Особенности познания в юридической деятельности. Специфика юридического познания. Судейское познание в процессе толкования правовых норм
Приступая к освещению вопроса о юридическом познании, следует отметить, что выводы о взаимосвязи бытия и сознания (бытие определяет сознание) универсальны и относятся к любой области от- \ ношений и связей, где наличествует сознание. Помнить данное универсальное правило необходимо, потому что какдля правовой науки, изучающей жизнь права в жизни общества, так и для правопримени- ; тельной практики, имеющей дело с людьми (условно - изучающей; жизнь людей в жизни права), важно не забывать о субъективном факторе, о личности, о сознании личности, а данные явления, в свою очередь, могут быть более точно поняты не столько из самих себя, сколько из условий, в которых данная личность находилась или находится.
Применительно к поставленному вопросу данное замечание очень актуально, поскольку юридическое познание при наличии общих закономерностей проявляется дифференцированно, имеет свои осо-бенности и нюансы в разных областях правоприменительной деятельности, что объясняется, прежде всего, различными условиями деятельности субъекта правоприменения, осуществляющего юридическое познание. Речь идет об условиях правоприменительной деятельности, накладывающих свой отпечаток на поведение, на сознание правоприменителя и создающих своеобразный профессиональный менталитет. Профессиональное бытие определяется многочисленными факторами, среди которых - место и значимость в обществе той профессиональной деятельности, которой занимается правоприменитель, направленность, восприятие этой деятельности обществом, целевые установки, составляющие доминанту профессионального мышления правоприменителя.
В этой связи, анализируя юридическое познание, проявляющееся в рамках одного уголовного дела, было бы ошибкой предполагать, что при наличии общих закономерностей юридическое познание на разных стадиях движения уголовного дела проявляется одинаково.
В частности, обвинительный уклон в уголовной правоприменительной практике судов был и остается реальностью, вызванной к жизни многочисленными причинами, одной из которых в СССР было официальное отнесение судов к системе правоохранительных органов и наделение их функцией борьбы с преступностью.
На современном этапе развития России в рамках начавшихся социально-экономических преобразований созданы предпосылки для становления независимой и самостоятельной судебной власти, что является одним из условий искоренения обвинительного уклона судебного правоприменения. В свою очередь, робкие шаги политиков и правоприменителей, направленные на выделение следствия из силовых ведомств и создание единого централизованного следственного аппарата, по существу пока никакой, даже отдаленной перспективы не имеют. «По-прежнему разобщены следователи прокуратуры, органов внутренних дел и органов безопасности, действующие вразнобой, без должной координации... А ведь по Концепции судебной реформы следственный аппарат должен быть вневедомственным и единым, он не может находиться в зависимости от руководителей оперативно-розыскных служб, ныне фактически командующих следователями и заставляющих их подгонять свои выводы под оперативно-розыскные данные. Идея создать в стране единый и независимый следственный аппарат, заложенная в законопроекте, принятом Парламентом России в первом чтении еще в марте 1993 года, так и осталась, к сожалению, только идеей» . А ведь предварительное следствие - одна из важнейших стадий уголовного правоприменения, заключающаяся в сборе, закреплении и оценке доказательств по уголовному делу. Цель же уго-ловного правоприменения - установление и юридическая оценка произошедшего события, определение вины лица в совершении действий, запрещенных Уголовным кодексом, и применение к правонарушителю предусмотренных законом мер. Принципиального различия между целевыми установками следствия и суда нет. Однако до тех пор, пока следствие будет и юридически, и фактически относиться к правоохранительным органам, ориентированным главным образом на борьбу с преступностью, обвинительный уклон будет ему имманентен. Поэтому, говоря о юридическом познании в области уголовного правоприменения, следует делать поправку на субъективный фактор - специфику профессиональной деятельности правоприменителя.
Характеристика юридического познания предполагает несколько основных моментов. Юридическое познание в области правоприменения в самом общем виде представляет собой мыслительную деятельность субъекта правоприменения при выполнении им своих должностных полномочий, осуществляемую в порядке, установленном правовыми нормами, и направленную на формирование знания о произошедшем социальном событии и на определение его юридической характеристики.
Познание - это отражение в сознании конкретного человека получаемой извне информации, ее мыслительная обработка и формирование в сознании конкретного человека нового знания. Источников человеческого познания известно только два - опыт и разум.
Под опытом подразумевается получение информации извне путем фиксации ее сознанием. Извне человек получает информацию различными способами с помощью функций человеческого организма: зрения, обоняния, осязания, слуха, а также (в последнее время с этим согласны многие ученые) путем неизученного пока механизма, позволяющего человеку помимо этих органов соприкасаться с ин-формационным полем Земли (речь идет о подсознании, интуиции, «шестом чувстве» и т. п.).
Под вторым источником человеческого познания - разумом - нами понимаются все мыслительные процессы, т. е. способность человеческого сознания оперировать абстрактными величинами и, со-блюдая законы логики, делать умозаключения. Но это - общая ха-рактеристика любого челрвеческого познания. Юридическое познание - познание специфическое, поскольку относится к юридическому миру, к юридической жизни. В свою очередь, юридический мир своеобразен. Он создан человеком, но не по прихоти, а в связи с социальной закономерностью, этот мир существует реально, подчиняясь своим внутренним законам, и заставляет любое явление, претендующее на жизнь в этом мире, подчиняться своим внутренним законам. Для этого мира не существуют явления, которые не подчиняются его внутренним законам. И так будет до тех пор, пока человечество будет нуждаться в этом юридическом мире (с некоторой степенью условности юридический мир можно сравнить с миром искусства, созданным человеком, втом числе с миром театра, где существуют свои внутренние законы, где течет своя жизнь, где каждый должен подчиняться внутренним законам жизни этого мира).
И если воспринимать юридический мир реально, то юридическое познание - это та область человеческого познания, которая, подчиняясь общим закономерностям человеческого познания, имеет, однако, свою специфику, свои формы, свое содержание, свои проявления. Недопонимание этого приводит к тому, что происходит смешение разноплановых понятий и юридическое познание искусственно наделяется чуждыми ему свойствами и функциями.
Таким образом, юридическое познание, являясь разновидностью человеческого познания, отличается от других видов человеческого познания тем, что находится в юридическом мире, познает его и подчиняется его внутренним законам. В связи с этим предметом юридического познания всегда будут юридические явления; выводы юридического познания всегда будут касаться юридических явлений; форма и содержание юридического познания всегда будет юридической; субъект юридического познания (человек) будет не чем иным, как юридическим субъектом.
Правоприменитель в процессе юридического познания должен получить знания о произошедших событиях. Сфера юридического познания ограничена изучением только тех отношений, которые данное общество оценивает как наиболее значимые, в связи с чем подвергает их правовому регулированию. Вне сферы отношений, подвергнутых в обществе правовому регулированию, не может быть юридического познания, сложного явления правоприменительной практики. Эта сложность заключается в том, что юридическое познание представляет собой мыслительный процесс, синтезирующий несколько явлений. Безусловно, познание действительности требует от исследователя определенного уровня знаний этой действительности. Невозможно достичь сколько-нибудь значимого результата, если, приступая к познанию сложного явления или события, не иметь представлений о простых составляющих этого события или явления или о принципах взаимосвязи и взаимодействия этого явления с другими явлениями действительности. Поэтому правоприменитель, приступая к юридическому познанию, должен иметь минимальный багаж знаний о жизни вообще и о социальной жизни в частности.
Таким образом, юридическое познание (как познание событий и явлений социальной жизни, относящихся к юридической области) базируется на жизненном багаже правоприменителя. Знание законов живой и неживой природы, законов общественного развития, законов психологии - одна из важных составляющих юридического познания как разновидности человеческого познания вообще. Юридическое познание представляет собой мыслительный процесс, который подчинен законам логики (интуицию можно расценивать либо как проявление богатого жизненного опыта, либо как божественное откровение). Юридическое познание осуществляется, таким образом, на основе жизненного багажа правоприменителя в соответствии с законами логики. Но как? Одним из существенных отличий юридического познания в области правоприменения от любого иного (обы-денного, научного и т. д.) является правовая регламентация, в рамках которой данное юридическое познание должно осуществляться.
Это - исключительно важный момент, поскольку именно юридическая регламентация процесса познания, осуществляемого правоприменителем, гарантирует возможность анализа как самого процесса юридического познания, так и качества сделанных правоприменителем в результате юридического познания выводов. Правовая регламентация юридического познания ограничивает этот процесс временными рамками. Кроме того, юридическое познание - мыслительный процесс, который должен быть осуществлен компетентным субъектом в пределах его полномочий. Данные ограничения важны не столько по той причине, что благодаря им снижается вероятность получения искаженных выводов, сделанных в результате юридического познания, сколько потому, что юридическое познание - спе-цифический процесс мыслительной деятельности субъекта право-применения, который должен привести к юридической оценке события, связанного с наиболее значимыми для общества отношениями. И здесь специфика, проявляющаяся в конкретизации субъекта юридического познания, вызвана потребностью общества создать условия наибольшей защиты не только общественных отношений, но и свободы личности в данном обществе. Каждая из перечисленных составляющих (правовая регламентация действий субъекта познания, временные ограничения процесса познания, специальные специфические полномочия субъекта познания, круг субъектов и др.) юридического познания важна и может быть подвергнута глубокому научному анализу, однако наша задача - рассмотрение предмета юридического познания.
Поскольку право регулирует наиболее значимые для общества отношения, а юридически закрепленные нормы регламентируют их, то юридическое познание - это познание тех событий, которые произошли в обществе и так или иначе касаются сферы правового регулирования. Можно было бы сказать, что предметом юридического познания являются правоотношения, но такое определение сужает сферу его фактического действия. Дело в том, что предметом юридического познания являются не только правоотношения, что вытекает из общей трактовки понятия юридического познания, а любые события, которые могут оказаться и не имеющими юридической характе-ристики.
Юридическое познание существует для того, чтобы из всего многообразия событий, вызванных отношениями между людьми, отобрать те, которые требуют юридической оценки и юридического упорядочивания. На той стадии юридического познания, когда правоприменитель приходит к выводу об отсутствии правового содержания в событии, юридическое познание данного предмета прекращается. Разве оправдательный приговор суда, постановленный в результате того, что в ходе судебного разбирательства не установлено - например, событие преступления, исключает данный судебный процесс из контекста юридического познания? Именно юридическое познание позволяет «сортировать» жизненные события на юридически значимые и внеправовые (в том числе казусы). И все же изначальная направленность юридического познания определяется сферой правового регулирования.
Если, например, правовая регламентация не охватывает интимную жизнь членов общества, то никакие отношения между людьми в этой сфере не могут быть предметом юридического познания. Однако как только происходят события (из области интимной жизни), ко-торые отнесены к сфере правового регулирования и контроля, они (эти события) могут попасть в поле юридического познания. Так, интимная жизнь супругов не может быть предметом юридического познания. Однако нормы права гарантируют любому защиту от посягательств на половую свободу. По этой причине интимная близость, которая произошла между супругами помимо воли жены, по заявлению последней может стать предметом юридического познания. В практике судебного правоприменения 2003 года во Владимирской области имеется пример, когда осужденным по делу об изнасиловании оказался сожитель (бывший супруг), имеющий с бывшей женой совместного ребенка, и вступивший с ней в половую связь на сле-дующий день после того, как вывез свои вещи из квартиры.
Очевидно, юридическое познание в гносеологическом плане можно рассматривать и как процесс, и как результат. Результатом юридического познания является юридический вывод, правовая оценка изучаемых отношений. От точности этой юридической оценки зависит очень многое, в том числе свобода и жизнь человека. В свою очередь, юридическое познание как процесс требует освещения вопроса о том, что представляет собой «зерно» поиска, осуществляемого в процессе юридического познания.
Здесь мнения ученых неоднозначны. Существует точка зрения, согласно которой юридическое познание должно быть направлено на установление объективной истины по делу.
Начнем с того, что юридическое познание в рамках правоприменительной деятельности имеет своей целью восстановить в виде идеального (мыслительного) образа произошедшее событие. Следовательно, юридическое познание имеет в качестве объекта не настоящее, а прошлое. В интересах научного исследования проанализируем юридическое познание через призму деятельности следователя, в производстве у которого находится материал, требующий предварительной проверки и решения вопроса (при наличии достаточных оснований) о возбуждении уголовного дела, а при отсутствии достаточных оснований - об отказе в возбуждении уголовного дела.
Юридическое познание - это, прежде всего, мыслительная деятельность, изучать которую (в виде абстрактных идеальных научных моделей) необходимо в максимальном приближении к реалиям, а не в отрыве от жизни, чтобы научные выводы были не «мертворожденными», а «живыми». В большинстве случаев на сегодняшний день функции следствия выполняют молодые юристы с небольшим жизненным опытом. Как правило, следователи чрезмерно загружены делами. В связи с этим первое, что, как правило, возникает в сознании следователя, получившего очередной материал для проведения проверки, - это мысль о количестве дел, уже находящихся в его произ-водстве, и о распределении времени с учетом поступившего материала. Правоприменительная практика прокуратуры свидетельствует о том, что в результате проверки так называемых отказных материалов немалая их часть вновь направляется для исследования.
На первоначальном этапе изучения поступившего материала (при прочих равных условиях) следователь, как правило, инстинктивно ищет не пути и способы «оживления» материала, а возможности для прекращения работы. На этом этапе кардинальное исправление положения вещей возможно лишь в случае проведения комплекса мероприятий (увеличения штатной численности следователей, увеличения их заработной платы, определения нормативов нагрузки и т. п.). Понимание указанных обстоятельств (в том числе с учетом правового ограничения процесса юридического познания сроками следствия) представляет большое значение для анализа юридического познания, осуществляемого в процессе судебного правоприменения, поскольку отправной точкой для судебного разбирательства по уголовному делу являются материалы уголовного дела, собранные в ходе предварительного следствия. В свою очередь, от качества проведенного предварительного расследования зависит осуществление принципа справедливости в уголовном процессе, т. е. правильное определение вида и размера наказания лицу, совершившему преступление.
Следующий процессуальный этап, в котором участвует следователь, начинается с возбуждения уголовного дела и утверждения постановления о его возбуждении прокурором. Здесь возникают другие факторы, влияющие на сознание следователя. Кроме непосредственно познавательных проявлений сознание следователя испытывает иное влияние: сказывается понимание ответственности перед прокурором, утвердившим постановление о возбуждении уголовного дела; понимание ограниченности времени следствия процессуальными сроками, продление которых сопряжено с нежелательным визитом к прокурору; и самое, пожалуй, важное - установка на непременное «раскрытие» преступления. Эта установка существует почти на уровне подсознания и обусловлена многими факторами: необходимостью обосновать правомерность возбуждения уголовного дела; проявить свою профессиональную состоятельность; необходимостью, продиктованной профессиональным менталитетом, сформированным на основе требований борьбы с преступностью; карьеристскими (в хорошем смысле) устремлениями и т. д. Все это удачно вписывается в «палочную» систему учета работы следователя, существующую в правоохранительных органах и, кстати, приносящую обществу больше вреда, чем пользы. В итоге следователь руководствуется в своих действиях единственным стремлением во что бы то ни стало отчи-таться о выполненных обязанностях по раскрытию преступления. На практике данная сознательная установка следователя при своей внешней безобидности (и даже, в некоторой степени, кажущейся социальной полезности) довольно часто приводит к негативным последствиям.
Примеры многочисленных случаев нарушения закона в ходе предварительного следствия, фактов незаконного привлечения к уголовной ответственности и как результат в некоторых случаях незаконного осуждения (в том числе случаи осуждения невиновных за преступления, совершенные серийными убийцами) подтверждают, с одной стороны, наше утверждение о том, что в основе своей эти проявления имеют указанную выше причину, а не являются результатом «добросовестного» заблуждения следователей, вызванного слабым уровнем теоретической подготовки, а с другой стороны, к великому сожалению, представляют собой лишь «надводную часть айсберга», называемого беззаконием следственного правоприменения.
В качестве иллюстрации приведем следующий пример (конец декабря 2002 года).
Следователем налоговой полиции одного из городов Владимирской области было возбуждено уголовное дело в отношении начальника муниципального предприятия жилищно-коммунального хозяйства К. по п. «б» ч. 2 ст. 171 УК РФ за то, что тот «осуществлял предпринимательскую деятельность по эксплуатации цен-трализованных систем водоснабжения и систем водоотведения всего города без соответствующей лицензии, когда такая лицензия была обязательна, сопряженную с извлечением дохода в особо крупном размере».
Сама постановка вопроса, даже на первый взгляд, выглядит абсурдной. Мало того, что муниципальное предприятие является убыточным и в связи с этим - дотационным; мало того, что его руководитель в рамках своих полномочий занимался вопросами жизнеобеспечения всего города (не только водоснабжением и водоотведением), не успевая «латать дыры» давно изношенных городских сетей; так этот руководитель должен был прекратить подачу воды населению всего города и, сделав это, «утопить» город с населением 35 ООО человек (в том числе - школы, детсады, ясли, больницы и т. д.) в фекалиях. И все это нужно было для того, чтобы оформить лицензию (как выяснилось в результате изучения этого уголовного дела, К. пытался оформить лицензию, не прекращая жизнеобеспечения города, и преодолел при этом большое количество бюрократических преград).
Данное уголовное дело не только было возбуждено, не только закончено с утверждением обвинительного заключения прокурором, но и дошло до суда. Несуразность обвинения была столь очевидна, что защитник, появившийся в уголовном процессе по инициативе суда, постарался на первом этапе разобраться в причинах возникновения дела, которое, как выяснилось, было необходимо налоговой полиции «для галочки», поскольку показатели работы (в плане «выхода» дел) были неудовлетворительными. Самое интересное, налоговой полиции для отчетности важен был только факт поступления дела в суд, а все остальное безразлично.
На первоначальном этапе участия в судебном процессе защитнику не удалось убедить прокурора отказаться от поддержания обвинения. Суд в рамках изучения дела вынужден был провести бухгалтерско-экономическую экспертизу для выяснения обстоятельств, касающихся объективной стороны состава преступления (действительно ли в результате деятельности данного предприятия в рамках водоснабжения и водоотведения был извлечен доход в особо крупном размере). Проведение этой объемной экспертизы обошлось налогоплательщикам не в один десяток тысяч рублей. После того как дело после экспертизы возвратилось в суд, защита предприняла очередную попытку убедить прокурора отказаться от поддержания обвинения.
Доводы о том, что согласно заключению проведенной экспертизы никакого извлечения дохода от обозначенной деятельности не было, что прокурор лично не имел касательства ни к возбуждению дела, ни к Утверждению обвинительного заключения, что в действиях К. нет ни субъективной, ни объективной стороны состава инкриминируемого преступления, что начальник МП ЖКХ, получив предынфарктное состояние, уже уволился с работы по состоянию здоровья - не могли повлиять на непреклонность прокурора, утверждавшего, что с формальной точки зрения преступление совершено. В дополнение к указанным доводам зашитой было заявлено, что К. не имел права прекращать водоснабжение и водоотведение, что даже при наличии формальных признаков предъявленного обвинения он действовал бы в состоянии крайней необходимости (ч. 1 ст. 39 УК РФ). Приведенные обоснования поколебали позицию прокурора, а окончательным доводом, полностью убедившим прокурора отказаться от поддержания государственного обвинения, послужило заявление защитника (!), что поданному уголовному делу в качестве адвоката он участвует совершенно бесплатно, проявляя научно-практический интерес, в связи с чем будет бороться за единственно законный результат - вынесение оправдательного приговора - до конца, независимо отличных, временных и материальных затрат.
В ходе дискуссии (проходившей, естественно, за рамками су-дебного процесса), на вопрос прокурору: чем вызвано его упорство в нежелании отказаться от очевидного юридического абсурда, был получен ответ: любой факт отказа прокурора от поддержания обвинения (за исключением случаев, связанных с декриминализацией деяния), считается на уровне Владимирской областной прокуратуры чуть ли не дисциплинарным проступком, свидетельствующим либо о плохой работе прокурора на стадии предварительного следствия, в том числе на стадии утверждения обвинительного заключения, либо в суде. Примечательно, что практически в это же время прозвучало заявление Генерального прокурора страны о том, что судебная практика знает еще мало примеров вынесения оправдательных приговоров и что это явление, присущее всем де-мократическим странам, должно перейти в правоприменительную практику российских судов и восприниматься естественно. Как не вспомнить поговорку про уста и мед?
Таким образом, юридическое познание следователя в рамках конкретного уголовного дела осуществляется не в отрыве от существующих жизненных реалий, а в условиях жесткого прессинга «палочной» системы учета и отчетности, принципа «результативности» следствия, жесточайшего цейтнота и т. д. Все эти условия оказывают реальное воздействие на процесс юридического познания, осуществляемого следователем в рамках конкретного уголовного дела.
Вместе с тем следователь в процессе юридического познания должен составить мысленный образ жизненного события, имевшего место в прошлом. Этот мысленный образ идеален, поскольку реально само жизненное событие уже не существует. Знать наверняка, каким оно было, следователь не может, поскольку имеет доступ только к его следам, сохранившимся на момент юридического познания. Изучив следы, оставленные произошедшим жизненным событием (как результат отражения в природе взаимодействия двух и более объектов), следователь может выдвинуть одно или несколько предположений о существе произошедшего (выдвинуть версии). После этого в процессе юридического познания следователь должен исследовать... Что? Жизненное событие, имевшее место в прошлом? Это сделать невозможно, поскольку исследовать можно лишь реальность. Прошлое можно лишь представить с определенной долей ве-роятности, опираясь на те факты, которые имеются реально и непо-средственно были с ним связаны.
Таким образом, предметом исследования в процессе юридического познания для следователя будет являться версия (версии) произошедшего ранее жизненного события, а не само событие. Версии могут быть самыми разнообразными, в некоторых случаях представляющими произошедшее жизненное событие с диаметрально противоположных сторон. В ходе исследования версий произошедшего ранее события следователь должен определить, являются ли какие-нибудь из имеющихся в его распоряжении фактов следами события (отражением взаимодействия нескольких объектов действительности в рамках происходившего ранее события). Уже на этой стадии познания какие-то факты оказываются значимы для одной версии и совершенно бесполезны для другой, хотя речь идет о мысленной реконструкции одного и того же события.
На этой стадии юридического познания следователь выдвигает версии в качестве средства познания случившегося события. Количество выдвинутых следователем версий зависит не только от «объ-ективных факторов», имеющих как юридическое свойство (нормы Уголовного права, различные проявления уголовной правоприменительной практики, примеры аналогичных событий, методические разработки и рекомендации по проверке версий в аналогичных случаях и т. п.), так и обыденное свойство (жизненный опыт следователя и лиц, находящихся в окружении следователя, литературные произведения, особенно детективного жанра, втом числе экранизированные, и т. п.), но и от «субъективного фактора», проявляющегося в жизненных реалиях, в которых находится следователь, влияющих на его профессиональное мышление (чрезмерная загруженность, сложившиеся по месту работы правоприменительные традиции, общественное звучание исследуемого события, требующее, как правило, немедленного обнародования информации о поимке преступника, и т. п.). «Субъективный фактор» не обязательно негативно влияет на процесс юридического познания, но всегда оказывает реальное воздействие на следователя при выработке им версий произошедшего события. Выдвинутые версии подвергаются на основе имеющихся фактов исследованию с целью получения знания в виде представления, которое должно с достаточно высокой степенью вероятности отражать произошедшее событие. Данное представление должно получить как юридическое обоснование, так и логическое. Но каким образом одна из версий может стать таким представлением?
В процессе юридического познания в полной мере действуют законы логики. Следователь должен мысленно «увязать» все имеющиеся факты и известные обстоятельства в одно целое, логически законченное, правдоподобное суждение о состоявшемся событии в рамках одной из версий, избегая, с одной стороны, «добросовестного заблуждения» по поводу характеристик этих фактов и обстоятельств, а с другой - искусственного объединения их в рамках одной версии в виде конгломерата. Для проверки убедительности наиболее предпочтительной версии следователь должен «приложить» совокупность имеющихся фактов и обстоятельств к другой (другим) версии и оценить результат такого «приложения» с точки зрения убедительности данных версий. Если существенной разницы между ними не наблюдается (с точки зрения обоснованности фактами и обстоятельствами и с точки зрения правдоподобности), то это означает, что в рамках указанных версий требуется дополнительный поиск фактов и сведений, которые помогут исключить все версии, кроме одной. На этой стадии логического осмысления выдвинутых версий при возникновении у следователя убеждения в том, что одна из версий представляет собой целое логически законченное, правдоподобное суждение о состоявшемся событии, он должен сам выдвинуть версию защиты, опровергающую его суждение о состоявшемся событии. Это необходимо не только для того, чтобы убедиться в правдоподобности своего суждения, но и для того, чтобы сформулировать его при окончании следствия с учетом версии, выдвинутой стороной защиты. На практике же следователи, как правило, не только не утруждают себя выполнением указанной логической процедуры, но и стремятся поме-шать защитнику в процессе следствия сделать это за них.
Приведенные рассуждения касаются логической оценки следователем выдвинутых им версий в рамках юридического познания с точки зрения обоснованности их фактами, но ведь процесс осмысления имевшего место события (в рамках производства предварительного следствия) связан в значительной мере еще и с людьми. «Человек в правовом процессе может кардинально изменить всю познавательную ситуацию: дать какие-то важные показания, признаться в содеянном преступлении, направить следствие по ложному пути. Этот момент крайне важен и специфичен именно для юридического познания. Здесь существует возможность, искусно повлияв на участников процесса, сразу же выйти в новую познавательную ситуацию, в которой следователь или получает мощное подтверждение своей версии, или же может выйти на более правильную и обоснованную версию. Подобный ход столь соблазнителен, что нередко, как известно, ведет к нарушению закона: следователь угрозами и давлением заставляет невиновного человека признаться в преступлении, которого тот не совершал, или же взять на себя чужое правонарушение. Кроме того, возможен сговор лиц, подозреваемых в преступлении, самооговор, например, когда второстепенный участник преступления принимает на себя всю вину других, поскольку ему обещали, например, быстро вытащить из тюрьмы и отблагодарить»"5.
В соответствии с действующей уголовно-процессуальной регламентацией показания людей как участников уголовного процесса не должны иметь приоритета сами по себе, а оцениваются при изучении конкретной версии в совокупности с другими доказательствами (фактами, событиями и т. д.). В этом плане в рамках юридического познания, по нашему мнению, несколько особняком стоят показания лица, обвиняемого в совершении преступления.
115 Розин В. М. Генезис права. М., 2001. С. 132-133.
Новелла, введенная в уголовно-процессуальную правоприменительную практику вместе с УПК РФ, согласно которой не может являться доказательством показание подозреваемого или обвиняемого, данное в ходе предварительного следствия без участия адвоката (п. 1 ч. 2 ст. 75 УПК РФ), частично соответствует нашему представлению о юридическом значении для дела такого доказательства, как показания подозреваемого или обвиняемого. С учетом правового положения данного лица в уголовном процессе, позволяющего ему не только в соответствии со ст. 51 Конституции РФ не давать показаний вообще, но и давать любые показания, в том числе и явно ложные, по нашему мнению, показания лиц, обвиняемых в совершении преступления, не должны учитываться вообще как доказательство обвине-ния. Логика данного рассуждения состоит в следующем: если при-знательные показания обвиняемого (или подсудимого) не являются «царицей доказательств», то сами по себе, без совокупности других доказательств, они не могут быть положены в основу выводов суда о виновности того или иного лица в совершении преступления. Раз так, то в любом случае для признания лица виновным в совершении преступления требуется наличие такой совокупности доказательств, которая сама по себе (без признательных показаний обвиняемого или подсудимого) свидетельствует о виновности данного лица в совершении преступления. В этом случае показания подсудимого не имеют принципиального значения для окончательно императивного вывода.
Какое значение для дела тогда могут иметь признательные показания подозреваемого или обвиняемого (на стадии предварительного следствия) и подсудимого (на стадии судебного разбирательства)? На стадии предварительного следствия признательные показания подозреваемого или обвиняемого (если это чистосердечные показания лица о совершенных им действиях) позволяют следователю, не «распыляясь» на версии, сконцентрировать свои усилия на закреплении доказательств, подтверждающих правдивость версии обвиняемого. На стадии же судебного разбирательства признательные показания подсудимого могут быть свидетельством искреннего раскаяния последнего в содеянном, а также подтверждением того, что он активно способствовал следствию в раскрытии преступления, т. е. в данном случае они характеризуют личность подсудимого.
Какая цель может быть достигнута, если законодатель исключит показания лица, обвиняемого в совершении преступления, из перечня доказательств обвинения? На современном уровне «обвинительного следствия» и не отошедшего от обвинительного уклона суда исключение из доказательств обвинения показаний подозреваемого, обвиняемого и подсудимого, с одной стороны, заставит следствие и суд делать вывод о виновности лица в совершении преступления только на основе совокупности собранных по делу доказательств, а с другой стороны, в определенной мере уменьшит тягу ретивых следователей к получению от обвиняемых признательных показаний любыми средствами. А средства, как известно, не оправдывают цель, а объясняют ее истинное значение. Кроме того, «было бы нарушением всех норм... чтобы истина добывалась с помощью физической боли, как будто она коренится в мускулах и жилах несчастного. Такой подход - верное средство оправдать физически крепких злоумышленников и осудить слабых невиновных... Чувствительный невиновный признает себя виновным, надеясь тем самым прекратить страдания. И таким образом стирается разница между виновным и невиновным с помощью именно того средства, которое как раз и призвано эту разницу выявлять. Излишне было бы дополнительно иллюстрировать сказанное бесчисленными примерами того, как невиновные люди признавали себя виновными, корчась под пыткой отболи. Нет такой нации, такой эпохи, которые не давали подобных примеров. Увы, люди не меняются и не делают никаких выводов... Всякое насильственное действие спутывает и заставляет исчезнуть мельчайшие индивидуальные признаки предметов, с помощью которых иной раз правда отличается от лжи»" . Данная мысль актуальна и сегодня, хотя сформулирована два с половиной века назад.
Работа следователя, направленная на получение знания о произошедшем событии и правовую оценку изучаемого события, должна подчиняться не только законам логики, но одновременно и позитивным законам, регламентирующим следственные действия. Нарушение следователем законов логики приведет к ошибочным логическим выводам, а нарушение процессуального закона - либо к потере юридического значения какого-либо следственного действия, в ходе ко-торого закреплено то или иное доказательство, либо к утрате судебной перспективы всего уголовного дела. Таким образом, следователь, прежде чем прийти к окончательным выводам по делу, должен изучить все состоявшиеся по делу следственные действия с точки зрения соответствия их процессуальному закону. Те следственные действия, которые проведены с нарушением процессуального закона и не могут быть продублированы, должны быть исключены из перечня средств доказывания. Затем следователь должен дать логико-юридическую оценку всему, что осталось. Окончательная версия следствия должна быть правдоподобной, убедительной, обоснованной совокупностью разнообразных доказательств и выработанной на основе законности всей следственной деятельности в рамках изучаемого дела. Эта версия не должна оставлять места для сомнений в правильности полученного знания о произошедшем событии. Любые убедительные доводы и аргументы против нее могут свидетельствовать о низкой степени достоверности представлений о произошедшем событии.
Таким образом, юридическое познание в области правоприменения - это специфический вид мыслительной деятельности компетентного лица, заключающийся в субъективной интерпретации состоявшегося в прошлом жизненного события, связанного с человеческими отношениями, критическом анализе выдвинутых версий этого события, психологическом восприятии установленного знания о самом событии и его юридической оценки, знания, полученного в рамках юридико-познавательной деятельности, имеющей правовую регламентацию.
Данная характеристика юридического познания не претендует на роль единственной и абсолютно верной, но отражает наиболее сущностные стороны рассматриваемого явления. Судебное юридическое познание как одна из форм проявления юридического познания вообще обладает специфическими признаками, особенностями.
480 руб. | 150 грн. | 7,5 долл. ", MOUSEOFF, FGCOLOR, "#FFFFCC",BGCOLOR, "#393939");" onMouseOut="return nd();"> Диссертация - 480 руб., доставка 10 минут , круглосуточно, без выходных и праздников
Гаврицкий Александр Васильевич. Судейское познание: теоретико-правовые аспекты: диссертация... кандидата юридических наук: 12.00.01 / Гаврицкий Александр Васильевич; [Место защиты: Рост. юрид. ин-т МВД РФ].- Ростов-на-Дону, 2007.- 178 с.: ил. РГБ ОД, 61 07-12/2362
Введение
Глава 1. Судейское познание: понятие и методологическая характеристика 11
1. Юридическое познание: основные подходы и интерпретации 11
2. Виды юридического познания 28
3. Судейское познание и его характеристика как процессуального познания..50
Глава 2. Судейское познание в профессиональной юридической деятельности 76
1. Познание судьей фактических обстоятельств дела 76
2. Судейское познание в процессе толкования правовых норм 93
3. Истинность судейского познания: критерии и способы достижения.... 115
Заключение 149
Литература 163
Введение к работе
Актуальность темы исследования. В правовом государстве и цивилизованном обществе решение большинства социальных конфликтов осуществляется в форме судебного спора, по итогам которого независимый и объективный судья делает вывод о правоте сторон и выносит справедливый вердикт в пользу одной из них. От его способности познать все обстоятельства дела, всесторонне и глубоко проанализировать и осмыслить доказательственную базу, представленную сторонами, юридические и фактические аспекты рассматриваемого дела зависят механизм реализации права, правосудие и доверие со стороны населения институтам судебной власти и государству в целом. Поэтому познавательная деятельность судей, являющаяся определяющим элементом судебного решения, требует теоретической и методологической разработки различных аспектов: и гносеологических, и организационно-правовых, и герменевтических, и аксиологических.
Судейское познание представляет большой интерес для теории процессуального права, которая еще находится на стадии начального развития. Процессуальные нормы играют важнейшую роль в механизме правового регулирования, выполняют задачу нормативного обеспечения правосудия в государстве, поэтому общетеоретический анализ судейского познания необходим для совершенствования нормативно-правовых актов в сфере судебного процесса.
Процесс принятия решений судьей в ходе рассмотрения различных дел независимо от отрасли материального права имеет ряд общих закономерностей, выявить которые возможно, только используя методологические возможности общей теории права. Поэтому исследование судейского познания является межотраслевым по своим методологическим принципам и понятийным формам, а его выводы могут оказаться полезными для представителей административно-процессуального, уголовно-процессуального, гражданско-процессуального, арбитражно-процессуального и других отраслей процессуального права.
В условиях современной глобализации судебная власть играет все большую роль, и вопрос признания судебного прецедента источником права
является предметом многочисленных дискуссий, участники которых в большинстве своем признают наличие элементов правотворчества и возможность судебного прецедента в частном праве. Поэтому исследование механизмов и процедур судейского познания является актуальным и для российской правовой политики.
Степень научной разработанности проблемы. Вопросы процессуального познания давно находятся в центре внимания российских и зарубежных правоведов, но исследование судейского познания предпринято лишь в единичных отраслевых исследованиях. Все работы, в которых разрабатываются вопросы судейского познания, можно разделить на несколько больших групп.
Прежде всего, следует выделить классические труды русских и зарубежных юристов, в которых рассмотрены различные вопросы теории толкования права, применения права, познания права: Е.В. Васьковского, Г.Ф. Шер-шеневича, И.А. Покровского, Г. Кельзена, Е. Эрлиха, Р. Паунда, НА Гредескула, И.А. Ильина, Л.И. Петражицкого, К. Савиньи, Р. Иеринга и др.
Следует указать работы, посвященные анализу правового познания в единстве научно-эпистемологических, технико-юридических, практических и социокультурных аспектов таких авторов, как: А.И.Овчинников, А.В. Аверин, В.М. Розин, А.Ф. Закомлистов. Среди диссертационных исследований последних лет необходимо выделить разработки проблем юридического мышления в правоприменительном аспекте Т.В. Авакян, уголовно-процессуального познания СВ. Рудаковой, В.В. Васина, арбитражно-процессуального и гражданско-процессуального познания СМ. Амосова, Е.Э. Ахпателовой и др.
Отдельно следует обратить внимание на философско-правовые, гносеологические, социально-психологические, аксиологические исследования юридического познания представителей теории государства и права: ДА Ке-римова, В.М. Сырых, В.М. Баранова, И.Г. Грязина, B.C. Нерсесянца, П.П. Баранова, В.П. Малахова, А.А. Матюхина, А.Э. Жалинского, А.Ю. Мордовцева, Н.И. Матузова, И.Н. Сенякина, В.Н. Карташова. В их работах освещены самые разнообразные проблемы судейского познания: стадии правопримени-
тельного познания, критерии его истинности, особенности правоприменительного усмотрения, толкования права, юридических фактов и других.
Вопросы методологии правопознания, а также фундаментальные разработки основных правовых категорий содержат работы: С.С. Алексеева, В.К. Бабаева, АБ. Венгерова, ВЛ Гоймана, В.П. Казимирчука, В.Н. Кудрявцева, Ю.В. Кудрявцева, Э.В. Кузнецова, В.В. Лазарева, В.В. Лапаевой, Р. Лукича, Н.И. Матузова, А. Нашиц, П.Е. Недбайло, B.C. Нерсесянца, Г.С. Остроумова, А.С. Пиголкина, П.М. Рабиновича, СВ. Полениной, А.Р. Ратинова, Ю.С Ре-шетова, А.Ф. Черданцева.
Роль правового сознания в процессах юридического познания освещается также в трудах: Ю.М. Грошевого, Э. Леви, Е.А. Лукашевой, Е.В. Назаренко, Г.С. Остроумова, И.Ф. Покровского, В.П. Сальникова, А.П. Семитко, А. Тамаша и др. Различные аспекты судебного познания, а также логическое измерение правопознания, проблемы правовой истины, интуиции, внутреннего убеждения правоприменителя разработаны в произведениях А. Барака, ЛА Ванеевой, СИ. Вильнянского, А. Герлоха, М.А. Гурвича, В. Кнаппа, СВ. Курылева, А.Б. Лисюткина, В.О. Лобовикова, В.Е. Жеребкина, АЛ. Старченко, М.С. Строговича, А.А. Эйсмана. В работах Г.М. Резника, А. Тамаша раскрываются гносеологические, логические, психологические и этические аспекты внутреннего убеждения при оценке доказательств и юридической квалификации судьей фактических обстоятельств дела. Вопросы судебного доказывания рассмотрены в работах представителей уголовно-процессуальной и гражданско-процессуальной науки: А.Ф. Клейнмана, М.К. Треушникова, Г.Л. Осокиной, К.С. Юдельсона, СВ. Курылева, А.Т. Бонер, М.С. Строговича и других.
Объектом диссертационного исследования является юридическое познание в правоприменительной деятельности, а предметом выступает судейское познание как особый вид процессуального юридического познания.
Цель диссертационного исследования заключается в теоретико-правовом анализе процессуального юридического познания судей в единстве гносеологических, нормативно-правовых, аксиологических аспектов.
Для достижения поставленной цели в диссертации ставятся и решаются следующие задачи:
проанализировать понятие и основные подходы к юридическому познанию, предложить его классификацию;
сформулировать определение и дать характеристику процессуального познания, выявить особенности отдельных видов процессуального познания;
определить судейское познание в качестве вида процессуального юридического познания, изучить его специфику;
рассмотреть познавательную деятельность судьи в процессе толкования правовых норм;
установить и охарактеризовать особенности познавательной деятельности судьи в отношении фактических обстоятельств дела, поиска истины в судебном процессе;
Дать аксиологическую характеристику судейскому познанию.
Научная новизна диссертационного исследования
состоит в сле
дующем:
определены основные подходы к юридическому познанию, его концептуальные интерпретации, методологические особенности;
предложена классификация юридического познания, дана характеристика процессуального познания и его видов в правоприменительном процессе;
выявлены и проанализированы свойства судейского познания, предложено его определение, проанализировано соотношение с деятельностью судьи в процессе судебного доказывания;
рассмотрены этапы и гносеологические особенности судейского доказывания, рассмотрены формы познавательной деятельности в ходе толкования правовых норм и изучения юридических фактов, фактических обстоятельств дела;
сформулированы критерии и дана характеристика истинности судейского познания, а также его принципы.
Теоретико-методологическая основа диссертационного исследования. В основу анализа судейского познания были положены концепции современной правовой гносеологии. Понятийный аппарат и методология теории права и философии права позволили автору выделить межотраслевые характеристики процессуальной деятельности судей, а методологические разработки процессуалистов из различных отраслей права были использованы для обобщения характерных черт судейского познания в уголовном, гражданском, арбитражном и других видах процесса. В работе также использовались наиболее распространенные подходы и принципы общетеоретических юридических исследований: формально-догматический, социологический, сравнительно-правовой, историко-культурный, антропологический, а также методы отдельных дисциплин: юридической деонтологии, герменевтики, правовой логики и юридической психологии.
Основные положения, выносимые на защиту:
1. Юридическое познание - это творческая деятельность субъекта правовой жизни общества, направленная на освоение социально-правовой реальности, ориентированная на получение достоверных знаний об окружающей его правовой действительности. Юридическое познание и теория познания права зависят от правовой культуры и правопонимания, от общественно-политической идеологии, от господствующих в обществе ценностей и философской картины мира. По предмету, стилю и понятийным формам юридическое познание бывает теоретическим и практическим, по субъектам юридически значимой деятельности выделяется научное, профессиональное и обыденное познание, по связи суждений - логическое и ценностное юридическое познание.
Судейское познание является профессиональным, практическим, процессуальным юридическим познанием, осуществляемым судьей в ходе судебного процесса с целью принятия справедливого решения по делу. Предметом судейского познания является социальный конфликт, решение которого предполагается осуществить на основе нормы материального и процессуального права.
Понятие «судебное познание» шире по объему понятия «судейское познание»: судебное познание складывается из коллективных усилий и познавательных действий всех участников судебного процесса: прокурора, адвоката, потерпевшего, истца, ответчика, судьи и т.п. Судебное процессуальное познание является разновидностью коллективного познания и предопределяется принципами состязательности судопроизводства и равноправием сторон, благодаря которому судебное познание строится на четком разделении функций, достигаются различные цели и принципы юридического процесса: справедливость, истинность, законность, гуманность. Наличие у каждого участника судебного познания собственной позиции по делу положительно влияет на процесс познания и поиск истины.
Принцип состязательности не ведет к исключению судьи из процесса доказывания, так как ему приходится участвовать в оценке доказательств. Судейское познание включает в себя элементы доказательственной деятельности, но значительно шире доказывания по предмету и объекту, источникам информации, методам и приемам. Доказывание является определенным этапом и способом судейского познания: во-первых, судья получает информацию и познает обстоятельства дела не только из предоставленных доказательств, и его познание имеет более широкий горизонт источников информации; во-вторых, судейское доказывание - средство, но не главная цель судейского познания (справедливое решение дела на основе познанной картины социальных отношений в конфликтном деле); в-третьих, познание начинается прежде доказывания, так как доказательства должны быть прежде познаны, осмыслены, проанализированы и проинтерпретированы.
Процесс доказывания и процесс установления юридических фактов есть различные этапы одного познавательного процесса: нормы материального права определяют познание и оценку доказательств. Обращение к юридической стороне рассматриваемого дела неизбежно при определении отно-симости доказательств и достаточности. Доказательства способствуют юри-
дическому познанию, помогают судье перейти от незнания к знанию того, что произошло в действительности в прошлом, изучать, устанавливать юридические факты, которые, будучи предусмотрены в правовой норме, оказывают влияние на интерпретацию накопленного фактического доказательственного материала.
5. Познание содержания правовых норм в ходе толкования закона
предполагает смыслоконструирующую деятельность судьи. В процессе тол
кования судье необходимо отталкиваться от конкретной ситуации, так как
каждая из них меняет толкование норм. В процессе познания оценочных по
нятий, содержащихся в правовых нормах, судья осуществляет гибкую интер
претацию, необходимую для осуществления правосудия на основе закона с уче
том конкретных обстоятельств дела. В познании оценочных понятий важными
оказываются нравственный эталон судейского познания, здравый смысл су
дьи, глубина познания обстоятельств дела, знание судьей идеологических по
зиций государственной власти, стратегии правовой политики.
6. Принцип состязательности и принципы, гарантирующие защиту
прав личности в судебном процессе, не препятствуют достижению истины и
призваны минимизировать вероятность судейской ошибки. Законодателем
сохранены полномочия по активному исследованию представленных сторо
нами доказательств. Несмотря на то, что прямого закрепления принципа объ
ективной истины в процессуальном законодательстве России нет, существу
ют нормы, косвенно указывающие на него: среди них принцип полного, все
стороннего и объективного исследования обстоятельств, имеющих значение
для дела, а также всестороннего, объективного и полного расследования.
Теоретическая значимость исследования заключается в том, что результаты исследования - теоретические положения и выводы - развивают и дополняют ряд разделов теории государства и права, истории правовых учений, правовой логики, отраслевых дисциплин. Рассмотренные в работе качества и характеристики судейского познания позволяют скорректировать
представление о судебном доказывании, процессуальном познании, толковании права, определить критерии и характер истины в судебном процессе и переосмыслить роль судьи в исследовании обстоятельств дела, поиске его справедливого решения.
Практическая значимость исследования определяется значением содержащихся в работе выводов, касающихся процессуального права и могущих найти практическое применение в сфере законотворческой и правоприменительной деятельности, юридического образования, правового воспитания.
Апробация результатов диссертационного исследования. Основные положения и результаты диссертации выступали предметом обсуждения на заседаниях кафедры теории и истории государства и права Ростовского юридического института МВД России. Отдельные теоретико-практические выводы работы докладывались на научных конференциях и «круглых столах». По теме диссертационного исследования автором опубликованы 7 научных статей.
Структура диссертационного исследования. Диссертация состоит из введения, двух глав, объединяющих шесть параграфов, заключения и списка литературы.
Юридическое познание: основные подходы и интерпретации
Познавательная деятельность давно является объектом повышенного внимания в гуманитарных науках: философии, психологии, логике. Особенно сильно проявился этот интерес в Новое время, когда научное познание достигло больших успехов в освоении природы. Именно в эту эпоху юриспруденция начинает перенимать опыт естественных наук и активно внедряет в свой методологический инструментарий наблюдение, обобщение, эксперимент, анализ, синтез, индуктивные и дедуктивные приемы мышления. Однако история теоретического осмысления правового познания началась намного раньше: еще в Древнем мире и Средние века.
В Древней Греции два мыслителя сформировали систему взглядов на процесс правового познания - Платон и Аристотель. Они сформировали два направления в философии права - рационально-идеалистическое и эмпирическое. Отдельно остановимся на их характеристиках.
Платон очень много внимания уделял вопросу получения знания о праве, обществе, социальных явлениях. Вслед за Сократом он полагал, что человек знающий никогда не совершит дурного поступка. По Платону, знание возможно не для всякого. «Философия» (буквально «любовь к мудрости») невозможна ни для того, кто уже обладает истинным знанием, ни для того, кто совсем ничего не знает. При разработке вопроса о знании и его видах Платон исходит из мысли о том, что виды знания должны соответствовать видам или сферам бытия. Для истинного понимания бытия Платон считал необходимым разрешить противоречия между двумя наметившимися в греческой мысли противоположными концепциями: элейской, утверждающей неизменность, тождественность, неподвижность истинного бытия, и геракли- товской, признающей его вечную текучесть, изменчивость и подвижность.
Истинное бытие, согласно Платону - это некие умопостигаемые и бестелесные идеи (идея - образ вещи, определяющее ее первоначало и принцип). Мир идей - мир, порождающий вещи и явления, поэтому идея выступает не только как онтологическая основа и первопричина мира явлений, но и как руководящий принцип, стандарт и образец его организации1.
Согласно Платону, чувственное восприятие не дает знания постоянного, т.е. доставляет не уверенность, а только мнение. Только понятия в том случае, если они правильно образованы, являются неизменными, и только они дают действительное знание. Понятие должно иметь объект, к которому оно относится. Этот объект не может быть идентичным объекту чувственного восприятия, он должен быть сверхчувственным объектом - идеей. Следовательно, в наших понятиях совершается познание сверхчувственного мира, а понятия являются отражением идей. Во множестве понятий отражается множество идей.
Причастность духа к миру идей при помощи понятий одновременно доказывает, согласно Платону, бессмертие души. Образование понятий в человеческом духе является актом вспоминания самих идей, которые душа созерцала до того, как она соединилась с телом. Наивысшая идея - идея блага, часто понимаемая Платоном так же, как Бог, который, будучи творцом мира (демиургом), сначала творит мировую душу как нетелесную, проникающую весь мир движущую силу. Материя сама по себе не существует; она становится действительностью, побуждаемая присутствующей в ней идеей.
Теория познания Платона была крайне актуальной с точки зрения теории естественного права. Ведь идеальное государство и идеальные законы можно спроектировать с помощью созерцания идеи государства и права, вечной и неизменной. Таким образом, идея естественного права получает гносеологическое обоснование и развивается в дальнейшем в Средние века.
Из философии познания Платона вытекает необходимость разумного закона, то есть закона, положения которого обоснованы рациональной идеей справедливости. B.C. Нерсесянц отмечает в этой связи, что подход к закону как «определению разума» стал общим местом для всей последующей рационалистической философии права. Закон должен закреплять разум не существующих, но должных отношений, то есть он должен быть идеальным. «Законы, таким образом, предстают как средство внедрения начал разума в жизнь и отношения людей, как форма посильной для людей реставрации божественного проявления»2.
Противоположными по теоретическим убеждениям являются взгляды Аристотеля. Мыслитель полагал, что врожденные идеи не могут существовать безпредметно.
В отношении к правовому познанию Аристотель был более категоричен, отказываясь давать общие формулировки правовым явлениям, поступкам, ценностям и принципам. Он указывал: «Каждое положение права или закона есть как бы общее по отношению к частному, ибо поступки многообразны, а положение - как общее - всякий раз одно»3. Поэтому формулирование понятий не входит в сферу познания.
Виды юридического познания
Познавательная деятельность в сфере права столь же многогранна, как и само право. Существуют отличия в процессе познания, вызванные различными сторонами объекта познания, приемами, методами, подходами к анализу права, открывающему все новые грани в ходе погружения в правовую реальность, постижения его новых свойств и качеств, которые зачастую формулируются интуитивно.
Существует, как минимум, две концепции познания права: позитивно-юридическая и естественно-правовая. Для первой характерен эмпиризм, материализм, логоцентризм, для второй идеализм и созерцательность, аксиоло-гичность.
Если в рамках юридического позитивизма, как мы уже говорили выше, внимание сконцентрировано на формально-догматическом материале, то в границах естественно-правовой теории познание протекает в рамках изучения ценности права и его идеала.
С точки зрения предмета познания, правовое познание делится на общетеоретическое, направленное на выяснение сущности права, на формулирование его понятия, основных признаков и форм, видов и ценностей, и на практическое познание права, предметом которого является социальная жизнь, рассматриваемая сквозь призму нормативно-правовых велений. Объектом и первого, и второго выступает правовая жизнь общества, но предметы, исследовательские задачи и принципы анализа, наконец, подходы у них различные. Например, научное юридическое исследование является всегда общетеоретическим, даже в том случае, когда речь идет об отраслевом или прикладном характере работы. Познание судьей фактической стороны дела, толкование им нормативных актов - безусловно практическое познание, цель которого - применить нормы права, решить социальный конфликт, установить права и обязанности сторон и т.д.
Наконец, целью процесса юридического познания являются не просто знания об окружающем мире, но знания об идеале. Познавая мир права, ученый невольно отталкивается от субъективного представления о правовом идеале, так как он - не сторонний наблюдатель, а участник всех общественных процессов. Ценность справедливости для него так же важна, как и для других представителей общества - ведь ему не безразличен дом (общество) в котором он живет. Также ценность справедливости важна и для практических работников, правоприменителей. Понимание ценности справедливости в конкретной ситуации способствует принятию справедливого правоприменительного решения.
Если говорить о дисциплинарном анализе познания права, то здесь следует признать, на наш взгляд, что процесс познания права является предметом метатеории права, то есть философии права. Философия права - наука о правовых ценностях, о правовом идеале и о методах познания права. Познание методов осмысления сущности права, или гносеология права, является важной частью философско-правового знания. «Предметом "философии права" оказывается, - отмечает методолог И.Грязин, - в первую очередь (но не только) процесс познания, приводящий к возникновению, развитию и отвержению юридических формул...»28. Юридические формулы являются материальными формами правового познания. Познание «мышления о праве» в его взаимосвязи с объективной реальностью и составляет, по мнению автора, предмет предлагаемой им философии права29. «Философия права - отмечает И. Грязин, - не содержит в себе знания о государстве и праве, а содержит знание об их знании, точнее о формах, типах этого знания»
Автор прав в том, что считает знание и познание права предметами фи-лософско-правового познания. Форма и содержание, точнее их соотношение, и для права, и для мышления представляют собой «две стороны одной медали». Правовое познание и мышление, как и любая другая форма мышления -явление, в котором содержание детерминирует его формальные признаки и закономерности протекания. «Форма и содержание - это одно образование, одно целое, но внутренне различающееся в разных связях: содержание, абстрагируемое познанием из предметов действительности и зависящее от характера их свойств и отношений, составляет вместе с ними (т.е. взятое со стороны этих предметов) объективную основу формального процесса мысли»31. Поэтому существует своя особая специфика процесса познания права, определяемая особенностями данного социального явления.
В философско-правовом исследовании B.C. Нерсесянца обращается внимание на то, что теоретические проблемы познания права входят в предмет правовой гносеологии. Ее основная задача состоит в изучении предпосылок и условий достоверного познания права, в достижении истинного знания о праве и правовых явлениях32. Автор считает, что в рамках освящаемой в данной работе концепции философии права существуют две различные концепции правовой гносеологии, вытекающие из двух противоположных типов правопонимания. В рамках первой концепции, называемой им юридической гносеологией, путь познания приводит к различению естественного и позитивного права в качестве мыслительной предпосылки и исходной познавательной схемы. Кроме того, эта концепция выступает как необходимая гносеологическая модель теоретического постижения и выражения знания и истины о законе (позитивном праве) в виде определенного понятия права (естественного права, идеи права, правильного права и т.д.).
Познание судьей фактических обстоятельств дела
Судейское познание можно рассмотреть по традиционной схеме стадиальности правоприменительного процесса. Как известно, в юридической литературе процесс применения права раскладывается на ряд стадий. С.С. Алексеев пишет: «Логически не только возможно, но и необходимо подразделить правоприменительную деятельность на отдельные стадии, что позволяет обстоятельнее рассмотреть процесс применения права...»"9. Ученый полагал, что, несмотря на неразрывную связь, установление фактов и выбор, нормы находятся в разных плоскостях правоприменительных действий120.
Следует отметить, что стадиальность правоприменительного процесса всегда была в центре дискуссий. Многие ученые считали, что установление фактической и юридической основы дела - единый процесс, и отдельные действия, совершаемые в процессе применения права, «очень близки друг другу, взаимно переплетаются и обусловливают друг друга»121. Признавалось, что на практике применение норм представляет собой неразделимый на стадии процесс постоянного обращения то к фактам, то к норме.
И.Я. Дюрягин считал, что выделение стадий отражает "логическую по-следовательность правоприменительного процесса" . Подобная позиция остается доминирующей и в современной литературе. Иное мнение было у П.Е. Недбайло, который писал, что установление фактов и выбор нормы -«это одновременный акт, одна, единая и исходная стадия процесса примене-ния правовых норм» . Правда, при этом он считал возможным говорить о том, что «фактически» процесс применения начинается с установления фактов, требующих правового решения, а «логически» - с выбора нормы, в соответствии с которой квалифицируются факты124.
Современный исследователь правоприменительного мышления А.И. Овчинников считает, что процесс применения нормы к конкретному случаю представляет собой «замкнутый», логически порочный круг. Ученый задается вопросом: Как можно, применяя норму права, отталкиваться от фактических обстоятельств дела, если фактический состав описан в норме права? Круг фактов может быть правильно установлен лишь тогда, когда известно их юридическое значение, то есть тогда, когда правовая норма уже выбрана. Но выбор нормы должен производиться на основе фактических обстоятельств дела.
Многие ученые также обращают внимание на юридическую основу установления фактов. «Фактические обстоятельства, подлежащие установлению, берутся в связи с нормами права, правовым регулированием. Поэтому к обстоятельствам дела относятся не все абсолютно факты..., а лишь те из них, которые имеют значение для дела»123, - подчеркивает С.С. Алексеев. Аналогично высказывается и В.В. Лазарев: «Основанием правоприменительной деятельности и одновременно предметом ее первой стадии являются юридические факты или целые юридические составы... В каждом случае всегда возникает вопрос, какие обстоятельства нужно устанавливать, а какие не следует» .
Для того, чтобы правовую оценку не исключать из процесса установления фактических обстоятельств дела, было изобретено понятие «ориентировочная квалификация». Ориентировочная квалификация, по мнению В.В. Лазарева, осуществляется уже в самом начале установления фактических обстоятельств дела, так как в противном случае установление фактиче-ской основы дела проводилось бы вслепую. На это суждение возражает А.И. Овчинников: квалификация предполагает уяснение нормы, которая не может одновременно не быть конкретизацией, так как каждая норма - это множество аналогичных ситуаций, и для вхождения в это множество необходим конкретный казус. Ученый делает вывод, что уяснение нормы предполагает ее одновременное применение. Для того чтобы из всей системы действующих норм судье выбрать нужную ему, он все же должен сопоставить весь свой опыт с новым казусом, что уже предполагает и предопределяет анализ последнего.
Познание фактов настоящего и прошлого происходит в ходе непрерывного обращения судьи к правовым нормам, в гипотезах которых присутствует тот или иной юридический факт. «Познание в ходе предварительного расследования и судебного разбирательства предстает как развивающийся процесс, состоящий из ряда умственных и практических действий при их постоянном взаимопроникновении, когда каждая мыслительная операция подвергается практической проверке, а результаты практических действий осмысливаются и включаются в познавательную деятельность» .
Судейское познание в процессе толкования правовых норм
Толкование правовых норм является процессом познания их смысла и составляет одну из основных задач судьи наряду с установлением фактических обстоятельств дела. Толкование норм, рассматриваемое как познание, предполагает обращение к существующим гносеологическим концепциям в сфере социальных норм.
В настоящее время большинство ученых под толкованием права понимают интеллектуально-волевую деятельность по уяснению и разъяснению смысла норм права в целях их наиболее правильной реализации150. В отечественной теории права понятие «толкование права» традиционно рассматривается и как процесс уяснения или индивидуального познания смысла норм, и как процесс разъяснения смысла правых норм или изложение понятого смысла другим. Считается, что необходимость в толковании обусловлена тем, что нормы имеют общий и абстрактный характер, а применяются к конкретным фактам, ситуациям, и без него не обойтись в процессе реализации правовых норм.
Процесс уяснения смысла правовых норм предполагает установление содержания норм права путем выявления и постижения значений и смысла терминов и выражений, заключенных в законах. Разъяснение - деятельность по изложению и доведению до сведения других лиц познанного смысла права. Разъяснение реализуется в форме акта толкования права.
Чтение текста нормы может рассматриваться как процесс познания нормы. Современные ученые по-разному понимают гносеологию толкования права.
Согласно первой концепции, процесс познания норм права носит отражательный характер. Назовем ее «отражательной». Ее основным признаком является то, что толкователь занимается познанием-отражением замысла законодателя. Основа данной концепции - гносеологические теории эпохи модерна. В классической (модернистской) философии и теории познания, фундамент которой был заложен еще в Новое время, процесс познания рассматривался как созерцание, отражение объективной действительности, развивающейся по независящим от индивида абсолютным и неизменным законам. Задача познающего - найти методы, которые адекватны познаваемому объекту, и устранить все субъективные «помехи» на пути отражения.
Одним из ярких представителей «отражательной» концепции, повторимся, все еще доминирующей в теории права, является А.Ф. Черданцев, который прямо указывает философско-методологические основы рассмотренной и всесторонне описанной им классической теории толкования: «Фило-софско-методологической основой толкования как разновидности познания, мышления выступает теория отражения»151. С.С. Алексеев также пишет: «Толкование как один из моментов научного познания исходит из марксистско-ленинской теории отражения»132.
Теория отражения основана на диалектико-материалистическом подходе к познанию мира. Право в его понимании является надстроечным явлением и объективно потому, что его содержание обусловлено экономическим базисом, общественным бытием153. Однако в современной философии науки давно осуществлен пересмотр классических гносеологических аксиом и предложены новые взгляды на природу познания человеком окружающего мира.
Прежде всего, современная теория познания отказалась от противопоставления субъекта и объекта: оказалось, что объект конструируется субъектом. Выяснилось, что социальная реальность конструируется в процессе осмысления и понимания человеком своей жизни в обществе. Текст нормативного акта является фрагментом этой социальной реальности, сотканной из бесконечно разнообразных человеческих связей и отношений. И познание текста также является конструированием его смысловых связей.
В своей монографии А.И. Овчинников глубоко рассмотрел проблемы новых подходов к теории толкования права, выделив концепцию юридической герменевтики в качестве наиболее перспективной. Автор показал, что если ранее считалось необходимым установление того, что хотел сказать в тексте законодатель, то теперь эта задача видится не решаемой в принципе. Процесс интерпретации правовой нормы является творческим, и, по сути, правоприменитель, выступая «созаконодателем», создает новую норму, осуществляя акт подведения общей нормы и конкретного случая15 . Процесс интерпретации требует особенной «способности суждения», практического силлогизма, предполагающего творческое решение.
Таким образом, если, согласно первой (отражательной) концепции, с глубокой древности и до сегодняшнего дня процесс толкования правовой нормы рассматривается как процесс установления замысла автора - законодателя, а суть толкования обнаруживается в том, чтобы познать, выявить и тем самым установить смысл и содержание, которые заключены в нормативных юридических предписаниях, то, согласно второй концепции (назовем ее конструктивистской), смысл закона конструируется в процесс осмысления текста. Именно вторая теория объясняет многие наблюдения судей и правоведов о характере толкования права.
Стиль юридического познания представляет собой элемент правовой культуры. Англо-саксонский, романо-германский, мусульманский стили и образы юридического познания.
Теоретическим отражением воплощенных в праве принципов гражданского общества стал юридический позитивизм как специфическая для того периода форма юридического мировоззрения. Возведение на уровень теоретической основы правоведения формально-догматического метода было направлено против критики действующего права с позиций естественного права. Свойственный юридическому позитивизму взгляд на право как на веление, приказ власти порожден не только отказом от иллюзий революционной эпохи, но и еще более практической заинтересованностью в реализации послереволюционного права. Место критики феодального права с позиций права естественного заняла апология действующего позитивного права; разработку программ революционного преобразования общества при помощи права заменили толкование законодательства и его систематизация. Приказ суверенной власти независимо от его содержания занял место естественных прав человека, определяющих принципы права; наконец, юридически значимой фигурой стал не человек с его естественными качествами, интересами и притязаниями, а "физическое лицо" как проекция формально-определенных предписаний закона. Теоретики юридического позитивизма и нормативизма оказались не способны воспринять теорию прав человека и обосновать идею правового государства.
Особое место в юридической науке принадлежит позитивизму Огюста Конта. Содержание работ основателя философского позитивизма по-разному воспринималось его учениками и современниками; богатство этого содержания обусловило длительность научного осмысления теоретического наследия Конта, постепенность восприятия его по существу главной идеи - социализации гражданского общества.
Консервативность правовых учений де Местра, де Бональда, Галлера была связана с тем, что их усилия были направлены на реставрацию средневековых политических и правовых учреждений, власти и авторитета католической церкви. В соответствии с феодальными идеалами Средневековья они стремились доказать ничтожность человека перед богом и государством, бессилие его разума, способного творить разве только зло.
Не так откровенно, но, по существу, аналогичных идей держались Бёрк и юристы исторической школы.
В полемике с революционными теориями реакционные и консервативные мыслители нашли ряд уязвимых звеньев в идеологии Просвещения. Основательна их критика априоризма теоретиков естественного права, полагавших, что все принципы права могут быть чисто логически выведены из природы человека вообще. В этой критике заслуживает внимания положение о зависимости права каждого из народов от его исторического развития, условий жизни, особенностей бытовых, производственных, религиозных, нравственных отношений. Это положение, как известно, обосновывал еще Монтескье, но более обстоятельно и глубоко оно развито в трудах Э. Бёрка и исторической школы права. Определенным достижением правоведения были мысли о границах деятельности законодателя, который всегда создает право не на пустом месте, а у конкретного народа и потому вынужден и должен считаться с традициями, нравами, историческим наследием. Помимо прочего подход к праву, признающий объективность изменчивости и разнообразия правовых систем, создавал теоретические основы для возникновения и развития сравнительного правоведения.
Шагом вперед были попытки обнаружить закономерности истории права, рассмотреть эту историю как объективный процесс, не во всем и не всегда зависящий от воли законодателя. Они не без оснований критиковали волюнтаризм французских революционеров, их стремление решить все проблемы социальной жизни народа раз и навсегда разумным законом. Однако низвержение одной за другой всех конституций периода революции (1791, 1793, 1795, 1799 гг.) вовсе не доказывало бессилия социальной роли закона вообще. Во времена деятельности де Местра и де Бональда Гражданский кодекс 1804 г., воплотивший ряд результатов революции, стал уже непререкаемым законом, в рамках которого бурно развивались промышленность и торговля. Достаточно известно, что основные положения этого Кодекса были не записью феодальных обычаев Франции, а результатом теоретического творчества юристов.
В первой четверти XIX в. в России наметились три основных течения правовой идеологии , ставшие актуальными на ряд десятилетий: либеральная идеология, предлагавшая путь реформам для создания гражданского общества, радикально-революционная идеология, пытающаяся достигнуть той же цели насильственным путем, и консервативная (охранительная) идеология, выступавшая против всяких перемен. Актуальность политико-правовых проблем, поставленных и по-разному решенных этими направлениями, наложила сильный отпечаток идеологических оценок на последующее исследование доктрин и движений той эпохи. Именно поэтому, в частности, несколько десятилетий в нашей исторической литературе существовала устойчивая идеологическая тенденция отрицательного отношения к реформистской политико-правовой идеологии в России. Этим обусловлена недостаточная изученность и противоречивость оценок политико-правовых доктрин западников, славянофилов, других мыслителей. В последние годы многое здесь как бы открывается заново, причем некоторые открытия перспективны с точки зрения исторической науки (исследования связей идей западников и славянофилов с теорией "русского социализма"), другие же представляют собой рассчитанные на сенсацию фантастические домыслы, противоречащие источникам.
В то время, когда школа естественного права стала быстро терять популярность, уже было очевидно, что по-настоящему прочный фундамент российской теоретической юриспруденции, в том числе, и гражданского права, можно было построить не из отвлечённых принципов, не имевших в реальности какой-либо опоры, а из идей, выведенных из анализа действующего отечественного законодательства, изучения его истории, его своеобразных черт.
Подводя общий итог развитию юриспруденции в России в первой трети XIX века, А. Благовещенский писал: «Появилось большое количество разных ветвей науки. Всего более было обрабатываемо так называемое естественное право и из российских законов - гражданское и уголовное право. Однако все усилия оставались только опытами, попытками подвинуть науку далее. Без общего обзора и единства направления она колебалась в одних и тех же границах, в одном и том же обычном круге. Основания, руководства, опыты начертаний российского гражданского и уголовного права обнимали сии роды законов большею частию не вполне и без поддержания внутреннего союза с целым составом российского законодательства, составлялись по методе заимствованной или из Юстиниановых институтов римского права, или из систем так называемого естественного права, и излагались часто языком, совершенно чуждым духу российского законодательства». Приведенные слова дают вполне истинную картину того состояния, в котором пребывала русская юриспруденция вплоть до создания «Свода законов Российской империи».
Своими изменениями на данном этапе наука права во много была обязана действиям самодержавной власти, которая в начале 30-х годов XIX века провела систематизацию действующего законодательства и активно способствовала развитию новых тенденций в развитии русской юриспруденции - тенденций, определивших её эволюцию в течение второй трети названного столетия. Например, это выразилось в новом Университетском Уставе, принятом 26 июля 1835 г. Юридическое образование, согласно данному Уставу коренным образом перестраивалось, упорядочивалось, стало больше соответствовать потребностям теории и практики.
Современник этих изменений, русский правовед Я. И. Баршев писал, оценивая проведённую самодержавной властью в России перестройку юридического образования: «Не скроем здесь тех надежд, которые возбуждает в нас наша наука в будущем. Теперь её очередь; для нас настал период юриспруденции; университеты наши преобразованы, и преобразование это преимущественно простёрлось на ту область наук, в которой возвращается наука права». В том же духе высказывался и Ф. Л. Морошкин: «Время казуистики законов, кажется, невозвратно миновалось; законодательство приняло обширнейший объем; наука правоведения стала необходимым орудием юридического образования; история законодательства русского со всеми внешними на него влияниями делается предметом учёных изысканий».
Смысл произведённого сразу после издания «Свода законов Российской империи» преобразования в системе преподаваемых юридических дисциплин заключался в преодолении прежнего их догматизма, приближении теоретического правоведения к юридической практике, приведении его в соответствие с действующим систематизированным законодательством.
При этом в числе дисциплин на юридических факультетах осталось преподавание науки римского права, и это нельзя не признать целиком оправданным. Изучение римской правовой культуры призвано было восполнить запрограммированный в новом Университетском Уставе недостаток общетеоретических, философских знаний и стать прочной опорой для дальнейшего изучения гражданского права. «У нас, в юриспруденции, недостаёт ещё общих, логических форм, общих понятий и слов, - говорил в 1838 г. в своей речи в торжественном собрании Московского университета Н. И. Крылов - Эту формальную сторону мы можем занять у римлян и перевести на наш язык. Все новейшие народы делают такой заём. Таким образом, из взаимного соединения римского классицизма с нашим материальным богатством образуется, наконец, та колоссальная русская юриспруденция, которая увековечит славу нашего Отечества и займёт одно из первых мест в истории новейшей юридической литературы».
Именно по отмеченной Крыловым причине после издания «Свода законов» изучение римского права в России не прекратилось, а приняло ещё больший размах. Со второй трети XIX века положение в данной отрасли юридических наук существенно изменилось. Русские цивилисты отошли от копирования работ своих западных коллег в области римского права и начали исследовать его самостоятельно, основываясь непосредственно на первоисточниках. В результате уже в середине XIX века в российском правоведении появился ряд идей и концепций, которые не были повторением сказанного в Европе.
Например, К. А. Неволин, обращаясь к истории римского права , выделял в ней три системы, каждая из которых соответствовала одному из трёх периодов истории государства Древнего Рима. Рассматривая историю римского права в качестве единого процесса, данный учёный рассматривал эти правовые системы как развивающиеся одна из другой: из первой - вторая, из второй - третья. Интересно отметить, что систематизация римского права, разработанная впоследствии знаменитым немецким правоведом Р. Иерингом, во многом сходна с только что идеей К. А. Неволина. Безусловно, что совпадение здесь случайное - вряд ли Иеринг читал труды Неволина, но остаётся фактом, что в российской юриспруденции эта плодотворная идея появилась раньше, чем в западноевропейской.
Несмотря на то, что многие правоведы ещё находились тогда под влиянием западноевропейских учёных и нередко просто пересказывали их труды. Однако в целом необходимо отметить, что русские юристы изучали римское право совершенно иначе, нежели их зарубежные коллеги. Даже самые лучшие работы немецких и французских юристов страдали в методологическом отношении известной односторонностью, выражавшейся в том, что в каждом труде римское право исследовалось лишь одним определённым методом: эмпирическим, или, как его называл П. Г. Редкин, «антикварным, микроскопическим, собирающим очищенные критикой факты, не влагая в них живой души», частноисторическим, который «не видит в римском праве одного из моментов, особенно важного, всемирно-исторического развития права» либо критическим, при котором ставится целью показать лишь то, что из римского права должно остаться в современном праве. В отличие от этого в трудах русских правоведов римское право рассматривалось всесторонне, с разнообразных методологических позиций.
Развитие самостоятельной правовой науки в Российской империи происходило прежде всего благодаря государственной власти. Именно самодержавие было инициатором и руководителем тех преобразований, которые совершались в юридической сфере жизни русского общества в XVIII веке и ознаменовали собой возникновение в России настоящего теоретического правоведения.
Исторически развитие гражданского права и российской юриспруденции в целом характеризуется ещё большим усилением воздействия государственной власти. Само учение этой новой школы права, утвердившееся в то время в Германии, быстро распространилось и стало господствовать среди русских правоведов во многом благодаря усилиям правительства. Посвящая в 1826 году свой перевод книги профессора Дерптского университета А. Рейца «Опыт истории российских государственных и гражданских законов» тогдашнему министру народного просвещения С. Уварову, Ф. Л. Морошкин писал: «Ваше Превосходительство, возводите русское просвещение к источникам его самобытной силы: к Православию, Самодержавию и Народности. Для совершения сего священного долга, при двукратном обозрении Московского университета, Вы изъявили требование исторической методы в раскрытии отечественных наук и лично руководствовали преподавателей законоведения в приложении её ко всем предметам юридического учения».
Такое влияние было неслучайным, ведь идеология исторической школы в полной мере отвечала интересам самодержавия в России. Ведь изначально историческая школа права появилась в Германии как результат отражения в юриспруденции усилий по объединению страны (хотя, конечно, истоки её идей можно заметить у философов Древней Греции, Жан-Батист Вико, Монтескьё). Девиз её был - «единое право для единой нации». Основателем исторической доктрины был профессор римского права в Геттингенском университете Густав Гуго, а признанным вождём - великий немецкий правовед Фридрих Карл фон Савиньи. Их работы были посвящены поискам ответа на вопрос, что составляет основу права? какое значение для права имеет разум, рационалистическое начало? что значат для права воля, личность, цель, общественный интерес? Основной акцент данная школа права делала на национальных исторических корнях в развитии права, которое происходит естественно, постепенно, независимо от внешних воздействий, в тесной связи со всей остальной культурой народа и т.н. «народным духом».
Очевидно, что такая постановка вопроса явно отвергала нелепую веру школы естественного права в необходимость руководствоваться при создании законов исключительно разумом, не принимая во внимание предыдущие традиции, и в благость радикальных и решительных переворотов в общественной жизни. Вместо всего этого историческая школа права прививала такие безусловно полезные всякому человеку качества, как уважение к истории своего отечества и стремление укреплять веками складывавшийся в государстве строй, а не совершать революцию. Стремясь перестроить отечественную юриспруденцию в духе исторической школы, правительство Российской империи организовало соответствующую подготовку кадров преподавателей юридических факультетов. В сентябре 1829 г. в Берлин на обучение к профессору Савиньи была отправлена группа способных молодых правоведов: А. Благовещенский, С. Богородский, В. Знаменский, К. Неволин, С. Орнатский. Позднее организуется обучение у Савиньи еще ряда русских юристов (С. И. и Я. И. Баршевы, П. Г. Редкин и др.) Вскоре значительная часть юридических кафедр в российских университетах стала замещаться новыми преподавателями. Отсюда «естественно, что в университетском преподавании сделалось господствующим направление историческое».
Влияние исторического метода хорошо заметно по трудам русских цивилистов второй трети XIX в. В этот период выходили учебные пособия, в которых излагались общие начала законоведения, издавались руководства по римскому праву, появлялись книги, в которых рассматривались различные вопросы действующего гражданского права и гражданского судопроизводства. Однако большая часть сочинений была посвящена исследованиям по истории русского права, например, работы Н. В. Калачова, П. М. Строева, произведения профессоров Дерптского университета А. Рейца и И. Эверса.
Говоря о влиянии государственной власти на развитие права, необходимо сделать важное замечание: ориентируя русских учёных-юристов на историческую школу права, правительство Российской империи не навязывало им нечто чуждое, наоборот, исторический метод очень характерен для отечественной юриспруденции. Систематизация российского законодательства также проводилась с учётом его самобытности, Ещё до создания «Свода законов» были зафиксированы его исторические основы. «Полное собрание законов Российской империи» вобрало в себя, пусть и с небольшими модификациями, более чем полуторавековой законодательный материал. Именно поэтому историческая доктрина в отечественном праве развилась не менее сильно, чем в Германии, ведь сам характер действовавшего в России законодательства толкал русских правоведов в направлении расширения историко-правовых исследований.
Время расцвета исторической школы права в России второй трети XIX века совпало с периодом, когда русском обществе все более возрастал интерес различных общественных слоев к своей истории.
Признание высокого значения истории для познания права было свойственно и русским правоведам второй половины XVIII века - начального периода в развитии теоретического правоведения в России. Поэтому можно говорить, что во второй трети XIX века русские учёные-юристы лишь вернулись к традиционному для нашего права подходу, усовершенствовали его и сделали господствующим в правовой мысли. Данный подход старались поменять в той или иной мере почти все писавшие тогда в России о праве.
Впрочем, даже во время популярности естественно-правовой доктрины в России существовали юристы, которые основывали свои исследования на закономерном историческом процессе эволюции российского права. Профессора Дерптского университета А. Рейц и И. Эверс не были первыми юристами, изложившими историю русского права, как это утверждается в литературе. До них краткое изложение русской правовой истории дал З. А. Горюшкин. Изучая действующее законодательство, этот великий правовед неизменно делал экскурсы в историю, приводил нормы законов, которые действовали прежде. Исторический подход был у него чётким следствием из понимания права как явления, создаваемого народной жизнью, «народным умствованием». Законодатель в представлении Горюшкина - всего лишь выразитель народного правосознания, которое может существовать в самых различных формах - обычаях, нравах, пословицах и поговорках. Н. М. Коркунов писал, что «воззрения Горюшкина на источники права очень близко подходят к учению исторической школы, хотя произведения Густава Гуго и Савиньи ему вовсе не были известны». Действительно, удивительно, насколько сильно перекликаются мысли этого правоведа с тезисами исторической школы права, которые оформились позже (Ю. С. Гамбаров считал точкой отсчёта существования исторической школы права 1814 год - год выхода в свет брошюры Ф. К, фон Савиньи «О призвании нашего времени к законодательству и науке права», направленной против его оппонента, немецкого юриста Тибо.
Кроме того, следует подчеркнуть, что работы отечественных юристов по историческому праву вовсе нельзя назвать простым копированием западных идей, как это делается некоторыми исследователями. В одной из рецензий на книгу Г.Ф. Шершеневича «Наука гражданского права в России» мнение данного правоведа суммируется следующим образом: «Смена направлений в Германии влекла за собою смену тех же направлений в России. Русские учёные ловили каждую новую мысль своих западных товарищей и учителей и повторяли на родине то самое учение, с которым знакомились за границей. Это влияние Запада является важнейшим фактором в развитии русской науки: оно всецело сказывается в направлениях и методах, а нередко оно сказывается и в самом материале, над которым работают русские учёные. Влияние заграницы является постоянным условием развития русской науки». Схожую позицию занимает и В. С. Ем в предисловии к данной книге, соглашаясь с мнением Шершеневича, будто бы в России наука права, не имея традиций, улавливала каждую новую мысль в готовности создать из неё целое направление, и добавляя, что само состояние науки гражданского права на момент выхода вышеуказанной книги не позволяло делать какие-либо фундаментальные выводы о закономерностях её развития и «поэтому исследование науки гражданского права того периода носило в большей степени черты литературного обзора её состояния».
Прежде всего, как было указано выше, в XIX веке выходило огромное количество работ, в которых рассматривалась теория и история русского права, равно как и действующее законодательство, и нельзя сказать, будто бы «состояние науки не позволяло делать какие-либо фундаментальные выводы о закономерностях её развития». Исследование гражданского права в тот период осуществлялось на самом высоком научном уровне, не уступающем ни западным учёным, ни современным трудам по теории юриспруденции. Как одну из многих подобных работ можно привести фундаментальнейший труд выдающегося российского правоведа Н. Л. Дювернуа «Чтения по гражданскому праву». Его систематический, глубоко аналитический подход высоко оценивался как современниками, так и в наше время, и может считаться одним из лучших изложений «теории гражданского права».
В качестве примера можно привести и «Курс гражданского права» Ю. С. Гамбарова. В исторической части данной работы автор не только описывает изменения, происходившие в правовой науке XIX века, но анализирует их сущность и причины происходивших процессов. Достаточно обратить внимание на то, как описываются школы права, чтобы стало очевидным: это не слепое копирование западных идей, а взвешенное рассуждение, которое видит не только положительные стороны, но и недостатки, а в итоге приходит к совершенно самостоятельному выводу.
Даже И. А. Баранов в своей рецензии на книгу Г. Ф. Шершеневича критиковал её: «Объявленное в начале влияние Запада нигде почти при дальнейшем изложении не раскрывается; напротив, целые направления оказываются самостоятельно-русскими, независимыми от течения мысли на Западе. Самые эти течения остаются читателю неизвестными». Российская юриспруденция всегда была самобытной и сильно отличалась от юриспруденции западных стран, имея не менее давние научные традиции, изучение которых может опровергнуть все мнения о преимущественном зарубежном влиянии на прогресс отечественного правоведения. Конечно, первая половина XX века характеризуется определённой зависимостью российских юристов от западноевропейских правовых школ, однако характеризовать это явление не следует только отрицательно, утверждая неспособность саморазвития отечественного права.
К. Дыновский писал в 1896 г. в книге «Задачи цивилистического образования и значение его для гражданского правосудия», что «Русское правоведение создано университетской наукой под влиянием германской юриспруденции, которая продолжает воспитывать русскую юридическую мысль, составляя её школу и её идеал», он же отмечал и то, что в дальнейшем всё больше учёных стали протестовать против «увлечения и подражания германской цивилистике». Другие авторы порой были даже весьма резки в критике коллег, заимствовавших концепции немецких учёных, как, например, профессор Варшавского университета Д. И. Азаревич, выразивший своё неприятие трудов С. А. Муромцева за подражание Иерингу в следующей форме: «В немногих словах: с научной и педагогической стороны вся деятельность г. Муромцева на поприще права была одним сплошным развратом».
То, что российские правоведы с живейшим вниманием изучали новейшие работы своих иностранных коллег, было их преимуществом перед западноевропейскими учёными. Западноевропейские правоведы ограничивали себя рамками той юридической науки, которая сложилась и развивалась в их родных странах, тогда как русские учёные не замыкались в своём кругу. Владея, как правило, несколькими европейскими языками, они по окончании университетского курса обучения в российских университетах отправлялись для продолжения учёбы в лучшие университеты Западной Европы и слушали лекции лучших иностранных профессоров.
К концу XIX в. в России появляются десятки самостоятельных сочинений мирового уровня по самым различным отраслям юридического знания, которые до сих пор, не потеряли своего значения, а российские юридические журналы последних десятилетий XIX в. полны статей, посвящённых осмыслению процесса развития науки права в России, её насущных задач, её ценности для общества, её культурного значения и т.п. Более того, «ко времени же начала Первой мировой войны среди русских правоведов сформировалось стойкое убеждение, что юридический быт, законодательство России в высшей степени самобытны и что, следовательно, русская научная юриспруденция должна развиваться собственным, самостоятельным путём», а «юриспруденция Запада не стоит на правильном пути и в общем примером нам служить не может».
То, что во второй трети XIX века в российской юриспруденции преобладал исторический подход, не означает, что исчезли другие методы научного исследования права. Например, признавая важность истории в познании правовых явлений, русские правоведы всегда хорошо сознавали значение в этом и философии. «Философия есть кроткое, благодетельное пламя, которое, не сожигая, согревает и освещает нас... По сему может ли благодетельный свет столь плодоносной науки кому-либо быть нужнее и полезнее, нежели практическим правоведам, яко блюстителям законов и судиям, которых священная должность в обществе есть любить истину, наблюдать правосудие и защищать невинность и добродетель, которые иногда угнетают грубое невежество, алчное корыстолюбие или лютая, самолюбивая злоба?», писал в учебнике по гражданскому праву России Г. Терлаич. Даже Ф. Л. Морошкин, который был одним из самых последовательных защитников необходимости исторического подхода, отмечал необходимость соединения юриспруденции не только с историей, но и с философией: «Надёжнейшее средство к усовершенствованию русской юриспруденции есть дружное соединение наук: философии, римского права и истории российского законодательства».
Дальнейшая история науки гражданского права связана с тем мощным импульсом, который придали её развитию социально-экономические и административные преобразования 60-х годов XIX века, особенно судебная реформа 1864 г. В обществе возник особенный интерес к праву, и занятие юридической деятельностью сделалось как никогда прежде престижным. Авторитет юридической науки возрастал в этих условиях до небывалой высоты. Правовед С. В. Пахман констатировал в 1882 г. в своей книге «О современном движении в науке права»: «Серьёзная потребность в юридическом знании, как известно, была осознана у нас собственно с весьма недавнего времени, именно, со времени судебной реформы, когда деятельность суда была изъята из области канцелярской тайны и стала доступна гласному контролю общественного мнения. Только с этого времени юридическая наука могла выступить с свойственным ей авторитетом».
Сравнение программ учебных курсов юридических факультетов, установленных Университетскими Уставами 1835, 1863 и 1884 гг. и анализ правовой литературы соответствующих периодов позволяет сказать, что юриспруденция в России все более превращалась в научный инструментарий, обслуживающий потребности отечественной законодательной и судебной практики, и судебные реформы 1864 г. стали важнейшей вехой на данном пути, после которой наука гражданского права приняла качественно новый вид. Её главной, несущей опорой стала почва российского законодательства, тогда как прежде она таковыми были, скорее, труды, концепции и идеи иностранных правоведов.
Подводя общий итог эволюции гражданского права во второй половине XIX в., можно отметить следующую тенденцию, которая ознаменовала собой окончание периода исторической школы права. Во все предыдущие периоды отечественная правовая мысль характеризовалась доминированием какой-либо одной научно-методологической доктрины. К примеру, во второй половине XVIII - первой трети ХIХ века это была естественно-правовая доктрина. Во второй трети XIX века - историческая школа права.
Но, начиная с 60-70-х годов XIX века, разнообразие методологических подходов к праву существенно усилилось. По-прежнему многие российские учёные продолжали использовать преимущественно исторический метод в своих работах, который получил также и новое развитие в виде «историко-сравнительной школы» (П. Г. Виноградов, М. М. Ковалевский). Однако, наряду с ними появляется немало сторонников и социологического позитивизма, развивавшегося в трудах немецкого учёного Р.Иеринга. Большое распространение получает в русском правоведении рассматриваемого времени и юридический позитивизм. Едва ли не самым значимым во второй половине XIX века стал догматический метод, отстаивавшийся, например, Г. Ф. Шершеневичем.
Таким образом, в русской юриспруденции уживались прямо противоположные понятия о праве и законе. Возник вопрос о дальнейшем пути эволюции российского гражданского права, и конец XIX - начало XX века можно с уверенностью назвать переломным моментом в развитии отечественной юриспруденции, которая накануне рокового 1917 года находилась в преддверии своего ещё более высокого взлёта.
Ведущим течением в неолиберализме первой половины и середины XX в. выступало кейнсианство. Его основателем был английский экономист Д. М. Кейнс, получивший мировую известность после выхода своей книги "Общая теория занятости, процента и денег". Книга была написана им вскоре после "великой депрессии" 1929-1933 гг. В противоположность марксистам, воспринимавшим события тех лет как подтверждение ленинской теории загнивающего капитализма, Кейнс доказывал, что рыночная экономика отнюдь не утратила способности к динамичному развитию. Охвативший ее кризис - явление временного порядка. Депрессию породили не внутренние пороки капитализма, а отношения свободной конкуренции, при которых в наиболее выгодном положении оказываются биржевые спекулянты и рантье, не заинтересованные в расширении производства. Аккумуляция богатства в их руках приводит к свертыванию инвестиций, спаду предпринимательской активности, что в свою очередь вызывает рост безработицы и обострение социальных конфликтов. В сложившейся ситуации, писал Кейнс, политики обязаны найти "новые средства, которые позволили бы спасти капитализм оттого, что именуют большевизмом".
После Второй мировой войны во многих странах Западной Европы были проведены реформы, нацеленные на предотвращение кризисов в экономике, повышение уровня занятости населения и потребительского спроса (совокупность таких мероприятий неолибералы называют "кейнсианской революцией на Западе", противопоставляя ей коммунистические революции в странах Восточной Европы). Кейнсианский принцип стимулирования занятости как постоянной функции государства закреплен в Конституции Нидерландов 1983 г., в законодательных актах других высокоразвитых стран.
Практическое осуществление принципов неолиберализма поставило перед теоретиками ряд новых проблем. Реализация этих принципов сопровождалась усилением власти правительства в ущерб законодательным органам, ибо парламентская процедура нередко оказывалась слишком громоздкой для того, чтобы корректировать проводимые реформы в соответствии с изменениями экономической конъюнктуры. Опасаясь перевеса исполнительной ветви власти над законодательной, идеологи неолиберализма обратились к разработке вопросов функционирования демократии в условиях регулируемой экономики и контроля за деятельностью правящей элиты.
Современные консерваторы (Ф. фон Хайек, И. Кристол, М. Фридман) выступают в защиту свободного предпринимательства. Социальную базу этого течения составляют финансовая олигархия, истеблишмент, зажиточное фермерство и определенные круги творческой интеллигенции. Не отвергая экономической деятельности государства полностью, консерваторы выдвигают проекты ее ограничения в интересах частного капитала. Роль государственной власти в экономике они стремятся свести к регулированию рынка.
Значительную роль в развитии социологического правоведения в XX в. сыграл американский юрист Р. Паунд.Мировоззренческой основой учения Паунда послужили идеи прагматизма - ведущего направления в философии США начала XX в. Краеугольный постулат философии прагматизма гласит: любые теоретические построения необходимо оценивать с точки зрения их практического значения, или пользы (отсюда и название доктрины). Следуя этому принципу, Паунд призывал юристов не ограничиваться изучением "права в книгах" (т.е. права в законе; вообще в нормативных актах) и обратиться к анализу "права в действии". Юридическая наука, считал он, призвана показать, как право реально функционирует и влияет на поведение людей. Противопоставление "права в книгах" и "права в действии" со временем стало лозунгом всей прагматистской юриспруденции в США.
Социологическая направленность концепции Паунда наиболее ярко проявилась в трактовке права как формы социального контроля.Согласно взглядам ученого право является одним из способов контроля за поведением людей наряду с религией, моралью, обычаями, домашним воспитанием и др. Такой подход ориентировал юридическую науку на изучение права в контексте социальных отношений, требовал учитывать взаимодействие правовых норм с иными регуляторами общественной жизни. Паунд подчеркивал, что юристу необходимо знать смежные научные дисциплины и уметь применять их методы при исследовании права. История права, учил Паунд, неразрывно связана с историей других форм регламентации общественной жизни. Первоначально, в древности, механизмы социального контроля находились в нерасчлененном состоянии, и право не отделялось от религии и морали. Значение правовых способов воздействия на поведение индивидов, по мнению Паунда, возрастает вместе с развитием государства начиная с XVI в. В современную эпоху, когда государство берет на себя бремя разрешения конфликтов индустриального общества, право становится важнейшим средством осуществления социального контроля.
Р. Паунд выделяет в современном праве три аспекта. Во-первых, право - это правовой порядок или режим регулирования социальных отношений посредством систематического и упорядоченного применения силы органами государства. Во-вторых, правом называют официальные источники, которые служат руководством при вынесении судебных и административных решений (в этом смысле говорят, например, о праве штата Индиана). В-третьих, право есть судебный и административный процесс. Если свести эти определения воедино, то, по словам Паунда, мы придем к пониманию права как "высоко специализированной формы социального контроля, осуществляемого на основе властных предписаний в рамках судебного и административного процесса".
По общему мнению реалистов формально-догматические приемы изучения правовых актов уже не отвечают требованиям современной науки. Ллевеллин в одной из своих программных статей указывал: "Тщательный анализ формальной логики судебных решений полезен. В то же время важно подчеркнуть, что его полезность значительно возрастет, если решения по этим делам будут столь же тщательно изучены с точки зрения инструментализма, под углом зрения их прагматического и социально-психологического содержания".
Идейные разногласия между реалистами и сторонниками социологической юриспруденции проявились при обсуждении вопроса о том, какое место в правовом регулировании занимают нормативные предписания и правоприменительная деятельность. Если Р. Паунд, напомним, рассматривал эти категории в их взаимосвязи, как равноценные элементы многоаспектного понятия права, то реалисты, не отрицая значения правовых норм, стремились переориентировать юридическую науку на изучение судебной и административной практики. Именно практика образует, по словам Ллевеллина, "костяк правовой системы". Вместо того чтобы спорить о содержании общих принципов и норм права, юристам следует прежде всего обобщить существующую юридическую практику. В условиях современного общества, считал Ллевеллин, на первый план выдвигаются вопросы о том, "как, насколько и в каком направлении расходятся между собою принятая норма и практика вынесения решений".
Согласно взглядам реалистов действующее право создается не законодателем путем установления абстрактных норм, а судебными и административными органами в ходе разрешения конкретных споров, возникающих между людьми.
Под чистой теорией права Г. Кельзен понимал доктрину, из которой устранены все элементы, чуждые юридической науке. Современные юристы, писал он, обращаются к проблемам социологии и психологии, этики и политической теории, пренебрегая изучением своего собственного предмета. Кельзен был убежден, что юридическая наука призвана заниматься не социальными предпосылками или нравственными основаниями правовых установлений, как доказывают приверженцы соответствующих концепций, а специфически юридическим (нормативным) содержанием права.
При обосновании этой позиции Кельзен опирался на философию неокантианства, сторонники которой разграничили две области теоретических знаний - науки о сущем и науки о должном. К первой группе наук, согласно взглядам Кельзена, относятся естественные науки, история, социология и другие дисциплины, изучающие явления природы и общественной жизни с точки зрения причинно-следственных связей. Вторую группу - науки о должном - образуют этика и юриспруденция, которые исследуют нормативно обусловленные отношения в обществе, механизмы и способы социальной регламентации поведения людей. В науках о сущем главным постулатом выступает принцип объективной причинности, в науках о должном - принцип вменения,
В соответствии с этим учением нормативисты призывали освободить юриспруденцию от исследовательских приемов, заимствованных из других областей познания. Как подчеркивал Кельзен, чистая теория "не отрицает того, что содержание любого позитивного юридического порядка, будь то право международное или национальное, обусловлено историческими, экономическими, моральными и политическими факторами, однако она стремится познать право с внутренней стороны, в его специфически нормативном значении".
Современное понимание естественного права вместе с тем существенно отличается от предшествующих трактовок. По сравнению с эпохой антифеодальных революций коренным образом изменились прежде всего взгляды на человека как носителя естественных прав. В противоположность доктринам прошлого, основанным на представлениях об изолированном, обособленном индивиде, философия и правоведение XX в. рассматривают человека с точки зрения его социальных определений, как участника многообразных общественных связей. В перечень естественных прав соответственно включают не только неотъемлемые права личности, призванные гарантировать ее независимость от государственной власти, но и социально-экономические права человека, свободу объединения в. политические партии и общественные союзы, права социальных общностей (например, право наций на самоопределение, право народа устанавливать конституцию государства). Новейшие естественно-правовые учения смыкаются с теориями социального государства и плюралистической демократии.
Процесс формирования и развития советской юридической науки в целом проходил в борьбе против государственности и права в их действительном (некоммунистическом) смысле и значении, против «юридического мировоззрения» как сугубо буржуазного мировоззрения. Речь шла о замене правовой идеологии идеологией пролетарской, коммунистической, марксистско-ленинской, об интерпретации учреждений и установлений тоталитарной диктатуры как «принципиально нового» государства и права, необходимых для движения к коммунизму и вместе с тем «отмирающих» по мере такого продвижения к обещанному будущему, о радикальном отрицании прежних представлений и учений о государстве и праве, построении классовой (пролетарской, марксистско-ленинской, коммунистической) науки о классовом государстве и праве.
Один из ключевых аспектов всей этой работы состоял в том, чтобы в рамках зарождающейся марксистско-ленинской юридической науки согласовать соответствующие положения К. Маркса, Ф. Энгельса и В. И. Ленина о государстве и праве с реалиями диктатуры пролетариата и социализма.
Идейно-теоретической основой всей советской юриспруденции было марксистско-ленинское учение о государстве и праве как надстроечных явлениях (формах), обусловленных базисными (производственными, экономическими) отношениями частнособственнического общества. Правовые отношения (и право в целом), согласно марксизму, возникают из экономических отношений частной собственности, обслуживают эти отношения, являются необходимой формой их выражения и существования. Поэтому марксистское негативно-коммунистическое отношение к частной собственности полностью распространяется и на все надстроечные явления (право, государство и т.д.), порожденные частнособственническим способом производства, оформляющим и обслуживающим его.
Коммунизм, по Марксу, это прежде всего ликвидация буржуазной частной собственности и вместе с тем – всякой частной собственности, поскольку буржуазная частная собственность представляет собой исторически последнюю и наиболее развитую форму выражения частной собственности вообще. В соответствии с таким подходом также и буржуазное право выступает как наиболее развитая, исторически последняя форма права вообще. Поэтому, говоря о праве, Маркс, Ленин и вообще ортодоксальный марксизм имеют в виду буржуазное право. После буржуазного права, согласно марксистской коммунистической доктрине, какое-то небуржуазное право (например социалистическое право) просто невозможно в принципе, по определению. Так же невозможно, как невозможна какая-нибудь новая (послебуржуазная) форма частной собственности на средства производства.
Как считает В.С. Нерсесянц, социализм (социализм марксистский, ленинский, пролетарско-коммунистический) – это, согласно доктрине и практике ее реализации (в виде реального социализма советского образца), всеобщее, последовательное и радикальное отрицание любой и всякой частной собственности на средства производства. Все остальное, что следует отсюда (в том числе и применительно к праву), что известно о доктринальном и реальном социализме, все другие его свойства, черты и характеристики (включая и создание правоотрицающей «социалистической собственности») – лишь неизбежное следствие такого тотального отрицания частной собственности как сути коммунистического, т.е. логически и практически самого последовательного, самого антикапиталистического и самого антиприватного социализма.
Прогнозируя будущее, К. Маркс говорил о сохранении буржуазного права при социализме (в первой фазе коммунистического общества). «Поэтому, – писал он, – равное право здесь по принципу все еще является правом буржуазным, хотя принцип и практика здесь уже не противоречат друг другу, тогда как при товарообмене обмен эквивалентами существует лишь в среднем, а не в каждом отдельном случае. Несмотря на этот прогресс, это равное право в одном отношении все еще ограничено буржуазными рамками».
Это буржуазное равное право К. Маркс относит к числу «родимых пятен» капиталистического общества, остающихся в первой фазе коммунистического общества. В.И. Ленин рассматривал положение о буржуазном праве при социализме как один из существенных моментов всего марксистского учения о коммунизме. В работе «Государство и революция» он воспроизводит все основные суждения Маркса и Энгельса по данному вопросу, подчеркивая их органическую связь с другими положениями марксизма. «Всякое право, – писал он, – есть применение одинакового масштаба к различным людям, которые на деле не одинаковы, не равны друг другу; и потому «равное право» есть нарушение равенства и несправедливость». Марксистский прогноз о буржуазном праве при социализме, однако, не сбылся. В реальной действительности коммунистическое отрицание частной собственности, ее обобществление в виде социалистической собственности и установление диктатуры пролетариата означали преодоление необходимых объективных основ всякого права, права вообще – ив отношениях к средствам производства, и (вопреки марксистскому прогнозу) в отношениях к предметам потребления (в сфере труда и потребления).
Процесс реализации марксистских представлений о буржуазном «равном праве» при социализме – в виде измерения соответствующих общественных отношений «равной мерой – трудом» практически ничем нe отличался от иных внеэкономических и внеправовых мероприятий и установлений диктатуры пролетариата.
Коммунистическое «освобождение» от частной собственности и сложившихся форм свободы, права, индивидуальности оказывается неизбежно, по логике вещей, вообще состоянием без свободы, права, личности и т.д. И такое «освобождение» без свободы характерно не только для переходного периода, но и для марксистского коммунизма в целом, поскольку он совместим лишь с негативным «освобождением», но не с позитивным индивидуально-человеческим определением и утверждением свободы. «Освобождение» от прежней свободы – это лишь несвобода, а не какая-то новая свобода.
В условиях социализма уничтожение частной собственности сопровождается ликвидацией прежнего (формально-правового) равенства, но не создает и в принципе не может создать какое-то другое, неправовое равенство (экономическое, потребительское и т.д.). Движение к иллюзорному фактическому (неправовому) равенству лишило общество исторически апробированных экономических и правовых регуляторов, место которых заняли диктаторско-приказные средства и методы тоталитарной организации жизни. Коммунистическое отрицание присущих капитализму экономико-правовых форм свободы вовсе не привело, вопреки марксистским ожиданиям, к позитивному утверждению каких-то других форм свободы. Коммунистическое освобождение от капитализма по сути дела оказалось лишь негативной «свободой» от экономико-правового типа общественных отношений, «свободой» от действительного права и государства, место которых заняли насильственные нормы и институты тоталитарной системы диктатуры пролетариата.
После революции в общем русле марксистско-ленинского подхода к праву стали постепенно складываться различные направления и концепции понимания и трактовки права. При всех своих внешних различиях эти концепции внутренне едины в своем отрицании права, его объективной природы и смысла, в оправдании диктатуры и его приказных норм. Под видом отрицания буржуазного права все они вместе и каждая по-своему отвергают суть и смысл права вообще, права как права, а за качественно новое «право» выдают антиправовые установления пролетарско-коммунистическои диктатуры, антиправовое законодательство новой партийно-политической власти.
Так, уже в первые послереволюционные годы многие марксистские авторы (П.И. Стучка, Д.И. Курский, М.Ю. Козловский, Н.В. Крыленко и др.) стали трактовать большевистские декреты как «пролетарское право». «Переходный строй от капитализма к социализму, переживаемый впервые на земном шаре после Октябрьской революции в России, – писал М.Ю. Козловский, – творит в процессе социалистической революции особое, невиданное нигде право, право не в подлинном его смысле (системы угнетения большинства меньшинством), а право пролетарское, которое все же право, в смысле средства подавления сопротивления меньшинства трудящимися классами».
Хотя концепция «пролетарского права» по своему смыслуявно противоречила марксистскому прогнозу об остаточномбуржуазном праве при социализме, однако марксистские теоретики всячески замалчивали это принципиальное обстоятельство и акцентировали внимание на единстве пролетарского классового подхода к праву и государству, присущем имарксистской доктрине, и советской теории права и государства.
В условиях диктатуры пролетариата право – это, согласно Д.И. Курскому, выражение интересов пролетариата. Здесь, по его признанию, нет места для «норм вроде Habeas Corpus», для признания и защиты прав и свобод индивида. «Отмена всех норм буржуазного права, – утверждал Курский, – единственная гарантия правосудия для городского и сельского пролетариата и беднейшего крестьянства, поставившего и осуществляющего в своей диктатуре великую цель: полное подавление буржуазии, уничтожение эксплуатации человека человеком и водворение социализма». Новое, революционное право он характеризовал как «пролетарское коммунистическое право».
Неправовой характер «пролетарского права» даже в условиях многоукладного нэпа (т.е. при ограниченном допущении частного оборота и соответствующих норм буржуазного права) по существу признавал и сам Курский, когда, в частности, утверждал: «Наше обязательственное право, его основная особенность и будет состоять, по мнению Наркомюста, в том, что здесь интересы государства должны превалировать над интересами ограждения личных прав отдельных граждан». Да и в целом допущенные при нэпе гражданско-правовые (т.е. буржуазные) отношения осуществлялись в жестких рамках уголовных норм. В этой связи Курский отмечал, что в борьбе против свободы гражданского оборота «приходится уголовными нормами регулировать отношения там, где они в буржуазно-развитом праве регулируются в порядке гражданском».
Заметную роль в процессе зарождения и становления советской науки права сыграл П.И. Стучка. Основными началами такого нового, революционно-марксистского правопонимания, согласно Стучке, являются: 1) классовый характер всякого права; 2) революционно-диалектический метод (вместо формальной юридической логики); 3) материальные общественные отношения как базис Для объяснения и понимания правовой надстройки (вместо объяснения правовых отношений из закона или правовых идей). При этом он признавал «необходимость и факт особого советского права и т.д.». Причем эта особенность советского права заключается в его классовом характере, в том, что это «советское право», что «право переходного периода» есть «пролетарское право».
Представления о классовом характере права нашли свес-отражение в общем определении права, данном в официальном акте НКЮ РСФСР (декабрь 1919 г.) «Руководящие начала по уголовному праву РСФСР». Позднее Стучка писал об этом: «Когда перед нами, в коллегии Наркомюста... предстала необходимость формулировать свое, так сказать, «советское понимание права», мы остановились на следующей формуле: «Право – это система (или порядок) общественных отношений, соответствующая интересам господствующего класса и охраняемая организованной силой его (т.е. этого класса)».
Защищая эту «формулу Наркомюста», Стучка подчеркивал, что содержащийся в ней взгляд на право «основывается на верной, а именно классовой точке зрения». В качестве направлений уточнения данного общего определения права он в 1924 г. писал: «В последнее время я вместо «система» и т.д. поставил слова «форма организации общественных отношений, т.е. отношений производства и обмена». Может быть, следовало бы более подчеркнуть и то, что интерес господствующего класса является основным содержанием, основной характеристикой всякого права».
С этих пролетарских позиций даже советский Гражданский кодекс Стучка отождествлял с буржуазным правом и писал: «буржуазное право (ГК)». И только неправовое в ГК (классовость, плановость и т.д.) образует, по Стучке, «советский характер нашего гражданского права». Для него ГК периода нэпа – это «буржуазный кодекс». «Наш кодекс, – поясняет он, – наоборот, должен ясно и открыто показать, что и гражданский кодекс в целом подчинен социалистической плановости рабочего класса».
Эта идея вытеснения права (как буржуазного явления) планом (как социалистическим средством) имела широкое распространение и по сути дела отражала внутреннюю, принципиальную несовместимость права, и социализма, невозможность юридизации социализма и социализации права.
По-другому классовый подход к праву был реализован в трудах Е.Б. Пашуканиса и прежде всего в его книге «Общая теория права и марксизм. Опыт критики основных юридических понятий» (I издание – 1924 г., II – 1926 г., III – 1927 г.). В этой и других своих работах он ориентировался по преимуществу на представления о праве (т.е. главным образом – о буржуазном праве), имеющиеся в «Капитале» и «Критике Готской программы» Маркса, «Анти-Дюринге» Энгельса, «Государстве и революции» Ленина. Для Пашуканиса, как и для Маркса, Энгельса и Ленина, буржуазное право – это исторически наиболее развитый, последний тип права, после которого невозможен какой-либо новый тип права, какое-то новое, послебуржуазное право. С этих позиций он отвергал возможность «пролетарского права».
В силу негативного отношения ко всякому праву теория права для Пашуканиса – это марксистская критика основных юридических понятий как мистификаций буржуазной идеологии. В теории права Пашуканис повторяет критический подход, примененный Марксом в экономической теории. Отношение товаровладельцев – это то «социальное отношение sui generis, неизбежным отражением которого является форма права» . Сближая форму права и форму товара, он генетически выводит право из меновых отношений товаровладельцев.
В этой связи его правовая концепция в литературе получила название меновой. Иногда ее именовали и как «трудовую теорию» права (Стучка и др.), с чем сам Пашуканис был в принципе согласен, поскольку в его концепции «категории трудовой стоимости соответствует категория юридического субъекта» .
Сторонники нового (пролетарского, советского и т.д.) права, критикуя позицию Пашуканиса, утверждали, что применяемые им абстрактные характеристики права вообще относятся лишь к буржуазному праву, но не к «пролетарскому праву», для которого нужны другие обобщающие понятия. Подобные требования Пашуканис считал недоразумением. «Требуя для пролетарского права своих новых обобщающих понятий, – отвечал он своим критикам, – это направление является как будто революционным par excellence. Однако оно на деле прокламирует бессмертие форм права, ибо оно стремится вырвать эту форму из тех определенных исторических условий, которые обеспечили ей полный расцвет, и объявить ее способной к постоянному обновлению. Отмирание категорий (именно категорий, а не тех или иных предписаний) буржуазного права отнюдь не означает замены их новыми категориями пролетарского права, так же как отмирание категории стоимости, капитала, прибыли и т.д. при переходе к развернутому социализму не будет означать появление новых пролетарских категорий стоимости, капитала, ренты и т.д.» .
Но постепенно в суждениях Пашуканиса начинается заметный крен в сторону классового позитивизма, приспособления своей позиции к целям оправдания отношений, институтов и норм в условиях диктатуры пролетариата и строительства социализма. Так, в статье 1927 г. «Марксистская теория права» Пашуканис уже признает наличие нового послереволюционного и послебуржуазного «советского права» с «особой, специфической природой». Вместе с тем это «советское право» он – для сохранения хотя бы внешней, словесной видимости своей концептуальной последовательности – не называет «пролетарским правом». Но эти словесные ухищрения сути дела не меняют.
Как считает В.С. Нерсесянц, отсутствие подлинного права и государства при диктатуре пролетариата Пашуканис (как и другие марксистские авторы) по существу пытался изобразить как наличие нового, «неподлинного», советского права и государства, обреченных на «отмирание».
Весь этот идеологический туман с мнимым «отмиранием» отсутствующих феноменов постоянно витал над всем марксистским подходом к судьбам права и государства после пролетарской революции и определял тот неизменный горизонт советской юриспруденции, под сводами которой все зависело от изменчивой политической конъюнктуры. В этой системе координат логически последовательная теория права и государства просто невозможна, и пример Пашуканиса в этом плане весьма показателен. Правопонимание при таком негативном подходе к праву вообще с позиций коммунистического отрицания его как буржуазного феномена по сути дела предстает как правоотрицание. Познание права подчинено здесь целиком целям его преодоления. Это антиюридческое мировоззрение нашло свое воплощение и реализацию в правовом нигилизме всей послереволюционной идеологии и практики.
В подходе Пашуканиса, как и в марксистско-ленинском учении в целом, принципиальное отрицание права сочетается с отрицанием государства как явлением частнособственнического строя.
В товарно-денежном обществе, особенно при капитализме, государство, по Пашуканису: «реализует себя как безличная «общая воля», как «власть права» и т.д., поскольку общество представляет собой рынок». Принуждение здесь должно выражать власть самого права, быть в интересах всех участников товарно-денежных отношений и правового общения, исходить от государства как «общей воли», абстрактно-всеобщего лица. Принуждение в таком обществе должно по необходимости протекать в правовой форме, а не представлять собой акт целесообразности. «Оно должно выступать как принуждение, исходящее от некоторого абстрактного общего лица, как принуждение, осуществляемое не в интересах того индивида, от которого оно исходит, – ибо каждый человек в товарном обществе – это эгоистический человек, – но в интересах всех участников правового общения».
В качестве такого абстрактно-всеобщего лица и выступает государство – публичная власть в условиях рыночного общества. Выступая в качестве гаранта меновых и вообще частных отношений, «власть становится общественной, публичной властью, властью, преследующей безличный интерес порядка». Здесь, по Пашуканису, находится ответ на вопрос о том, почему «господство класса не остается тем, что оно есть, т.е. фактическим подчинением одной части населения другой, но принимает форму официального государственного властвования» или, иначе говоря, «почему аппарат господствующего принуждения создается не как частный аппарат господствующего класса, но отделяется от последнего, принимает форму безличного, оторванного от общества аппарата публичной власти?».
Классовое господство, подчеркивает Пашуканис, гораздо шире официального господства государственной власти. Наряду с прямым и непосредственным классовым господством, в рыночном обществе вырастает косвенное, отраженное господство в виде официальной государственной власти как особой силы, отделившейся от общества.
Из этих и других аналогичных суждений Пашуканиса о государстве как о форме публичной власти (а не просто прямом классовом подавлении и т.д.), казалось бы, следует, что государство – это правовая организация, поскольку в понятии публичной (государственной) власти присутствует (также и по признанию Пашуканиса) правовой аспект: ведь именно момент правового опосредования придает классовому господству характер публичной (т.е. государственной, абстрактно-всеобщей для общества в целом и всех его членов в отдельности) власти. Будучи последовательным, он должен был бы признать, что отнюдь не всякое классовое господство, не всякая классовая организация власти над обществом и его членами, а только правовая форма организации власти есть публичная власть, есть государство. В таком случае, как максимум, его классовый подход, логически говоря, позволял бы ему утверждать лишь следующее: государство (т.е. публично-правовая власть) тоже носит классовый характер, но эта классовость состоит не в классовом подавлении, не в классовой власти, словом, не в диктатуре класса, а в господстве права (с его принципом формального равенства и свободой всех индивидов при их фактических различиях), в классовой природе этого права, которое по сути своей для Пашуканиса является буржуазно-классовым феноменом.
Но вопреки этому Пашуканис, прибегая к методологическому приему «удвоения действительности», использовал понятие «государство» в двух совершенно различных значениях: 1) как организации фактического подавления и господства (классовой диктатуры, аппарата внутреннего и внешнего насилия по принципу классовой целесообразности); 2) как организации публичной власти (правового порядка власти, правового государства и т.д.).
Такая теоретическая непоследовательность и связанная с ней понятийная неопределенность ведут к смешению в категории «государство» разнородных, противоположных феноменов – права и произвола, неправовой (диктаторской) власти (целесообразного насилия) и власти правовой, публичной.
Однако свою собственную непоследовательность и смешение понятий Пашуканис (в русле принципиальной марксистской материалистической и классовой борьбы против права, юридической идеологии и государства как по сути сугубо буржуазных явлений) выдает за пороки, двойственность, иллюзорность и права и правовой теории государства как таковых. «Поэтому, – писал он, – всякая юридическая теория государства, которая хочет охватить все функции последнего, по необходимости является неадекватной. Она не может быть верным отражением всех фактов государственной жизни, но дает лишь идеологическое, т.е. искаженное, отражение действительности».
Логически и фактически не стыкуются и не согласуются между собой также и различные марксистские положения о самом праве (например характеристики права то как формы экономических отношений, то как воли класса, то как общегосударственной воли, то как средства принуждения, тот как продукта общества, то как продукта государства и т.д.) или о государстве (например толкование государства то как организации публичной власти всего общества, тот как диктатуры класса и комитета классового господства, то как связанного объективно экономически обусловленными правовыми формами, нормами и отношениями, то как не связанного никаким правом и никакими законами аппарата классового подавления, то как порождаемого экономическими отношениями общества вторичного, «надстроечного» явления, то как исходного и решающего «внеэкономического фактора», посредством прямого политического насилия подчиняющего себе общество, изменяющего сущность и характер общественных отношений, определяющего «базис» общества и т.д.).
Причем вся эта разнородность марксистских суждений об одном и том же объекте усугубляется и доводится до полной неопределенности в силу того, что в одних случаях марксистской трактовки соответствующий объект (в нашем случае – право, государство) берется то как реальное явление и факт действительности (как объективно необходимая, фактически наличная и действительная форма отношений), то лишь как некий идеологический, т.е., согласно марксизму, ложный, иллюзорный, нереальный, недействительный феномен. Отсюда и многочисленность различных подходов, школ, направлений, претендующих на выражение «подлинного» марксизма, ленинизма, коммунизма в вопросах общества, права, государства, власти.
1. Дополнения и изменения в рабочей программе на учебный год ____/ ________
Принято УМУ _________________________ Дата: ______________________
Методология права (основу которой составляет философия права) разрабатывает логику, диалектику и теорию познания правового бытия и его практического преобразования.
Сложились два основных подхода в процессе познания правовой реальности:
1) когнитивизм (признание познаваемости мира);
2) агностицизм (отрицание или ограничение познаваемости мира).
Познание правовой реальности происходит на двух уровнях .
Первый уровень - обыденно-практическое познание, т.е. познание повседневной реальности. Здесь человек получает элементарные сведения об окружающем мире, о дозволенном и недозволенном, табу, запретах и т.п.
Второй уровень познания - теоретический уровень, который связан с системным миром человека.
Теоретическое познание в современной философии чаще называют эпистемологией - учением о научном познании, что позволяет говорить и о философско-правовой эпистемологии , предметом которой является процесс научного познания правовой реальности. В основе научного познания любой реальности лежит определенная методология, т.е. определенные методы, при помощи которых можно познать правовое бытие.
Центральное место в правовой эпистемологии занимает учение об истине . Его значимость вытекает, прежде всего, из практических потребностей установления истины для совершения правосудия .
Для познания правовой реальности в целом и для правотворчества в особенности основополагающее значение имеют:
· принципы объективности и конкретности истины ;
· взаимосвязь абсолютной и относительной истин ;
· соответствие содержания понятий, суждений и умозаключений содержанию самой правовой реальности.
Важную роль в познании правовой реальности играют диалектическая и формальная логики.
Формальная логика исследует постоянные, устойчивые связи и явления, выраженные в понятиях, суждениях и умозаключениях. Основные принципы формальной логики требуют, чтобы рассуждения о предмете были определенными, последовательными, непротиворечивыми и обоснованными.
Диалектическая логика исследует особые формы и закономерности развития знаний с позиций конкретности, объективности, причинности, всесторонности, историзма, разделения единого на противоположности.
В области философии права диалектическая логика позволяет познавать сущность и противоречивость, общее и единичное, необходимое и случайное, причины и следствия, многообразие связей в правовой реальности и в жизненном мире.
Философия права ориентирована не на познание всего бытия как целостной системы, а лишь на ограниченную его часть - правовое бытие . Она разрабатывает пути, методы и средства познания не всего бытия (природы, общества, мышления), а лишь ограниченной сферы этого бытия - правовой действительности . По степени общности различают:
1) философские методы;
2) общенаучные методы;
3) специальные методы конкретных наук.
Философские методы - это предельно общие методы, к которым относятся диалектический и метафизический.
Диалектический метод предполагает:
1) объективность - рассмотрение правовой реальности такой, какова она есть на самом деле, а не какой ее хотелось бы видеть;
2) всесторонность , которая подходит к изучению правовой реальности с максимально возможных позиций, учитывая как можно больше связей и зависимостей, а среди этого множества выделять главные, определяющие;
3) развитие - исследование правовой реальности не как застывшей данности, а как проц есса.
Противоположным диалектическому является метафизический метод , который широко используется в познании правовой реальности. Особенно он эффективен там, где нужно «остановить», «зафиксировать» процесс изменения в определенной точке пространства или времени. Такая потребность возникает при исследовании отдельных элементов правовой реальности, при проведении классификации, систематизации правовых событий, когда необходимо отвлечься от некоторых реальных связей, использовать только количественные или только качественные характеристики.
Также широко используются общенаучные методы: исторический, логический, системный, метод герменевтики, аксеологический.
Правовая деятельность (П.Д.) – это активное отношение субъекта к системному миру с целью создания правовых условий своего существования.
Процессуальная структура П.Д. описывает правовую деятельность как процесс воздействия субъекта на объект для достижения целеполагавшегося результата. Она состоит из нескольких основных элементов: субъекта, объекта, цели, результата и последствия.
Субъектом П.Д. выступает общество, нации, классы, государство, семья, личность. Под объектом П.Д. понимается то, на что (кого) она направлена. Следующим элементом П.Д. является цель - идеальный образ ожидаемого результата. Цель достигается при помощи определенных средств (законы, законодательные и правоохранительные органы, правовые идеологические институты) и способов (в зависимости от субъекта и цели).
П.Д. выступает в двух формах : теоретической и практической.
Основная задача теоретической П.Д. - получение (поиск) объективной правовой истины и исследование правовой реальности для научного обоснования принимаемых правовых решений.
К ней относится правотворческая (законодательная) деятельность государства, научная деятельность исследовательских правовых институтов и учреждений, деятельность официальных органов толкования права.
Государственно-правовая процессуальная деятельность и каждодневная человеческая деятельность, ограниченная юридическими законами, составляют практическую П.Д.
Глобальной задачей сообщества юристов является торжество справедливости в отношениях между индивидами, организациями и остальными субъектами социальной жизни. Выполнение этой задачи требует решения множества технологических проблем (законы, институты, деятельность судов и т. п.). Эти проблемы и являются первым вектором, направляющим юридическое познание. Второй вектор - сама справедливость. Но ее постижением юристы занимаются совместно с представителями других «специальностей». Глобальной задачей сообщества юристов является торжество справедливости (философов, моралистов, политиков, религиозных и общественных деятелей).
Под юридическим познанием следует понимать несколько различных видов познавательной деятельности, осуществляемых сообществом юристов (при косвенном участии всего социума) как в теории, так и на практике. Теоретическое познание - это прежде всего разработка категорий и понятий юриспруденции, их согласование и построение системы юридического знания. К теоретическому познанию следует отнести также нормотворчество, ибо оно не только опирается на базовые ценности, но и вынуждено обеспечивать их адекватное воплощение в законах и подзаконных актах. Третий вид юридического познания - расследование единичных случаев правонарушений в целях устранения их последствий (восстановления справедливости). И наконец, четвертый вид - сопоставление нормы с фактом (юридическая квалификация):
- - разработка теоретических основ;
- - нормотворчество (изменение правового поля и социальной реальности);
- - расследование (дознание);
- - соединение нормы и факта (квалификация).
В современной эпистемологии получили распространение три теории истины: теория корреспонденции, теория когеренции и коммуникативно-прагматическая теория. Каждая из них имеет глубокие корни в истории философии. Особенность современной ситуации состоит в том, что лишь сегодня сформировались условия для их мирного сосуществования. Во многом это обусловлено лингвистическим поворотом, позволившим применять принципы лингвистической дополнительности и лингвистической относительности.
Теория корреспонденции (или теория соответствия) утверждает: знание о предмете тогда является истинным, когда оно соответствует самому предмету. Теория когеренции (или теория взаимосогласованности) определяет истинное знание как знание, включенное в непротиворечивую систему знаний и согласованное с другими ее элементами. Коммуникативно-прагматическая теория считает истинным любое знание, которое позволяет объяснять происходящее, прогнозировать будущее и эффективно использовать прогнозы в своих действиях.
В классической философии господствовало убеждение, что из нескольких теорий истины обязательно следует выбрать одну, отказавшись при этом от остальных. Платоновское и аристотелевское понимание истины, восходящее к учению Сократа, является прототипом двух первых теорий истины. У Аристотеля истина определяется как соответствие вещи и мысли, а то, что отдельные истинные мысли не могут противоречить друг другу, казалось само собой разумеющимся. Главные оппоненты вышеназванных философов - софисты, утверждая что истин много и что истинно то, что полезно человеку, фактически предвосхищали коммуникативно-прагматическую теорию. Позднее первых назвали фундаменталистами (или догматиками), а вторых - релятивистами (или скептиками). Средний вариант, примиряющий крайности за счет процессуального представления истины, широко представлен в философских доктринах последних двух столетий (от диалектики Г. Гегеля до фаллибилизма К. Поппера). Здесь истина понимается не как состояние или окончательная оценка знания, а как постепенное восхождение от менее совершенного к более совершенному представлению о предмете познания, причем абсолютное совершенство считается недостижимым.
Аргументы:
- 1) против теории корреспонденции сводятся к тому, что соответствие, не основанное на действительном подобии является только конвенциональным, но как можно уподоблять такие разнородные феномены, как, например, мысль и вещь или мысль и действие;
- 2) против теории когеренции состоят в том, что взаимосогласованная система знания может на уровне отдельных элементов плохо соотноситься с соответствующими фрагментами реальности; это происходит тогда, когда логика взаимосогласования знания подавляет логику его адекватности («Тем хуже для фактов»);
- 3) против прагматической теории истины заключаются в том, что истина отождествляется с полезными заблуждениями, которые могут в любой момент перестать быть полезными (в отличие от истины).
