в Астарте, ни в Афродите, ни в другой женщине-царице Вера Павловна себя не узнает. Не олицетворяет она себя и с прекрасной дамой, ради которой бьются рыцари на турнире. Вера Павловна понимает, что любовь к женщине в прошедшие времена была пылкой, нежной, возвышенной. Но никогда не была свободной от насилия, не приносила женщине настоящего счастья.

И вдруг Вера Павловна видит себя в образе женщины-богини. Ее лик озарен сиянием любви. Затем перед взором женщины проносятся яркие картины будущего России. Там в красивых домах живут счастливые люди, которые с радостью работают, а вечерами и в выходные дни предаются бурному веселью. Вот ради такого будущего и нужно плодотворно работать, стойко переносить все трудности и проблемы дня сегодняшнего.

Вскоре Вера Павловна в тандеме со своей сподвижницей Натальей Мерцаловой открывает на Невском проспекте собственный магазин. Женщины мечтают, что через несколько лет у них будет много швейных мастерских, может быть, даже больше десяти. Так прошло еще несколько лет без всяких особенных происшествий.

Глава пятая. Новые лица и развязка

В начале главы автор подробно рассказывает о Катерине Васильевне Полозовой и ее отце – отставном ротмистре, который прокутил свое имение и вышел в отставку. На заслуженном отдыхе он решил заняться торговлей и вскоре хорошо преуспел в этом деле, став миллионером. Затем, правда, опять обанкротился, но на безбедную жизнь кое-какие сбережения у Полозова остались.

Отцовские чувства бывшего ротмистра к своей дочери в чем-то схожи с чувствами Марьи Алексеевны. Полозов также не лишен самодурства, и многие его поступки направлены лишь на получение собственной выгоды. Он запрещает дочери встречаться со светским ловеласом Соловцовым, в которого Катерина Васильевна сильно влюблена.

На этой почве в семействе Полозовых происходит серьезный конфликт, в результате чего у Катерины Васильевны случился нервный срыв, и она была на грани смерти. Александр Кирсанов помог девушке выбраться из этого состояния, раскрыл глаза на человека, который не достоин был ее любви. В то же время Кирсанов смог убедить Полозова, что такими методами нельзя воспитывать взрослую дочь, нужно ей предоставить свободу выбора.

Между тем, жизнь в семействе Кирсановых идет своим чередом. Работа швейных мастерских приносит не только постоянный доход, но и дает возможность интересно проводить свободное время. В гости к Кирсановым приходит много интересных людей, среди них, в основном, молодые студенты, единомышленники. Они все трудолюбивы, живут по строгим правилам, отличаются практичностью.

Однажды среди гостей Кирсановых оказывается Катерина Васильевна Полозова (теперь Бьюмонт) со своим мужем Чарльзом, агентом английской фирмы. Супруг прекрасно говорит по-русски, поскольку более двадцати лет провел в России. Отношения Чарльза и Екатерины основаны на взаимных чувствах, однако вполне рациональны, без лишних треволнений и страстей.

Вскоре выясняется, что Чарльз Бьюмонт – бывший муж Веры Павловны Дмитрий Сергеевич Лопухов. На Литейном мосту он лишь инсценировал самоубийство, чтобы не мешать любви Верочки и Кирсанова. Затем Лопухов уехал в Америку, где стал предпринимателем и заработал солидный капитал.

Оба семейства испытывают огромную радость от совместного общения и духовную близость. Они живут в одном доме, часто принимают гостей, устраивают праздники и пикники.

На одном из таких мероприятий появляется дама в трауре. Странная женщина оказывается в центре внимания гостей, много говорит, сыплет шутками, поет и рассказывает историю своей любви.

Глава шестая. Перемена декораций

Последняя глава романа очень короткая и окутана ореолом тайны. С момента пикника прошло два года. Мы вновь видим загадочную даму, только теперь не в черном, а в ярком розовом платье и с красивым букетом. Она едет в «Пассаж» в сопровождении знакомых юношей и мужчины лет тридцати.

Критики по разному оценивают этот образ. Основных версий две.

1. Дама в трауре, а затем в розовом платье – образ революции из снов Веры Павловны. Женщина преображается, когда приходит ее время.
2. Загадочная дама – жена Чернышевского Ольга. Когда муж был в заключении, она носила черные одежды, а когда его освободили, надела яркое праздничное платье.

Конец пятой главы и шестая написаны в особом стиле, с намеками и недомолвками. Автор, скорее всего, не мог открыто говорить о надвигающихся революционных настроениях. Возможно, специально не сделал этого, чтобы заставить читателя задуматься и определиться самостоятельно.

Роман Н. Г. Чернышевского «Что делать?» создан им в камере Петропавловской крепости в период с 14/12/1862 по 4/04/1863 гг. за три с половиной месяца. С января по апрель 1863 г. рукопись частями передавалась в комиссию по делу писателя для цензурирования. Цензура ничего предосудительного не нашла и разрешила публикацию. Недосмотр вскоре был обнаружен и цензора Бекетова отстранили от должности, но роман уже опубликовали в журнале «Современник» (1863, No 3—5). Запреты номеров журнала ни к чему не привели и книга разошлась по стране в «самиздате».

В 1905 г. при императоре Николае Втором запрет на издание сняли, а в 1906 г. книга издана отдельным тиражом. Интересна реакция читателей на роман, которые разделились по мнениям на два лагеря. Одни поддерживали автора, другие сочли роман лишённым художественности.

Анализ произведения

1. Социально-политическое обновление общества путем революции. В книге автор из-за цензуры не мог развернуть данную тему подробнее. Она даётся полунамёками в описании жизни Рахметова и в 6-й главе романа.

2. Нравственные и психологические. Что человек силой своего ума способен создать в себе новые заданные моральные качества. Автор описывает весь процесс от малого (борьба против деспотизма в семье) и до масштабного, то есть революции.

3. Женская эмансипация, нормы семейной морали. Данная тема раскрывается в истории семьи Веры, в отношениях трёх молодых людей до мнимого самоубийства Лопухова, в 3- х первых снах Веры.

4. Будущее социалистическое общество. Это мечта о прекрасной и светлой жизни, которую автор разворачивает в 4-м сне Веры Павловны. Здесь же видение облегчённого труда при помощи технических средств, т. е. техногенное развитие производства.

(Чернышевский в камере Петропавловской крепости пишет роман )

Пафос романа - пропаганда идеи преобразования мира через революцию, подготовка умов и ожидание её. Более того, желание активного в ней участия. Главная цель произведения - разработка и внедрение новой методики революционного воспитания, создания учебника по формированию нового мировозрения для каждого думающего человека.

Сюжетная линия

В романе она фактически прикрывает основную мысль произведения. Не зря ведь поначалу даже цензоры сочли роман не более, чем любовной историей. Начало произведения, нарочито занимательное, в духе французских романов, ставило своей целью сбить с толку цензуру и попутно привлечь внимание большинства читающей публики. В основе сюжета незамысловатая любовная история, за которой скрываются социальные, философские и экономические проблемы того времени. Эзопов язык повествования насквозь пронизан идеями грядущей революции.

Сюжет таков. Есть обычная девушка Вера Павловна Розальская, которую корыстная мать всячески старается выдать за богача. Пытаясь избежать этой участи девушка прибегает к помощи своего друга Дмитрия Лопухова и заключает с ним фиктивный брак. Таким образом, она получает свободу и покидает дом родителей. Впоисках заработка Вера открывает швейную мастерскую. Это не совсем обычная мастерская. Здесь нет наёмного труда, работницы имеют свою долю в прибыли, поэтому заинтересованы в процветании предприятия.

Вера и Алекандр Кирсанов обоюдно влюблены. Чтобы освободить мнимую жену от угрызений совести Лопухов инсценирует самоубийство (именно с описания его и начинается всё действие) и уезжает в Америку. Там он приобретает новое имя Чарльз Бьюмонт, становится агентом английской фирмы и, выполняя её задание, приезжает в Россию для приобретения стеаринового завода у промышленника Полозова. Лопухов дома у Полозова знакомится с его дочерью Катей. Они влюбляются друг в друга, дело заканчиваетсясвадьбой.Теперь Дмитрий объявляется перед семьёй Кирсановых. Начинается дружба семьями, они поселяются в одном доме. Вокруг них образовывается круг «новых людей», желающих устроить свою и общественную жизнь по-новому. Жена Лопухова-Бьюмонта Екатерина Васильевна также присоединяется к делу, устраивает новую швейную мастерскую. Такая вот счастливая концовка.

Главные герои

Центральный персонаж романа - Вера Розальская. Особа общительная, относится к типу «честных девушек», не готовых идти на компромисс ради выгодного брака без любви. Девушка романтичная, но, не смотря на это, вполне современная, с хорошими административными задатками, как сказали бы сегодня. Поэтому она смогла заинтересовать девушек и организовать швейное производство и не одно.

Ещё один персонаж романа - Лопухов Дмитрий Сергеевич, студент медицинской академии. Несколько замкнут, предпочитает одиночество. Он честен, порядочен и благороден. Именно эти качества подвигли его помочь Вере в её тяжёлой ситуации. Ради неё он бросает учёбу на последнем курсе и начинает заниматься частной практикой. Считаясь официальным мужем Веры Павловны, он ведёт себя по отношению к ней в высшей степени порядочно и благородно. Апогеем его благородства становится его решение инсценировать собственную смерть, чтобы дать любящим друг друга Кирсанову и Вере объединить свои судьбы. Так же, как и Вера, он относится к формации новых людей. Умён, предприимчив. Об этом можно судить хотя бы потому, что английская фирма доверила ему очень серьёзное дело.

Кирсанов Александр муж Веры Павловны, лучший друг Лопухова. Очень импонирует его отношение к жене. Он не просто нежно любит её, но и ищет для неё занятие, в котором она могла бы самореализоваться. Автор испытывает к нему глубокую симпатию и отзывается о нём, как о человеке отважном, умеющим вести до конца то дело, за которое взялся. При этом, человек честный, глубоко порядочный и благородный. Не зная об истинных отношениях Веры и Лопухова, влюбившись в Веру Павловну, надолго исчезает из их дома, дабы не нарушать покой любимых им людей. Только болезнь Лопухова принуждает его появиться для лечения друга. Фиктивный муж, понимая состояние влюблённых, имитирует свою смерть и освобождает место для Кирсанова рядом с Верой. Таким образом, влюблённые обретают счастье в семейной жизни.

(На фотографии артист Карнович-Валуа в роли Рахметова, спектакль "Новые люди" )

Близкий друг Дмитрия и Александра революционер Рахметов - наиболее значимый герой романа, хотя ему отведено в романе немного места. В идейной канве повествования ему выпала особая роль и посвящено отдельное отступлении в 29 главе. Человек неординарный во всех отношениях. В 16 лет оставил на три года университет и бродил по России в поисках приключений и воспитания характера. Это человек с уже сформированными принципами во всех сферах жизни, в материальной, физической и духовной. При этом, обладающий кипучей натурой. Он видит свою дальнейшую жизнь в служении людям и готовится к этому, закаляя свой дух и тело. Отказался даже от любимой женщины, потому что любовь может ограничить его в действиях. Он хотел бы жить как большинство людей, но не может себе этого позволить.

В русской литературе Рахметов стал первым революционером практиком. Мнения о нём были совершенно противоположными, от негодования, до восхищения. Это - идеальный образ революционера - героя. Но сегодня, с позиции знания истории, такой человек мог бы вызвать только сочувствие, так как мы знаем насколько точно история доказала правоту слова императора Франции Наполеона Бонапарта: «Революции задумывают герои, исполняют дураки, а её плодами пользуются мерзавцы». Возможно, озвученное мнение не вполне вписывается в рамки сформированного десятилетиями образа и характеристики Рахметова, но это, действительно, так. Вышесказанное нисколько не умаляют качества Рахметова, потому что он герой своего времени.

По признанию Чернышевского, на примере Веры, Лопухова и Кирсанова, он хотел показать обыкновенных людей нового поколения, которых тысячи. Но без образа Рахметова у читателя могло бы сложиться обманчивое мнение о главных героях романа. По мнению писателя, все люди должны быть такими как эти три героя, но высшим идеалом, к которому должны стремиться все люди, это образ Рахметова. И с этим я полностью согласен.