Главная » Штрафы » Восстановительное правосудие понятие принципы и система. Что такое восстановительное правосудие. Какие мероприятия относятся к программам восстановительного правосудия

Восстановительное правосудие понятие принципы и система. Что такое восстановительное правосудие. Какие мероприятия относятся к программам восстановительного правосудия

В настоящее время восстановительное правосудие рассматривается как движение за справедливость, которое дополняет официальную форму правосудия, вовлекает сами стороны и общественность в решение последствий преступления, способствуя ресоциализации преступника и уменьшая количество уголовных наказаний.

Восстановительное правосудие призвано не отменить официальное правосудие, а придать ему за счет использования определенного способа разрешения криминальных ситуаций восстановительный характер . Обычно программы восстановительного правосудия реализуются за счёт партнерства общественности и правосудия. В рамках такого партнерства разрабатывается порядок направления случаев и определяется юридическое значение результатов, полученных в ходе прохождения участниками такой программы.

Существует несколько моделей (форм) восстановительного правосудия. Самые распространённые из них:

Программы примирения потерпевших и правонарушителей (известные также под названиями "медиация" или "посредничество", а также "примирение жертв и правонарушителей", "конференции жертв и правонарушителей");

Круги правосудия - программы, основанные на традициях североамериканских индейцев, которые проводятся преимущественно в Канаде;

Семейные конференции, родина которых - Новая Зеландия, где они узаконены и базируются на традициях коренного населения - маори.

Сегодня восстановительное правосудие успешно функционирует в различных формах в таких регионах мира, как Европа, Северная Америка, Австралия, Новая Зеландия и Южная Африка, причём в большинстве стран оно не только внедрено в качестве пилотных программ, но и закреплено на уровне национального законодательства.

Примирение потерпевшего и правонарушителя

Программы примирения потерпевших и правонарушителей являются самой распространённой формой восстановительного правосудия. В качестве основного элемента технологий в таких программах используется посредничество (медиация). Деятельность программ заключается в организации встречи потерпевшего и правонарушителя лицом к лицу по делам, которые поступают из следственных и судебных органов. Встреча предполагает добровольное участие каждой из сторон и происходит только в случае, если правонарушитель признал факт совершения им преступления.

Подготовкой и проведением встреч - процедур примирения - занимается специальный посредник (медиатор), который выступает в роли ведущего и является нейтральным лицом. Посредник - не судья и не арбитр. Он не имеет права навязывать сторонам своё видение проблемы или свой вариант решения. Его главная цель - помочь сторонам прийти к взаимопониманию. Ведущий устанавливает правила (не допускать оскорбительных выражений, слушать друг друга, говорить по одному и т.п.), соблюдение которых позволяет сохранить доброжелательную атмосферу во время процедуры примирения. Его задача - облегчить переговоры и перевести поток взаимных обвинений в признание несправедливости сложившейся ситуации. За счет техник перефразирования, выделения в высказываниях конструктивных оснований, активного слушания, умения работать с сильными эмоциями и т.п. посредник помогает сторонам выразить свои чувства и одновременно способствует снижению агрессивности и пробуждению человечности участников встречи.

Во время встречи потерпевшего и правонарушителя сторонам предлагается рассказать свою версию происшествия и то, каким образом преступление повлияло на их дальнейшую жизнь . У каждой из сторон есть право задавать вопросы. Далее они совместно решают, что делать с последствиями преступления. В случае согласия они подписывают договор, который часто является решением по поводу материальной компенсации ущерба. Однако это не единственная возможность компенсации. Иногда правонарушители соглашаются отработать в пользу потерпевшего или в пользу сообщества. По мнению главного идеолога восстановительного правосудия - Ховарда Зера - встречи потерпевшего и правонарушителя могут стать знаменательным событием в жизни каждой из сторон.

Потерпевший может задавать все волнующие его вопросы, говорить о своих чувствах и давать понять преступнику, что он пережил в результате преступления, и как это изменило его жизнь. Кроме этого, у жертвы есть возможность понять, что значит преступление для того, кто его совершил. Поскольку потерпевший встречается лично с правонарушителем, его стереотипы пересматриваются, а страх уменьшается. Появляется шанс не только получить компенсацию, но и непосредственно принять участие в решении характера такой компенсации. Таким образом, программа примирения потерпевших и правонарушителей создаёт условия для выявления чувств, обмена информацией и возмещения ущерба, возвращая при этом потерпевшим чувство уверенности и контроля над ситуацией. В то же время у правонарушителей появляется возможность увидеть в жертвах реальных людей. Они узнают о последствиях преступления из первых рук, что приводит к новому взгляду на предыдущие стереотипы и попытки самооправдания. Таким образом, у преступника есть шанс восстановить справедливость конкретными действиями, а также высказать раскаяние и попросить прощения.

Программы примирения потерпевших и правонарушителей появились в конце 70-х годов США и в начале 80-х - в Европе. Первой из европейских стран, инициировавшей такую программу, была Великобритания. На сегодняшний день программы примирения успешно функционируют в Норвегии, Финляндии, Австрии, Германии, Франции и закреплены на уровне национального законодательства. В других странах Европы были предприняты первые шаги в виде пилотных проектов (Дания, Швеция, Нидерланды, Ирландия, Испания и Италия). На протяжении последних лет активизировалось движение за внедрение программ примирения в Восточной Европе. В Польше и Чехии после завершения экспериментального периода программы примирения (медиации) были не только внедрены, но и закреплены на законодательном уровне.

Круги правосудия

Круги правосудия берут своё начало в традициях индейцев Канады и севера США и являются одной из форм восстановительного правосудия. Как и семейные конференции, модель кругов правосудия позволяет включить в правовую систему некоторые традиционные способы решения конфликтов. Здесь решение также принимается в результате обсуждений и лишь при достижении консенсуса, однако, в отличие от семейных конференций, число участников кругов значительно больше.

Начиная с 1980-х, индейцы и местные органы правопорядка Юкона (США) начали развивать партнерство между общинами и официальными органами правопорядка с целью построения совместной ответственности для разрешения проблем преступности посредством общинных кругов правосудия. На сегодняшний день многие суды севера США и Канады используют круги для усиления вовлеченности и участия общины (соседей) в уголовном правосудии. Такая форма правосудия способствует созданию среды, где потерпевшие могут быть услышаны, а правонарушители обретают возможность покаяться в содеянном и принять участие в выработке значимых для них путей обретения ответственности.

Круги правосудия представляют собой процесс и структуру усиления участия местных общин в решении проблем правосудия. В традиционных американских культурах групповые обсуждения являются частью устной традиции, передаваемой от поколения к поколению. Такие групповые обсуждения могут служить многим целям, а не только задаче консолидации людей. Для представителя этих культур подобного рода собрание является формой совместного существования и воплощает в себе власть и таинство.

Несмотря на то, что круги рассматриваются как старое средство вовлечения представителей общины в разрешение споров, они лишь недавно были возвращены к жизни в качестве одного из вариантов развития модели восстановительного правосудия. Метод кругового обсуждения породил большой интерес и значительное число последователей во всём мире.

Круги правосудия могут принимать различные формы и могут быть задействованы практически на любом этапе уголовного процесса. Существуют круги взаимопонимания, восстановительные круги (для правонарушителя и семьи, для потерпевшего и семьи, для правонарушителя, потерпевшего и общины), круги вынесения приговора и проверки приговора на соответствие. Каждый из таких кругов имеет различные цели и структуру, а сам процесс может несколько видоизменяться. Кроме этого, круги вбирают в себя многие компоненты других форм восстановительного правосудия: сведение жертв и правонарушителей вместе лицом к лицу, что приобретает форму посредничества между правонарушителем и потерпевшим; привлечение членов семей и друзей потерпевших и правонарушителей к участию в семейном/общинном совещании.

Семейные конференции

Семейные конференции являются одной из форм восстановительного правосудия. Своё начало они берут из традиций коренного населения Новой Зеландии - маори. Для большинства маори западная модель правосудия была варварством и себя не оправдывала. Они утверждали, что западная система нацелена на наказание, а не на решение самой проблемы. По их мнению, окончательное решение навязывалось государством, а не принималось в результате переговоров всех заинтересованных сторон. Ни семья , ни сообщество не принимали участия в процессе, оставляя виновного один на один с его проблемой.

Таким образом, в результате дискуссий в 1989 году правительством Новой Зеландии был принят закон "О детях, молодёжи и их семьях". На основе этого закона дела, возбужденные в результате совершения преступления несовершеннолетними, передаются полицией для решения на cемейной конференции. Вместо слушаний в суде социальный работник организовывает встречу потерпевшего и правонарушителя - cемейную конференцию. В этой встрече принимают также участие семьи сторон, дальние родственники (особенно в неполных и неблагополучных семьях) и авторитетные в сообществе люди. Кроме этого, на встречу могут приглашаться и социальные работники, друзья, учителя и т.д. Во время встречи все присутствующие имеют право выразить свои чувства, изучит факты и найти общее решение проблемы, в том числе - возместить нанесённый потерпевшему ущерб. И главное - такое решение должно быть единодушным.

Семейные конференции собирают большое количество людей. Однако именно в кругу семьи открывается полноценная возможность для правонарушителя облегчить причинённое зло. Правонарушителю тяжело встретиться с жертвой, но ещё тяжелее посмотреть в глаза своим родителям. Поскольку правонарушитель является членом семьи, конференция предоставляет возможность его поддержать. В процессе обсуждения семья разрабатывает согласованную стратегию последующих действий и поощряет преступника взять на себя ответственность и, по возможности, исправить нанесенное зло, и при этом даёт ему почувствовать поддержку.

В рамках закона семейные конференции используются как альтернатива суду (до вынесения судебного решения о виновности) и на стадии, предшествующей назначению наказания (после вынесения судебного решения). Они также создают возможности для альтернативной системы признания ответственности за содеянное и, следовательно, применимы на этапе вынесения судебного решения. В результате было доказано, что механизм семейной конференции может использоваться как часть формальной системы правосудия.

Весьма примечательной чертой модели семейной конференции является широкое использование решений, связанных с участием местных сообществ, что приводит к последующему снижению количества молодых людей в государственных исправительных учреждениях. В этом отношении и в силу своей ориентации на неформальные процедуры новозеландская модель способна приносить положительные результаты в течение долгого времени. В Новой Зеландии семейные конференции функционируют настолько успешно, что около 80% уголовных дел закрывается после их проведения.

Идеи восстановительного правосудия начинают занимать подобающее место в отечественной правовой литературе. И хотя они вызывают неоднозначную реакцию в юридическом сообществе (у одних - полное отвержение как утопии, у других - умеренную оценку типа "это хорошо, но не в наших условиях", у третьих - принятие), сегодня можно констатировать, что в среде как ученых, так и практиков началось их интенсивное освоение, включение в научную проблематику и деятельность по реформированию правосудия1.

Восстановительное правосудие (ВП) не представляет собой ни особую юрисдикцию, ни отрасль права, ни "особое производство". Это направление развития уголовного правосудия, которое стало оформляться в 80-е годы XX в. и существует как 1) мировоззренческая позиция (постепенно преобразующаяся в теоретическую концепцию), 2) становящаяся практика (в ряде стран обеспеченная соответствующим законодательством) и 3) мировое движение. Эти ипостаси существования ВП можно объединить в понятие подхода. Подход соорганизует в определенное единство ценности, формы мышления и способы деятельности и обретает свое специфическое содержание в ряду других подходов, задающих определенность в решении той или иной задачи. Восстановительный подход в контексте правосудия (или восстановительное правосудие) задает собственное видение целей и способов их достижения в решении вечной задачи - ответа общества на преступления (правонарушения).

В параграфе будут рассмотрены основания и сущность этого подхода, мировые тенденции, а также условия его реализации в России.

Способы реагирования на преступление: современные парадигмы правосудия. Как показывают криминологические исследования, темпы прироста преступности в мире опережают темпы прироста народонаселения; предполагается, что та же тенденция сохранится в будущем, человечество попало в "криминальный капкан"1. Особенно высок рост корыстной преступности, а также детской, подростковой и молодежной делинквентности, непомерно возросла и усилилась организованная и коррупционная преступность2. Такой неутешительный прогноз вынуждает политиков, общественных деятелей, криминологов, специалистов по уголовному праву и процессу, а также других отраслей права интенсифицировать поиски в определении путей ответа на столь страшную угрозу.

Эти поиски зажаты двумя ценностными пределами: необходимостью, с одной стороны, ужесточения борьбы с преступностью (более предпочтительным считается выражение "контроль над преступностью"), с другой - усиления защиты прав человека3. "Чувствительность" демократических сил в постсоциалистических странах к вопросам наведения порядка4 вполне понятна. Исследования показывают, что тоталитарные режимы довольно успешно справляются с традиционной преступностью (мы выносим за скобки противоправность самих этих режимов), поскольку такая цель гораздо легче достигается при игнорировании ценности прав человека.

Нахождение баланса, позволяющего успешно защищать общество от преступлений, не нарушая одновременно прав человека, - вот проблема, которая стоит во главе угла1.

Другой аспект проблемы - защита жертв преступлений. В логике "борьбы с преступностью" жертва нередко используется как средство уголовного преследования и подвергается вторичной виктимизации, уже со стороны официальных органов, не получая реального удовлетворения потребностей, возникших в результате преступления. Помимо материальных лишений жертва испытывает специфические переживания, глубина которых подчас не зависит от правовой оценки тяжести преступления: ощущение уязвимости, не свойственная прежде подозрительность, самообвинение, невозможность выразить чувства, которые ее переполняют, ухудшение отношений с окружающими, которые ее "не понимают", неразрешимые вопросы ("почему я?", "имел ли преступник что-нибудь лично против меня?" и пр.)2. Несмотря на различие в процессуальном статусе пострадавшего (у нас, как известно, в отличие, к примеру, от США, пострадавший получает процессуальный статус потерпевшего, в связи с чем наделяется рядом прав), его реальное положение в разных национальных правовых системах более или менее идентично. В российском процессе потерпевший обладает совокупностью процессуальных возможностей: заявлять отводы, ходатайства, предъявлять доказательства и пр., "но фактически лишен квалифицированной юридической, психологической и материальной помощи со стороны государства"3. Государство использует потерпевшего в целях уголовного преследования, мало заботясь об удовлетворении его нужд4.

Еще один аксиологический аспект: негативные последствия реагирования на преступления не должны превышать вреда, причиненного самим преступлением, общество не может быть индифферентным к тем средствам, которые применяются для его защиты5. Наказание есть намеренное причинение боли (Н. Кристи).

И как бы мы ни прикрывались "словесным щитом" (заметим, из нашего Уголовного кодекса ушло понятие кары, а вместо него появилось "восстановление социальной справедливости" - ч. 2 ст. 43 УК РФ.), суть наказания не меняется. "Будучи личным страданием, причиняемым виновному за учиненное им деяние, наказание должно быть организовано так, чтобы оно служило или могло служить тем целям, которые преследует государство, наказывая"1. Моральное самоопределение заставляет нас задавать вопрос, нельзя ли достичь тех же целей другими способами, и, с другой стороны, - правильно ли мы формулируем сами цели?2

Карательный характер ответа государства на преступления повышает "суммарную агрессивность" общества и приводит в конечном счете к расширенному воспроизводству преступности. А это, в свою очередь, снижает прагматический потенциал наказания (четвертый аспект проблемы). Здесь можно выделить две составляющие: экономическую и социальную. Первая состоит в том, что содержание армии заключенных и надзирателей ложится на общество тяжким бременем. Общество готово нести его, если затраты приводят к желаемым результатам: защите общества, исправлению и ресоциализации осужденных, действительному восстановлению социальной справедливости. Однако репрессии не защищают общество, а подвергают его еще большей потенциальной угрозе (социальный аспект). Даже если нас переполняет чувство мести или страха, мы должны помнить, что те, кто сегодня за решеткой, завтра снова окажутся рядом с нами. Такие цели наказания, как исправление осужденного и предупреждение совершения новых преступлений (ч. 2 ст. 43 УК РФ), оказываются по большей части декларативными. Места лишения свободы изолируют лиц, совершивших преступление, но мало у кого из нас сохранились иллюзии, что происходящие там процессы можно назвать исправлением. Там окончательно разрушаются способности осужденного к социальной адаптации, к жизни в нормальном обществе, теряются социальные связи3, атрофируются элементарные социальные и трудовые навыки1, чувство ответственности за себя и близких, культивируется рецидивная преступность. Чем лучше осужденный приспособится к тюремной жизни, тем сложнее ему на свободе. Вряд ли можно всерьез говорить о том, что наказание способствует формированию чувства ответственности за преступление, - оказавшись в тюрьме вместе с другими изгоями, выброшенными из общества, осужденные больше склонны к самооправданию. При отсутствии реабилитационных программ, а часто и семейной поддержки освободившемуся из мест лишения свободы порой ничего не остается, как совершить новое преступление и вернуться в привычную среду. По поводу же общей превенции, в соответствии с которой подсудимый является лишь "поводом для благотворного воздействия на массы", приведем из лекций Таганцева ставший, как он пишет, почти юридической поговоркой ответ одного английского судьи вору, приговоренному им к смертной казни за кражу лошади. Когда вор заявил, что наказание слишком жестоко и несоразмерно, тот ответил: "Не потому ты будешь повешен, что украл лошадь, а для того, чтобы не крали других лошадей"2. Как показывает анализ норм УК РФ, проведенный И. Л. Петрухиным, в нем превалируют цели наказания, связанные с общей превенцией3.

Осознание неэффективности и ценностной уязвимости карательного реагирования на преступления приводит к тому, что несмотря на рост преступности магистральной тенденцией в уголовной политике многих стран становятся смягчение наказаний, снижение числа заключенных и ресоциализация лиц, нарушивших закон. Эти тенденции поддерживаются решениями последних конгрессов ООН4. Для России, которая занимает одно из первых мест в мире по относительной численности тюремного населения5, составляющего в общей сложности около миллиона граждан, вопрос снижения числа заключенных является чрезвычайно актуальным.

Стратегии в развитии уголовного правосудия связаны с поиском более эффективных форм реагирования на преступления, более высоких стандартов справедливости и человечности. И поиск "новых мер" сопровождается появлением новых процедур. Условно здесь можно выделить две противоположные тенденции. С одной стороны, по мере усложнения правовой организации жизни, развития юриспруденции и юридической техники сама эта деятельность становится все более профессионализированной, изощренной и дистанцированной от обыденного правопонимания и "простых" способов разрешения межчеловеческих конфликтов. Назначение правосудия определяется общественными ожиданиями справедливости, совершенствование юридических конструкций является ответом на эти требования.

Но именно наличие множества представлений о справедливости обусловливает разнонаправленность векторов развития. Правовые конструкции имеют дело с типическими объектами, ситуации и субъекты правоотношений выделяются по совокупности определенных признаков, но всегда остаются абстрактными. В этом сила права, но в то же время право "как формальное равенство" фактически неравных индивидов1 приходит в противоречие с субъективными формами осознания справедливости. Да и сам закон, применяемый судом, выражает не только право, но и прагматические ориентации законодателя и отнюдь не всегда является правовым. А. В. Смирнов в исследовании, посвященном типам и историческим формам уголовного процесса, ссылаясь на профессора из Голландии Г. Бианки, пишет: "Законодательный способ регулирования разрешения конфликтов, основанный на априорном представлении о том, что государственные нормы полностью соответствуют интересам всех членов общества, на деле не обеспечивает подлинной справедливости, ибо не учитывает индивидуальных различий. Результатом является отчуждение граждан, недоверие к закону и государственному правосудию, то есть аномия (фактическое отсутствие закона) и неспособность права выполнять свои функции. Ей должна быть противопоставлена эйномия, то есть система, при которой индивиды, при минимальном вмешательстве государства, могут сами создавать право и разрешать свои конфликты"2. "Стремление к справедливости, - говорит другой автор, один из лидеров и теоретиков ВП X . Зер, - принадлежит к основным потребностям человека... Богиня с завязанными глазами и с весами в руках прекрасно олицетворяет современную парадигму, безличную и ориентированную на процедуру. Какова наша альтернатива?"3 Одновременно с формализацией процесса в последние десятилетия складывается и противоположная тенденция - формирование альтернативных практик разрешения правовых конфликтов. Ряд криминологов все настойчивее говорят не только об альтернативах лишению свободы, но - более радикально - о "кризисе наказания" как такового, о необходимости поиска альтернатив уголовной юстиции вообще. В обществе всегда будут те, кто отказывается (по разным причинам) подчиняться общепринятым нормам. Поэтому проблема состоит не в искоренении преступности, а в нахождении адекватных ответов на это явление, которые соответствовали бы моральным ценностям и здравому смыслу общества. Так что проблема преступности - это проблема способов реагирования на преступления.

"Криминологическая критика уголовного права" позволила осуществить принципиальный поворот мышления: в фокусе анализа оказалась не преступность как таковая, а способы реагирования на нее1. Карательная парадигма тоже рассматривает отношения преступления и наказания: в ответ на рост преступности предлагается усиление уголовной репрессии; это "реактивная" логика. Но есть и другая логика, существенную роль в формировании которой сыграла, в частности, теория стигматизации, или ярлыков2: не только (и даже не столько) первичное отклоняющееся поведение, но и способ реагирования общества на такое поведение толкают человека (особенно молодого) в криминальную среду. Как показано в ряде исследований, около 90 % законопослушных граждан хотя бы раз в жизни совершали запрещенные уголовным законом деяния3. Понятие латентной преступности означает, что лишь часть совершенных преступлений попадает в каналы официальной регистрации. И это не только негативное явление, но и благо. Официальное осуждение нарушителя становится актом социального клеймения. Клеймо ставится на человеке, а не на его поступке, и отныне отношение к нему общества определяется этим знаком позора. Следствием становится "вторичное отклонение" как результат реакции индивида на такое отношение окружающих: принятие и освоение им социальной роли отверженного и вхождение в криминальную среду, где он становится "своим". Особенно опасны последствия стигматизации для юного нарушителя, когда еще не завершены процессы взросления, личностной и социальной идентификации, когда идет интенсивный поиск своей социальной роли и образцов для подражания.

Критической криминологией фактически пересмотрены границы элементарной единицы в анализе преступности. Такой неделимой целостностью становится "преступление и наказание". И ключевая роль в анализе этой единицы отводится системному, а не "причинному" мышлению.

Обе эти системы (преступление и наказание) конституируют более сложную систему (полисистему) -уголовную юстицию, т.е. выступают как неотъемлемые ее компоненты, без какой-либо из них целое существовать не может. Но если в социологическом (не юридическом)1 смысле преступность все же может существовать и без уголовной юстиции и является достаточно самостоятельной, то нет уголовной юстиции вне отношения к преступности. Отношение это является внутренним для нее, и несмотря на то, что морфологически преступность - "другая система", структурно-функционально она принадлежит уголовной юстиции, последняя без нее не существует2. В этом смысле уголовной юстиции, по остроумному замечанию гамбургского профессора К. Сесара, "нужны не только наказания, потому что есть преступления, но нужны и преступления, потому что есть наказания"3. И дальше: "Судья и вор - взаимно поддерживающие опоры в закрытой в себе системе с преступлением и наказанием в качестве неотъемлемых частей для ее поддержания и развития. Поэтому программам и механизмам без карательных черт оставлено в данной системе немного места. Представляется, что сделанные замечания демонстрируют тот факт, что модель "преступление и наказание" отражает не столько нужды и интересы общества, сколько интересы системы уголовной юстиции"4.

Чтобы понять этот "скандальный" тезис, воспользуемся категориальными средствами анализа деятельности5. Во-первых, анализируя любую систему деятельности, необходимо различать ее происхождение и функционирование. Происхождение подчинено потребностям объемлющих систем, которые конституируют назначение данной деятельности (или ее основную функцию в обществе). (Как известно, уголовное право возникло, чтобы защитить своими специфическими средствами личность, общество и государство от преступных посягательств)1. Дальше деятельностное новообразование начинает функционировать и, становясь структурным элементом социума, жить по законам социальных систем. Любая социально организованная система деятельности стремится к самосохранению, благодаря чему "перерабатывает" все нововведения таким образом, чтобы укрепить собственное существование2. Ибо базовым процессом в деятельности является воспроизводство. Существо этого процесса состоит в сохранении способа с течением времени, со сменой участников деятельности и в меняющихся социальных ситуациях. Способом деятельности называется "то, что фиксируется в нормах, когда они предназначены специально для воспроизводства и трансляции деятельности... Именно способ сообщает деятельности определенность..."3. Способом деятельности уголовной юстиции является наказание. Поэтому внутри уголовной юстиции проблема преступности (т.е. смена способов реагирования) неразрешима. Нужна альтернатива.

Идея альтернативы ярко выражена в работе Н. Кристи "Конфликты как собственность"4: государство в лице юристов-профессионалов "монополизировало" конфликты; участники конфликтов отчуждены от процессов их разрешения, и тем самым в обществе атрофируются важнейшие социальные функции. Конфликты должны быть "возвращены" населению. Речь идет о "выходе из системы" уголовной юстиции, усилении роли неформального социального контроля. Концепция австралийского криминолога Дж. Брейтуэйта указывает на базовый социально-психологический механизм действенности социального контроля над человеческим поведением - это чувство стыда. Фактически разворачивая теорию ярлыков, Дж. Брейтуэйт ввел понятия "клеймящего" и "воссоединяющего" стыда5. В его концепции подчеркивается позитивный потенциал неофициальных методов социального контроля, к примеру общественного порицания, упрека со стороны родных, которые вызывают чувство стыда как необходимого момента в саморегуляции человеческого поведения - но такой стыд не отвергает индивида, а интегрирует его в социальную общность, воссоединяет, в отличие от клеймящей процедуры официального правосудия.

Идея альтернативы в реагировании на преступления является уже не только критической, но и конструктивной, поскольку предлагает определенный способ реализации некарательного подхода, существо которого состоит в примирении сторон, организуемом в рамках процедуры посредничества1. Этот способ восходит к общинным формам решения конфликта, направленным на достижение соглашения2. Однако вряд ли стоит высокомерно считать его архаичным - сегодня в самых разных странах люди почувствовали потребность в том, чтобы потеснить государство в его монополии на конфликты, поняли необходимость изменений. В этом "секрет" столь стремительного распространения в мире идеи и практических форм альтернативной юстиции. Последние, конечно же, не тождественны древним механизмам разрешения конфликтов - мы живем в другом обществе: в обществе мегаполисов, где господствует разделение труда, индивидуализм и взаимное отчуждение, практически отсутствуют местные сообщества, а следовательно, суровое наказание не нарушает жизненного уклада социальных групп; в обществе с развитыми правовыми институтами и обилием юристов-профессионалов. Идея альтернативы не возвращает нас назад, но побуждает к конструированию современных форм воплощения старых (вечных) идеалов справедливости.

Альтернативные формы (переговоры, посредничество, арбитраж) нашли широкое применение в разрешении хозяйственных, гражданских, трудовых, административных споров3. Коснулась эта тенденция и уголовного правосудия. Альтернативные формы реагирования на преступления складывались под влиянием множества социальных и культурных факторов: социальных движений 60-х годов (борьба за сокращение численности тюремного населения и альтернативные наказания, за нормальные условия содержания в тюрьмах, за права жертв, за гражданские права национальных меньшинств, в том числе в уголовном правосудии); философских и религиозных миротворческих концепций, научных исследований и теорий. Кроме того, важную роль сыграли разного рода программы и экспериментальные практики в области реагирования на правонарушения1. В начале и середине 70-х годов, пишут К. Дали и Р. Иммарижеон, когда в Канаде и США начали появляться первые программы примирения жертв и правонарушителей, еще не было термина "восстановительное правосудие"2. Он появился позже, в 80-х годах, в работах, осмысляющих новый опыт, в частности в трудах участника разработки первой программы примирения жертв и преступников в США (конец 70-х годов) X . Зера. И. Айртсен, председатель Европейского форума программ посредничества между жертвой и правонарушителем и восстановительной юстиции, обращает внимание на то, что термин restorative justice п pu ш e л на Европейский континент недавно, но философия альтернативного уголовного правосудия складывалась в Европе примерно с конца 60-х годов XX в. И североамериканские инициативы во многом "несли на себе четкий след влияния теоретических трудов европейских ученых"3. В 1989 г. Законом о детях, молодежи и их семьях в Новой Зеландии фактически была создана первая в мире юридическая система восстановительного правосудия, в основание которой положены местные обычаи разрешения конфликтов4. Для этого созрели важные внутренние предпосылки, но в то время там еще ничего не было известно о теории восстановительного правосудия. В конце концов все эти направления начали составлять то, что сегодня относят к ВП.

В восстановительном подходе обобщены различные критические позиции относительно современного правосудия и выработан альтернативный понятийный аппарат, который положен в основание способа. Прежде всего, переопределяется само понятие преступления: это есть в первую очередь насилие, обида, нанесенные другому человеку, а не выпад против государства. Преступление наносит вред конкретному человеку или определенной социальной группе (общности), а потому порождает обязательства по его заглаживанию - именно так трактуется понятие ответственности. Отсюда меняется цель правосудия: не наказание, а восстановление - исцеление, примирение и возмещение ущерба. Восстановление здесь понимается не формально-юридически как восстановление нарушенного абстрактного правопорядка и ущемленных прав жертвы путем возмездия (при полном фактическом равнодушии к ее драме и нуждам), но в социально-антропологической рамке -как исцеление жертвы, возмещение причиненного преступлением вреда, деятельное искупление вины преступником, взятие им на себя ответственности за возмещение причиненного ущерба, восстановление нарушенных отношений в социальной общности. Основными действующими лицами процесса становятся сами участники события - правонарушитель и жертва, важнейший принцип восстановительного правосудия -уполномочивание сторон.

Пожалуй, главное для понимания восстановительного подхода состоит в содержании понятия ответственности: не попустительство и всепрощение, но точно так же и не возмездие. Примирение проводится только в том случае, если правонарушитель признается в совершенном деянии и готов загладить причиненный вред. Обидчик, который берет на себя ответственность, становится уже не пассивным объектом, претерпевающим государственное принуждение, а активным субъектом подлинной ответственности. В ВП ставится во главу угла вовсе не декриминализация (это другая тема), а способ ответа именно на криминальные деяния. "Необходимо признать, - пишет Дж. Брейтуэйт, - что уголовно-правовые нормы суть нравственные и ценностные установки значительно преобладающего большинства граждан... В современных индустриальных обществах существует единство мнений относительно правильности законов, направленных на охрану нашей личности и собственности"1. Единство касается, в первую очередь, того, что "насильственно-хищнические" преступления подлежат осуждению. С уголовным правом восстановительное правосудие расходится дальше -в способах реагирования.

Итак, восстановительное правосудие - это в первую очередь другой взгляд, другая философия ответа общества на преступления, "другая парадигма".

Понятие парадигмы введено Т. Куном для анализа науки и процессов ее развития, которые он связывает со сменой парадигм2. Парадигма включает онтологию (картину мира), методологию, способы (образцы) решения задач, ценности. Это понятие использовано Зером в упомянутой книге (на английском языке - " Changing Lenses ", что буквально означает "Меняя линзы") в более широком контексте: парадигма как способ видения реальности детерминирует наше восприятие как природного, так и социального мира, что, в свою очередь, определяет способ деятельности. Парадигмы, пишет Зер, "дают нам линзы, через которые мы смотрим на явления. Они указывают пути решения проблем... Парадигмы являются особым способом конструирования реальности, и "карательное правосудие" есть лишь одна из таких конструкций"1. Но коль скоро это так, возможны и другие конструкции, другие способы.

Парадигма - не просто одна из множества теорий, это признанное сообществом представление о мире, предлагающее определенную модель постановки проблем и их решений. Сегодня восстановительный подход - в каком-то смысле потенциальная парадигма. "Парадигма... возникает тогда, когда есть четко сформулированная теория в сочетании с последовательной "грамматикой" и способами реализации, а также некоторая степень единодушия. В задачи парадигмы не входит решение всех проблем, но она должна решить самые насущные и указать направление движения. Сомневаюсь, что мы уже к этому пришли... Мы можем прибегнуть к помощи новых линз, даже если они и не представляют собой законченной парадигмы. Новое видение может стать ориентиром, указывающим направление, в котором следует двигаться, экспериментируя и открывая новые горизонты.

В этом поиске нам предстоит сформировать понимание того, какими должны быть нормы; мы не стремимся охватить все ситуации, речь идет именно о стандарте, а не о том, как действовать в каждом конкретном случае. При использовании карательных линз в поле зрения попадают необычные, экстраординарные случаи, а процедуры, необходимые для решения таких дел, стали нормой и для "обычных" дел. Действительно, некоторые преступники настолько опасны от рождения, что их необходимо как-то обуздать; и кто-то должен принять соответствующие меры, руководствуясь особыми правилами. Некоторые преступления настолько ужасны, что требуют исключительных решений. Но не этими, особыми, ситуациями должны определяться нормы. Поэтому, в первую очередь, нам следует установить содержание понятия преступления и то, каким должен быть ответ на него, учитывая при этом и возможность исключений из правил. Таким образом, пока преждевременно замахиваться на охват всего спектра реальных ситуаций, скорее, следует подумать о том, что должно стать нормой"2.

Обратимся к исторически недавнему прошлому, когда тюрьма рассматривалась как рациональное наказание, способное обеспечить соразмерность ответа на преступление. Можно считать, что в правосудии конца XIX - начала XX вв. относительно определенного класса ситуаций произошла смена парадигмы - с созданием ювенальной юстиции (поскольку произошла радикальная смена способа). У ее истоков стоял тот же вопрос - об адекватности способов реагирования "природе" объекта и общественным ценностям. Преступное поведение стало рассматриваться как последствие неблагоприятной социальной среды, детский возраст указывал на несформированность личности и необходимость воспитания; в результате правонарушающее поведение несовершеннолетних было изъято из категории уголовных преступлений и стало трактоваться как отклоняющееся поведение1. Соответственно способом реагирования стали воспитание (перевоспитание), реабилитация. Суд взял на себя не свойственную прежде функцию - социализации детей с отклоняющимся поведением2. В этом радикальное отличие ювенальной юстиции (по истории возникновения и по понятию) от уголовной - не послабление уголовных санкций в силу возраста, а отказ от них вовсе и переход к реабилитационной модели реагирования. Эту модель Г. Бэйзмор назвал первой парадигмой ювенальной юстиции. Задача реабилитации получила, как он пишет, "медицинскую" интерпретацию, согласно которой преступное поведение рассматривается как симптом скрытых нарушений и психологических проблем3. Отсюда формой реагирования на правонарушающее поведение подростка стали реабилитационные и психотерапевтические программы, где правонарушитель оказывался пассивным получателем подобных услуг. Тем самым реабилитационный подход (или подход "индивидуализации обращения")4, отрицая наказание, фактически не берет на себя функции порицания за противоправные деяния и игнорирует проблемы безопасности общества в связи с подростковой преступностью, что, по мнению многих, выгодно лишь преступникам. Естественно, в конце концов последовала реакция: в 60-70-е годы в США ювенальная юстиция стала подвергаться резкой критике, и возник своего рода откат к карательной парадигме в реагировании на преступления несовершеннолетних. "Усиливающееся разочарование в реабилитационной доктрине и страх перед ростом подростковой преступности с применением насилия побудили многие штаты принять законы, облегчающие передачу несовершеннолетних преступников в уголовный суд для взрослых", в связи с чем возросло число подростков, отбывающих наказание в местах лишения свободы для взрослых1. Фактически речь идет о возникновении "карательной ювенальной юстиции"2, что само по себе нонсенс (с учетом понятия ювенальной юстиции).

Разочарование в реабилитационной модели и одновременно понимание несправедливости и неэффективности карательной тоже стали импульсом к поиску новых возможностей. В этой ситуации восстановительный подход дает свой ответ на коллизию, как совместить две противоположные ориентации в реагировании на правонарушающее поведение несовершеннолетних - заботу о детях и защиту общества от детской преступности.

Восстановительный подход важно сопоставить и с другими -теми, что при поверхностном взгляде кажутся ему близкими. Порой ВП путают со сделкой о признании. Сделка, будучи при определенных социокультурных условиях вполне осмысленной и практичной формой, ничего не меняет в карательной идеологии. Ни о каком примирении, раскаянии, исцелении жертвы и деятельной ответственности речи здесь не идет. Еще один подход - компромисс в борьбе с преступностью3. Весьма близка идеям ВП точка зрения о необходимости экономии уголовной репрессии и учета посткриминильно-го поведения лица, обвиняемого в совершении преступления, его раскаяния. Однако рамочные положения этих подходов принципиально различны. Идея компромисса как уступок в малом ради достижения более значимой цели - к примеру, раскрытия преступной организации путем побуждения виновного к сотрудничеству с органами уголовной юстиции - разрабатывается в идеологии повышения эффективности борьбы с преступностью. Безусловно, институт компромисса является чрезвычайно важным в решении этой задачи. Но смысл ВП совсем в другом - в уполномочивании сторон на решение конфликта, в обязательствах обидчика по заглаживанию вреда, причиненного жертве, в исцелении жертвы. Идея компромисса отвечает на вопрос о взаимоотношениях обвиняемого (потенциального обвиняемого) и государства, в то время как восстановительный подход ставит во главу угла отношения обвиняемого и потерпевшего (обидчика и жертвы).

Модели и мировые тенденции в области восстановительного правосудия. Оппозиция карательного и восстановительного правосудия - это противостояние двух взглядов ("линз"), абстракций, оппозиция идеальных типов, полученных, выражаясь терминологией Макса Вебера, "посредством мысленного усиления определенных элементов действительности"1. В реальности мы не обнаружим их в чистом виде. Если в пространстве логического мышления "карательное" и "восстановительное" противостоят как два предельных типа, выражающих различное содержание правосудия, в пространстве практической деятельности носители восстановительной идеи ищут диалога и форм сотрудничества с представителями и структурами официальной юстиции. Ибо только в этом случае ценности, заложенные в идее, могут найти реальное воплощение.

В уголовном правосудии, где защищается в первую очередь публичный интерес2, возможность реализации обсуждаемого подхода весьма проблематична. Однако восстановительная юстиция находит все больше сторонников и действует в разных странах мира как альтернативная либо дополнительная форма реагирования на уголовные преступления. Сегодня за термином "восстановительное правосудие" стоят разные практические модели реагирования на преступления, объединенные общей идеологией - направленностью на исцеление жертв, ресоциализацию правонарушителей и восстановление сообществ. (Концепция имеет много названий, среди них "репаративное" правосудие, "реституционное", "трансформационное", "неофициальное" правосудие, за каждым из которых можно увидеть разные акценты общей идеи.)

Центральным элементом восстановительного способа является посредничество (mediation ) как специально организуемая процедура. Новая практика развивается столь стремительно, что нуждается в стандартизации. В рамках Европейского комитета по проблемам преступности (Совет Европы) создан Комитет экспертов по организации посредничества в уголовных делах, который составил Рекомендацию, где освещаются основные принципы, правовая основа, вопросы организации и развития посредничества в уголовных делах3. Посредничество в уголовных делах определяется здесь как процесс, в котором жертва и правонарушитель (обвиняемый) имеют возможность добровольно участвовать в решении порожденных преступлением проблем с помощью беспристрастной третьей стороны (посредника)1.

Главная задача посредника (медиатора) состоит в организации встречи правонарушителя и жертвы. В 70-е годы такие специально организованные встречи получили название "программы примирения жертв и правонарушителей" (Victim - Offender Reconciliation Programs - VORP ), или коротко - "программы примирения". Но терминология претерпевает изменения. Опыт показывает, что преждевременное употребление слова "примирение" может вызвать негативное отношение жертвы к возможной встрече с нарушителем. Примирение - лишь возможный результат процесса. Поэтому сейчас американцы предпочитают называть такую программу "конференцией" жертвы и правонарушителя2, в практике московской группы мы предпочитаем в общении со сторонами говорить о "встрече" нарушителя и жертвы.

В ходе примирительной встречи с помощью специально подготовленных посредников (у нас их принято называть ведущими программ ВП3) правонарушитель и жертва "глаза в глаза" могут выразить чувства и переживания, задать волнующие вопросы. Встреча дает шанс нарушителю получить "обратную связь", почувствовать причиненную им боль, взять на себя подлинную ответственность за содеянное, принести извинение и принять активное участие в обсуждении условий возмещения ущерба, что одновременно способствует его ресоциализации - занятию позиции ответственного взрослого человека. Если правонарушитель раскаялся и готов возместить ущерб, составляется примирительный договор, выполнение которого далее контролируется. Задача ведущего - помочь жертве и обидчику выразить субъективную правду о событии, его причинах и последствиях и прийти к соглашению, содержание которого определяется самими сторонами. В примирительных встречах устанавливается психологическая правда. Отсюда результат встречи - примирительный договор - является субъективно справедливым, это результат для конкретных людей, а не для юридической системы.

Ведущий обеспечивает психологическую и физическую безопасность участников. Встреча тщательно готовится, предварительно ведущий встречается с каждой из сторон порознь, с тем чтобы выслушать их, рассказать о смысле предстоящей процедуры и подготовить к ней будущих участников. В программах принимают участие и другие лица, так или иначе затронутые преступлением, родственники. Последние могут оказать поддержку сторонам как в выработке решения, так и в последующей его реализации.

Как видим, процедура посредничества принципиально отлична от официального судебного процесса, она противостоит самой развитой современной процессуальной форме - состязательности. Последняя ориентирована на противостояние, предполагает деперсонализацию сторон (в судебное противоборство вступают не личности, а процессуальные фигуры), в то время как программа примирения ориентирована на организацию персонализированного диалога1. Поэтому в тезаурусе ВП столь важное место занимают такие "человеческие", а не формально-юридические категории, как чувства, потребности, переживания, понимание и т.п. Сопоставляя "процессуальные формы", важно понимать, что они являются процедурным выражением подхода. Будучи необходимым условием правосудия, ориентированного на наказание (условием справедливости "карательного" правосудия), состязательность одновременно усугубляет конфликт между сторонами и отнюдь не способствует раскаянию преступника. Но отказаться от нее можно, только отказавшись от карательной модели вообще.

Смена основных действующих лиц в решении конфликта отнюдь не возвращает нас к кровной мести или суду толпы, поскольку речь идет об особом способе деятельности, о специально организованной процедуре, юридические последствия которой определяются официальными органами. Существуют разные организационные модели, обеспечивающие взаимодействие программ примирения с системой уголовной юстиции: в одних странах действуют независимые службы примирения, в других они включены в службы пробации, в третьих являются частью исправительных служб, в четвертых медиацией занимаются социальные службы муниципалитетов и др. Информация о случаях передается судами или органами расследования. Юридические результаты достигнутого соглашения зависят от тяжести обвинения. По преступлениям, не представляющим большой общественной опасности, обвинение может быть снято до передачи дела в суд; если соглашения достичь не удается (либо одна из сторон вообще отказывается от примирения), дело возвращается в официальную систему. По более серьезным преступлениям судья, вынося окончательное решение, принимает во внимание результаты примирительной встречи1.

В ряде стран Европы нормы о посредничестве в уголовных делах вошли в законодательство, причем можно выделить разные способы законодательного оформления: в законах о ювенальной юстиции (Австрия, Германия, Финляндия, Польша), в УПК (Австрия, Франция, Бельгия, Финляндия, Польша), в УК (Германия, Финляндия, Польша), в специальном законе о посредничестве (Норвегия)2.

Сегодня помимо "классических" моделей примирения правонарушителя и жертвы "лицом к лицу" (они наиболее распространены в Северной Америке и Европе) используются семейные и общинные конференции, появившиеся в Новой Зеландии и Австралии, в которых участвуют также родственники сторон, другие члены сообщества, представители полиции и правосудия для несовершеннолетних, круги правосудия (как форма общинного правосудия, характерная для индейцев Канады). Кроме того, используются более частные программы - например, направленные на возмещение ущерба, "челночная" медиация, когда стороны не встречаются, но достигают соглашения с помощью посредника, восстановительные программы в тюрьмах по особо тяжким преступлениям, ориентированные не столько на юридические последствия, сколько на гуманитарные эффекты.

Основные принципы посредничества в разрешении конфликтов состоят в: 1) добровольности участия сторон; 2) нейтральности медиатора (ведущего); 3) конфиденциальности процесса. Эти принципы равно относятся к посредничеству как в гражданских, так и в уголовных делах. Но есть ряд специфических характеристик, относящихся к ВП - посредничеству в разрешении уголовных конфликтов. Назовем важнейшие.

1. Примирение по уголовным делам проводится лишь в том случае, если правонарушитель (обвиняемый, преступник) признает свою ответственность и готов загладить причиненный ущерб. Из этого обстоятельства вытекают некоторые следствия.

Во-первых, - юридического характера. Согласие на участие в программе не следует отождествлять с признанием вины в юридическом смысле. В упомянутой Рекомендации Комитета Министров Совета Европы, в комментарии к п. 14 ч. IV Приложения, подчеркивается: "Нет необходимости в том, чтобы обвиняемый признал вину, а органы уголовного правосудия, дабы не нарушить принцип презумпции невиновности (ст. 6.2, Европейская конвенция по правам человека), не должны считать его виновным. Достаточно, если обвиняемый принимает на себя определенную ответственность за произошедшее. Более того, участие в посредничестве не должно впоследствии обратиться против обвиняемого, если дело по окончании встречи вновь будет передано органам уголовного правосудия. К тому же согласие обвиняемого с изложенными обстоятельствами преступления, полученное в ходе встречи, или даже "признание вины" в ходе посредничества не должны быть использованы в качестве доказательств по данному делу в ходе последующего судебного разбирательства"1.

Во-вторых, особенность состоит в сочетании нейтральности ведущего с "несимметричностью" сторон. "Оставаясь беспристрастным, - говорится в той же Рекомендации (комментарий к п. 26 ч. V .3 Приложения), - ведущий не должен забывать о том, что совершено противозаконное деяние, проступок, ответственным за который является правонарушитель. Таким образом, существенным отличием посредничества в гражданских делах от посредничества в уголовных является изначальное неравенство сторон в последнем случае, поскольку очевидно, что основные обязательства лежат на правонарушителе. Однако, следуя принципу презумпции невиновности, ведущий не должен иметь позицию по вопросу виновности"2.

2. Цели примирения по уголовным делам не исчерпываются прагматическим результатом - заключением соглашения и возмещением ущерба, что характерно для решения гражданских споров. Программы ВП отличает их преобразующее влияние на личность как жертвы, так и нарушителя. Такую модель М. Умбрайт назвал гуманистической моделью посредничества в разрешении конфликтнов3. Гуманистическая, целительная функция посредничества, отмечает М. Умбрайт, во многих аспектах повторяет гуманистический стиль психотерапии, который подразумевает безусловную способность каждого человека к трансформации, изменению и личному росту. Эти категории, а также такие понятия, как исцеление, саморазвитие, эмпатия, взаимопонимание и др., вошли в обиход программ ВП из практики гуманистической психологии. Тем не менее посредничество не сливается с психотерапией, и ведущий не должен обладать навыками психотерапевта.

3. ВП имеет определенные ограничения. Во-первых, допускается, что некоторые преступники в целях общественной безопасности должны быть изолированы от общества. Во-вторых, чрезмерные требования пострадавших к правонарушителю должны быть ограничены в случае их несоразмерности тяжести совершенного деяния1.

Мировые тенденции в области ВП состоят в его распространении (расширении географии, росте числа организаций, уполномоченных заниматься восстановительными программами, категорий дел и количества случаев, прошедших через эти программы), развитии партнерства с официальной юстицией, укреплении международного сотрудничества, включении идей ВП в международные правовые акты, увязывании с национальным законодательством, придании приоритета в области правосудия для несовершеннолетних, стандартизации новой практики, в специальной подготовке ведущих (медиаторов). В упомянутой Рекомендации № R (99) 19, в частности, формулируется принцип доступности посредничества. Рекомендация призывает государства - члены Совета Европы способствовать развитию и признанию посредничества в качестве альтернативы либо дополнения к официальному уголовному процессу.

8 декабря 2000 г. состоялось официальное учреждение Европейского форума программ посредничества между жертвой и правонарушителем и восстановительной юстиции - первой в Европе международной организации, объединяющей исследователей, практиков, государственные и неправительственные организации, работающие в этой сфере. В Венской декларации о преступности и правосудии (принятой на Десятом конгрессе ООН по предупреждению преступности и обращению с правонарушителями, Вена, 10-17 апреля 2000 г.) обращено внимание на "возможности реституционных подходов к правосудию, которые направлены на сокращение преступности и содействие исцелению жертв, правонарушителей и оздоровлению общин"2. Пункты 27 и 28 этого документа непосредственно посвящены вопросам посредничества в уголовном правосудии. Комиссией ООН по предупреждению преступности и уголовному правосудию и Экономическим и Социальным Советом ООН принят в качестве проекта текст Декларации основных принципов использования программ восстановительного правосудия в уголовных делах (документ утвержден ESO SOC в качестве проекта резолюцией № 2000 /14)1. В соответствии с регламентом документ направлен государствам - членам ООН для обсуждения и представления рекомендаций относительно дальнейших действий в области ВП.

Наиболее востребованным восстановительный подход стал в правосудии по делам несовершеннолетних: здесь он встречает наибольшее понимание со стороны власти, правоохранительных органов и общественности2.

Россия: условия для реализации восстановительного подхода. В УГОЛОВНЫЙ кодекс РФ, введенный в действие с 1 января 1997 г., впервые была включена норма об освобождении от уголовной ответственности в связи с примирением обвиняемого с потерпевшим по делам публичного обвинения (ст. 76); уголовно-процессуальная регламентация устанавливалась ст. 9 УПК РСФСР. Институт примирения касался лиц, впервые совершивших преступление небольшой тяжести. В новом УПК РФ (ст. 25) правовое поле для прекращения дел по этому основанию расширено: теперь такую возможность получают и лица, впервые совершившие преступление средней тяжести. Это свидетельствует о стремлении законодателя к сокращению уголовной репрессии, к применению мирного способа в разрешении уголовных конфликтов.

Введению в УК РФ нормы об освобождении от уголовной ответственности в связи с примирением сторон предшествовали серьезные дискуссии. Авторы Кодекса, указав в качестве одной из целей наказания восстановление социальной справедливости, видели ее реализацию, в частности, в возможности освобождения от уголовной ответственности за примирением сторон не только по делам частного обвинения, но и по другим преступлениям небольшой тяжести3. Потенциал использования примирительных процедур содержится и в ряде других норм, в которых непосредственно о примирении не говорится, но идет речь о таких его элементах, как возмещение ущерба и заглаживание вреда со стороны обвиняемого (ч. 1 ст. 75 УК РФ), уграга лицом признака общественной опасности (ст. 77 УК), а также в нормах, касающихся уголовных дел в отношении несовершеннолетних (ст. 90, 91 УК РФ) и предусматривающих освобождение от уголовной ответственности в связи с применением принудительных мер воспитательного воздействия. По делам частного обвинения примирение влечет обязательное прекращение уголовного дела, и мировой судья обязан разъяснить сторонам возможность примирения (ч. 5 ст. 319 УПК РФ). Но поскольку мировой судья рассматривает уголовные дела только о преступлениях небольшой и средней тяжести, то фактически по всем делам публичного и частно-публичного обвинения, где преступление совершено впервые, он должен разъяснить это право. По всем перечисленным категориям дел речь идет, следовательно, о процессуальном праве сторон на примирение1.

В общеправовом смысле примирение - это право людей, которое не запрещено законом и которое они в принципе могут осуществить за пределами уголовного судопроизводства безотносительно к юридической квалификации совершенного деяния. Такие действия, приведшие к заглаживанию вреда, причиненного потерпевшему, согласно п. "к" ч. 1. ст. 61 УК РФ служат обстоятельством, смягчающим наказание.

Приведенные нормы являются важнейшей предпосылкой формирования в России практики восстановительного правосудия. Однако, как показывают исследования, потенциал указанных норм во многом остается нереализованным2. В частности, в исследовании председателя Ростовского областного суда В. Н. Ткачева выявлено, что не менее 90 % решений (следователей и судей) об освобождении от уголовной ответственности в связи с примирением с потерпевшим выносятся по делам частного обвинения3. Причины разрыва между законом и правоприменительной практикой можно усмотреть в наличии стереотипа отнесения примирения именно к этой категории дел, в общей карательной направленности уголовного судопроизводства и соответствующем сознании правоприменителей, относительно применения к несовершеннолетним норм ст. 76 и 90 УК РФ - в отсутствии сколь-нибудь эффективных механизмов ресоциализации подростков, вызывающем опасения судей, что, освобожденные от уголовной ответственности, они вновь совершат преступления4, и, наконец, в отсутствии правовой регламентации направления случаев на примирение5. В рамках действующего в России института примирения не определены ни процедура передачи дел посредникам, ни форма контроля за договоренностями между сторонами, ни социально-реабилитационная инфраструктура реализации решений данного типа. Примирение (по указанным категориям дел) рассматривается как право лиц, но не как специально организуемая процедура. В отечественном законодательстве по уголовным делам мы встречаем понятие "примирение", но не найдем "посредничество". Однако для сторон уголовного конфликта, разделенных враждой и противоположными процессуальными интересами, примирение нередко становится затруднительным, а порой и невозможным. Концепция восстановительного правосудия придает праву на примирение механизмы реализации.

В России в настоящее время в разных регионах действует ряд некоммерческих организаций, осуществляющих в рамках пилотных проектов программы ВП1. Первой стала межрегиональная общественная организация Общественный Центр "Судебно-правовая реформа", которая с 1997 г. занимается созданием условий и отработкой элементов ВП в нашей уголовной юстиции. К числу таких условий относятся: установление партнерства с правоохранительными органами и судами, разработка алгоритмов взаимодействия, проведение программ примирения между правонарушителем и потерпевшим в рамках пилотных проектов, разработка методик и обучение потенциальных ведущих навыкам проведения программ, издание литературы по этой проблематике.

Элементы восстановительного подхода начали вводиться в практику по делам несовершеннолетних, где некарательная парадигма наиболее востребована и встречает меньше сопротивления со стороны правоохранительных органов. Больше того, по делам в отношении несовершеннолетних формируется понимание необходимости реализации восстановительного подхода со стороны судейского корпуса. "Следует признать, - пишет В.Н. Ткачев, - что в условиях явно недостаточного законодательного регламентирования восстановительного правосудия именно судебные органы выступают наиболее эффективным субъектом в этой области"2. Получена поддержка и в Генеральной прокуратуре РФ3.

Благоприятствование восстановительному правосудию связано с активизацией юридической общественности, судейского корпуса и общественных организаций в осуществлении провозглашенного Концепцией судебной реформы РФ 1991 г. положения о создании в России системы ювенальной юстиции. Начиная с 1998 г. в Москве и Санкт-Петербурге при поддержке Детского фонда ООН (ЮНИСЕФ), затем в Ростове-на-Дону и Саратове (при поддержке Программы Развития ООН (ПРООН) осуществляются проекты, направленные на приведение российского правосудия в отношении несовершеннолетних к международным стандартам1. (В настоящее время к подобным экспериментам готовятся и другие регионы, причем инициаторами выступают областные суды.) Речь идет о реализации фундаментальных принципов ювенальной юстиции, таких как: благополучие подростка (преимущественно охранительная ориентация юстиции), индивидуализация, социальная насыщенность, позволяющая суду привлечь разных специалистов для работы с ребенком2. Совершение подростком правонарушения рассматривается в первую очередь как симптом неблагополучия (социального или психического), именно это становится предметом работы гуманитарных служб. В практическом плане в пилотных проектах это вылилось в учреждение должности социального работника при судье, рассматривающем дела несовершеннолетних. В обязанности социального работника входят, во-первых, сбор информации об условиях жизни и воспитания подростка, причинах и условиях, способствовавших совершению им преступления, исследование уровня психического развития и иных особенностей его личности (ст. 392 УПК РСФСР, ст. 421 УПК РФ, ч. 3 ст. 20 УК РФ), во-вторых, социально-реабилитационная работа с подростком, обеспечивающая воспитательный эффект некарательных решений суда3.

Однако дополнение суда только позицией социального работника (социальной службой) не исчерпывает целей ресоциализации, возвращая нас к классической реабилитационной парадигме. Согласно концепции правосудия по делам несовершеннолетних, которая разрабатывается Центром "Судебно-правовая реформа", структура процесса ресоциализации при работе с несовершеннолетними правонарушителями предполагает в общем случае и социальную работу, и программы ВП. Последние, как уже говорилось, одновременно с некарательным реагированием обеспечивают порицание за преступление, возмещение ущерба, исцеление жертвы, личностное развитие нарушителя через принятие ответственности за содеянное. В двух районах г. Москвы Центром разрабатывались модели взаимодействия программ примирения со следствием, прокуратурой и судом. В процессе работы сотрудники Центра столкнулись с немалыми трудностями включения программ примирения в уголовный процесс. Прежде всего - на стадии предварительного расследования. Ведомственные показатели оценки работы следователя делают его фигурой, не заинтересованной в передаче дел в программы примирения, даже по делам небольшой тяжести. Более продуктивным оказывается взаимодействие с прокуратурой и судом.

Наиболее полная рабочая модель была разработана и реализована в работе с Черемушкинским районным судом г. Москвы1. Сотрудничество Центра и суда строилось на основании договора, процедуры взаимодействия участников проекта были зафиксированы в специально разработанном алгоритме, который стал неотъемлемой частью договора сотрудничества. С учетом обусловленных законодательством "внутренних потребностей" правосудия по делам несовершеннолетних первой новой позицией в экспериментальной модели стал социальный работник - он был нужен судье для сбора необходимой информации о подростке. Программы же примирения стали встраиваться как дополнительный элемент - информация о делах передавалась на программу примирения социальным работником после его первичного контакта с обвиняемым. В глазах судьи и социального работника программы примирения обвиняемого и потерпевшего вписываются в общий контекст социально-реабилитационного процесса как его катализаторы и важнейшие элементы. В случае проведения программ примирения примирительные договоры по ходатайству сторон приобщались к материалам дела и учитывались судом при вынесении решения.

Законодательство и практические эксперименты по организации примирения между обвиняемым и потерпевшим подготовили почву для коррекции отечественной правоприменительной практики, ее восстановительной переориентации. Ближайшие шаги - это область реагирования на правонарушения несовершеннолетних2 и мировая юстиция3. Новый опыт должен получить более существенную поддержку со стороны официальных органов и институциональное закрепление.

В перспективе следует вести речь и о расширении правового поля для некарательных юридических последствий примирения. Сегодня можно констатировать, что этот процесс продолжается и после принятия УПК РФ, Важной вехой стал здесь Федеральный закон от 31 октября 2002 г. № 133-ФЗ "О внесении изменений и дополнений в Уголовный кодекс Российской Федерации, Уголовно-процессуальный кодекс Российской Федерации и Кодекс Российской

Федерации об административных правонарушениях"1, который внес существенные изменения в ст. 158 УК РФ (кража). Теперь неквалифицированная кража отнесена к преступлениям небольшой тяжести, а ряд квалифицированных видов кражи - к категории средней тяжести, что вводит их в круг дел, предусмотренных ст. 25 УПК РФ. Это имеет большое значение, в частности, для производства по уголовным делам в отношении несовершеннолетних. Как показывает анализ структуры преступности несовершеннолетних, наибольший удельный вес занимают кражи, при этом подростки нередко совершают кражи вдвоем (группой), что в прежней редакции ст. 158 УК РФ относило их к категории тяжких преступлений. Но, как справедливо замечает В. Н. Ткачев, "именно корыстные преступления, не сопряженные с опасным для жизни и здоровья насилием, субъектами которых выступили несовершеннолетние, и могли бы в первую очередь стать тем правовым полем, в рамках которого следовало бы применять доктрину восстановительного правосудия"2. Однако пока нормы об освобождении от уголовной ответственности за примирением сторон по делам публичного и частно-публичного обвинения ограничивают права потерпевшего, поскольку право окончательного решения о прекращении дела принадлежит правоприменителю3.

Использование посредничества в отечественном уголовном судопроизводстве все активнее обсуждается учеными, предлагаются различные варианты связи примирительных процедур с уголовным процессом. При этом все сходятся в том, что новая практика должна быть под контролем суда4. Правда, К. Сесар предупреждает, что восстановительную юстицию не следует включать в систему уголовной юстиции, поскольку есть опасность перерождения первой в рамках более сильной карательной системы5. Но "учреждение автономной системы восстановительной юстиции" пока представляется утопией, причем не только в России. Перспектива же создания у нас автономной системы ювенальной юстиции может оказаться достаточно реалистичной. И с учетом мировых тенденций "детского" правосудия это должна быть восстановительная ювенальная юстиция.

Не стоит тем не менее забывать, что восстановительный подход как таковой, да и нормы российского законодательства предусматривают возможность важных юридических последствий примирения сторон и для взрослых обвиняемых. Однако практическое применение соответствующих норм предполагает специальные усилия, поскольку велика инерция обвинительного сознания правоприменителя, а в основании сегодняшних экспериментов лежит добрая воля отдельных следователей, прокуроров и судей, это слишком зыбкая почва. Путь видится в изменении правосознания правоприменителя и развитии института посредничества в уголовных делах, для которого, по-видимому, потребуется законодательное оформление.

Разговор среди практиков и ученых-юристов о целях и задачах правосудия идет не одно столетие. Проблемы, связанные с традиционными способами разрешения уголовных дел, хорошо известны и неоспоримы. Уголовное судопроизводство обладает очевидными недостатками, в то время как его положительные стороны едва заметны как для участников, так и для сторонних наблюдателей. Следовательно, вполне логично, что прикладываются серьезные усилия заменить формальное уголовное судопроизводство альтернативами методами, более обещающими с точки зрения достижения положительных результатов.
В настоящее время вместо традиционных моделей инквизиционного (карающего) правосудия формируется новая концепция правосудия, предполагающая применение внесудебных, альтернативных практик разрешения правовых конфликтов, которая в международной практике получила название «Восстановительное правосудие» (restorative justice).
Под этим термином понимаются разные практические модели реагирования на преступления, которые объединены общей целью и идеологией: направленностью на психологическое и душевное исцеление жертв, ресоциализацию правонарушителей и восстановление отношений между ними, обществом и государством.
Краеугольным камнем здесь является не наказание, а примирение сторон и всестороннее возмещение ущерба. Восстановительное правосудие – это комплекс мер реагирования на совершенное преступление, главной задачей которых является восстановление нарушенных общественных отношений, причиненного преступлением, путем примирения жертв и преступников, в целях исцеления жертв, ресоциализации осужденных и возмещения ими ущерба потерпевшим.
В самом общем виде, в восстановительном правосудии речь идет о «нерепрессивном» преодолении вредных последствий преступного деяния и стремлении восстановления в той или иной мере (полностью или частично) состояния «до преступления», посредством снятия или хотя бы смягчения уголовно-правового конфликта мерами, направленными на достижение компромисса между участниками этого конфликта (потерпевшим и лицом, подлежащим уголовному преследованию).
Следует отметить, что идеи восстановительного правосудия стали формироваться относительно недавно. Впервые специализированные программы восстановительного правосудия были апробированы в 70-80гг. прошлого века в Канаде, США, Великлобритании и Новой Зеландии.
Программы «Victim-Offender Reconciliation Programs (Жертва-Правонарушитель примирительные программы)», впервые представленные в Канаде в 1974 и в США в 1977 году, были основаны на «менонитских» принципах обмена и диалога. «Меннони́ты - одна из протестантских деноминаций, получившая название от своего основателя, Менно Симонса (1496-1561), голландца по происхождению. Судебные тяжбы, присяга и воинская служба у меннонитов отрицаются. Меннонитство отличается «миролюбивым и умеренным» характером. Никогда не призывает к насилию и злу. Заставляет задуматься о смысле всей жизни вообще, о самосовершенствовании и развитии своей души». Данные программы включали в себя встречи жертв преступлений и правонарушителей, обычно проводившееся перед вынесением приговора, в присутствие нейтральной третьей стороны. Работа сторонников данной программы была тесно связана с религиозными принципами и институтами.
Программы «Victim-OffenderMediation (Посредничество между жертвой и правонарушителем)» начали осуществляться в Великобритании, Скандинавии и других странах Западной Европы в конце 70-х и 80-х годах, особенно активно они развивались в сфере ювенальной юстиции, когда жертвы преступлений и их защитники стали предпочитать термин «посредничество в разрешении конфликтов» («Mediation») термину «примирение» («Reconciliation») для обозначения программ встреч жертв и правонарушителей. Данная программная модель была схожа с предыдущей программной моделью, хотя во встречах получили возможность участвовать, помимо жертв и правонарушителей, и другие затронутые преступлением люди, особенно когда рассматривались дела о серьезных правонарушениях.
«Family Group Conferences (Семейные конференции)». На протяжении 1980-х годов в Новой Зеландии а введена практика семейных конференций которые могут применяться практически ко всем преступлениям, совершенным подростками. Семейные конференции отличаются от других программ тем, что они вовлекают в обсуждение преступления большее число членов общества, признают более широкий круг пострадавших от преступления и делают акцент на участии представителей семьи правонарушителей. Семейные конференции были впервые представлены в 1991 году в Австралии как часть инициатив полиции. Проводимые полицией конференции были также учреждены в Австралийской Столичной Территории. В других штатах и Северных Территориях конференции проводились на базе судебной системы. Проведение конференций в области подростковой преступности было законодательно утверждено в 1993-1994 годах в Южной и Западной Австралии. Конференции там созывали и проводили не представляющие полицию профессионалы. Модель семейных конференций получила свое развитие и в других странах, включая Канаду, США и Великобританию.
«Sentencing Circles» – «Круги правосудия» впервые появились в Канаде в 80-х годах как часть политики индейских общин по отношению к своим преступникам. Исследователи выделяют в качестве их основных целей разрешение конфликтов, восстановление порядка и гармонии и «исцеление» правонарушителя, жертвы и общества. Практика кругов правосудия основана на процессе достижения консенсуса, что подразумевает «обширные рамки деятельности, которые включают в себя участие жертв преступлений, их семей, членов семей и друзей преступника и членов местного сообщества, целью которых является прореагировать на недостойное поведение и наложить соответствующие санкции в интересах всех участвующих сторон». Круги правосудия сейчас получили распространение и среди неиндейского населения Канады и США.
Несколько позже необходимость введения восстановительного правосудия в странах Европы была обусловлена тем, что в 1999 году были приняты Рекомендации Комитета Министров Совета Европы государствам-членам Совета Европы, посвященные посредничеству в уголовных делах.
Комитет Министров Совета Европы оценил посредничество как гибкое и всеобъемлющее дополнение или альтернативу традиционному судебному разбирательству и отметил, что посредничество способствует повышению в сознании людей роли человека и сообщества в предотвращении преступлений и разного рода конфликтов. Оно может способствовать новым, более конструктивным и менее репрессивным исходам того или иного дела.
Принципом восстановительного правосудия является удовлетворение интересов потерпевшего от преступления. Жертвы преступлений достаточно редко получают возмещение убытков, формальная процедура привлечения виновного лица к уголовной ответственности и его наказания, зачастую, не приносит потерпевшему ни морального, ни материального возмещения, не способствуют восстановлению социальной справедливости применительно к интересам конкретного потерпевшего.
Европейскую практику восстановительного правосудия демонстрируют Франция и Бельгия. Как во Франции, так и в Бельгии восстановительное правосудие в форме медиации «выросло» из практики. Сегодня медиация жертвы и правонарушителя является частью большого движения, называемого в целом восстановительным правосудием. В Рекомендации от 15 сентября 1999 г. Комитета министров государствам – членам Совета Европы о применении медиации в рамках уголовной юстиции дано определение медиации как «любых процессуальных мер, позволяющих потерпевшему и лицу, подлежащему уголовному преследованию, активно участвовать в преодолении трудностей, вытекающих из факта совершения преступления, при непосредственном участии независимого третьего лица и при условии, что стороны конфликта добровольно соглашаются с применением этих мер».
Законодательные акты, формализующие и легализующие медиацию, появились позднее. Во Франции таковым стал Закон от 4 января 1993 года, развитый Законом от 23 июня 1999 года (в обоих случаях речь шла об изменениях и дополнениях УПК). В Бельгии – Закон от 10 февраля 1994 года, также дополнивший УПК, и ряд подзаконных актов.
Для начала выделим общие черты бельгийского и французского вариантов медиации:
а) процессуальной предпосылкой развития практики медиации послужил принцип целесообразности возбуждения уголовного преследования и соответственно широкое применение института отказа от уголовного преследования (classement sans suite) не по формальным основаниям, а по мотивам его нецелесообразности. Данное обстоятельство также надо учитывать: с помощью альтернатив уголовному преследованию, в том числе медиации, законодатель не только стремится смягчить репрессивный характер уголовного права, но и борется с негативными последствиями оставления значительного числа уголовно-наказуемых деяний без вразумительной реакции со стороны государства;
б) неизменной остается основная идея медиации. Схематично она выглядит так: прокурор при принятии решения о возбуждении уголовного преследования в той или иной форме инициирует процедуру медиации (примирения). Окончательное решение он принимает в зависимости от успеха или неудачи ее проведения (критерием является достижение соглашения);
в) медиация используется по очень широкому кругу дел с минимальным количеством каких-либо формальных ограничений. Во Франции таких ограничений нет совсем. В Бельгии речь идет о делах по преступлениям, наказуемым тюремным заключением сроком до 20 лет.
Теперь перейдем к тем признакам, которые отличают французский вариант медиации от бельгийского, сразу обратив внимание, что первый намного менее формализован:
а) прежде всего, в двух странах по-разному решен вопрос о том, кто конкретно должен быть нейтральным посредником, пытающимся примирить стороны уголовно-правового конфликта.
Во Франции после многочисленных колебаний остановились на модели так называемой делегированной медиации. Хотя формально законодатель ничего не уточняет по этому поводу в тексте УПК, при проведении медиации прокурор передает досье в «профильную» общественную организацию, не имеющую непосредственного отношения к системе уголовной юстиции. Детали варьируются в зависимости от регионов страны, однако по сложившейся везде практике прокурор не участвует в проведении процедуры медиации. Он лишь принимает окончательное решение о судьбе уголовного дела после возвращения к нему материалов из общественной организации, которой он делегировал примирительные полномочия.
В Бельгии функции по проведению медиации возложены непосредственно на прокуратуру (дабы, как объяснялось, избежать «приватизации» уголовной юстиции). С этой целью в штатах прокуратур была учреждена специальная должность – первый помощник прокурора (magistrat de liaison), отвечающий за процедуру медиации. Кроме того, в прокуратурах появились специальные должности советников по медиации (ими должны быть профессиональные криминологи) и помощников по медиации (социологи). Строго говоря, именно последние и предпринимают конкретные действия по примирению потерпевшего и лица, подлежащего уголовному преследованию;
б) существенно отличается собственно процедура медиации, в том числе и степень ее формализации.
Во Франции законодатель вовсе не формализует эту процедуру (если не считать некоторых аспектов, скажем права сторон на юридическую помощь), стремясь избежать излишней «юридизации» и «процессуализации» института.
В Бельгии процедура медиации стала настоящим автономным процессом, состоящим из ряда стадий:
отбор дел для проведения медиации (здесь применяется много разнообразных критериев, выработанных практикой);
подготовительная стадия, где происходит реальная процедура примирения (встречи, переговоры и т.д.). Эта стадия занимает в среднем три месяца, что, по мнению многих специалистов, «убивает» идею быстрого неформального преодоления негативных эффектов преступления. По итогам подготовительной стадии составляется доклад, включающий отчет о проведенных мероприятиях и формулировку конкретных предложений, который затем передается прокурору (magistrat de liaison);
слушание дела в кабинете прокурора, проходящее достаточно «процессуально» (выяснение личности, предоставление слова сторонам и т.д.). В то же время участвующим в слушании адвокатам сторон запрещено полемизировать между собой (они могут лишь давать советы клиентам), чтобы медиационное заседание у прокурора не превратилось в суррогат судебного заседания. По итогам слушания составляется протокол, где либо констатируется невозможность применения медиации (компромисс не достигнут), либо определяются конкретные условия освобождения от уголовного преследования, принимаемые обвиняемым;
стадия исполнения, завершающая процедуру. Если обвиняемый добровольно выполнит условия (принуждать его к этому нельзя), то право государства на уголовное преследование прекращается, о чем составляется отдельный протокол. Если условия не выполнены, прокурор открывает официальное уголовное преследование, для которого неудача медиации не имеет никакой юридической силы.
Анализ правоприменительной практики зарубежных стран по формированию восстановительного правосудия в мире показывает, что область реализации восстановительного правосудия при всём разнообразии определяется двумя моментами: категорией преступлений и субъектом правонарушения. Речь идет о корыстных преступлениях, хулиганстве, вандализме и т.п. Что же касается субъекта, то прежде всего имеются в виду молодые правонарушители: если человек молодой и если это не профессиональный преступник, то вопрос о способе реагирования на преступление – воистину вопрос всей его дальнейшей жизни. Здесь точка бифуркации: в зависимости от способа реагирования возможны принципиально разные траектории жизни этого человека. Поэтому восстановительные программы направляли свои усилия в первую очередь на контингент юных правонарушителей и имели дело с преступлениями, по которым возмещение материального ущерба представляется наиболее разумной и справедливой формой разрешения криминальной ситуации. Формирование практики восстановительного правосудия происходило на Западе на фоне и в какой-то мере в самих структурах существующей ювенальной юстиции. А ювенальная юстиция, как уже говорилось, характеризуется «социальной насыщенностью», причем в разных странах этот принцип реализуется в различных формах: службы пробации, социальные и психологические службы, общинные образования и пр. Важно одно: восстановительное правосудие, выходя на социальную арену как новый способ реагирования на преступления, устанавливает связи кооперации не с «чистым» уголовным процессом, а с уголовным процессом, уже находящимся в социально-реабилитационной инфраструктуре.
Весьма существенная деталь заключается в том, что особое отношение к, совершившему преступление, состоит в то, что на первый план при событии преступления выдвигается необходимость восстановления нанесенного несовершеннолетним морального, психологического и материального ущерба потерпевшему и вовлечения правонарушителя в социально-реабилитационные программы, а не кара со стороны государства.
Сказанное имеет прямое отношение к той модели, которую мы выстраиваем. Поскольку в Узбекистане нет подобной ювенальной социально-реабилитационной инфраструктуры.
У нас же в стране в глубоком реформировании нуждаются все функционирующие в настоящее время элементы ювенальной юстиции: административное производство, предварительное расследование, исполнение уголовных наказаний и других видов воздействия, а также деятельность по профилактике правонарушений. Но самое главное, кардинальным образом должна измениться парадигма обращения с молодыми правонарушителями. Общество должно пересмотреть свое отношение к несовершеннолетним преступникам как «врагам общества» и рассматривать себя как «совиновника» их преступлений, потому что оно не создало надлежащих условий для образования и воспитания несовершеннолетнего.
В самом общем виде речь идет о попытках снятия или хотя бы смягчения уголовно-правового конфликта мерами, не связанными с уголовной репрессией, но направленными на достижение компромисса между участниками этого конфликта (потерпевшим и лицом, подлежащим уголовному преследованию). Речь идет о нерепрессивном преодолении вредных последствий преступного деяния и стремлении восстановления (полностью или частично) состояния «до преступления».
В этой связи следует остановиться на восстановительном предупреждении преступлений как функции сообществ. Что это такое? Традиционно считалось, что для предупреждения преступного поведения представители общества должны сообщить о готовящемся преступном деянии для того, чтобы обезвредить преступника. Такое предупреждение является изолирующим. Восстановительное правосудие предлагает новое представление о предупреждении. Предупреждение – это, прежде всего, действия по возвращению правонарушителя в общество с новой позицией, которая позволит ему действительно возвратиться в общество, а другим людям принять его. Это позиция ответившего за свой поступок. Позиция ответственности и ответственного поведения по своему содержанию в восстановительном правосудии трактуется как действия человека по исправлению вреда, который он нанес. И вот этот важный момент ответственности отличает стандартную форму реагирования государства на преступление (прежде всего, это наказание) от формы реагирования восстановительного правосудия. Поэтому мы говорим о возвращении правонарушителя в общество таких людей, у которых принято отвечать за свои действия, исправляя последствия своих поступков. И это новое состояние должно быть предупреждающим дальнейшие противоправные деяния, т.е. предупреждение может быть и в рамках уголовного правосудия, а не только в рамках родильных домов, детских садов, школ и т.д.
Ведущий здесь реализует предупредительную функцию восстановительного правосудия как другой тип предупреждения, и это отличает те примирительные встречи, которые происходят под руководством ведущего, от насильственных действий общественности (мести, судов Линча и т.д.).

СОВРЕМЕННОЕ ПРАВО №9 2011 Страницы в журнале: 52-55

М.А. МУСАЕВ,

зав. кафедрой адвокатуры Государственной классической академии им. Маймонида

Рассматриваются принципы использования программ восстановительного правосудия, анализируется один из основных методов реализации идеи восстановительного правосудия: примирительные процедуры, объединяемые понятием медиации.

Ключевые слова: восстановительное правосудие, примирительные процедуры, медиация.

Restorative justice and mediation issues

The principles of restorative justice programs, examines one of the main methods of implementing the idea of restorative justice: conciliation, mediation united concept.

Keywords: restorative justice, conciliation, mediation.

К концу второй половины двадцатого столетия в научной литературе, да и в практической деятельности правоохранительных органов ряда государств, стала весьма популярной идея так называемого восстановительного правосудия. В ее основе лежали новые подходы к преступлению и наказанию, ориентированные на ограничение властных способов разрешения уголовно-правовых конфликтов и на урегулирование последствий преступления самими конфликтующими сторонами с привлечением в необходимых случаях общественных институтов. Восстановительное правосудие - это движение за справедливость, которое не отменяет, но дополняет официальную форму правосудия, вовлекая стороны и общественность в решение последствий преступления. Сторонники восстановительного правосудия отмечают его значимость в нравственном, организационном и даже финансовом отношениях, что выражается в возможности достижения ряда позитивных результатов.

В частности, восстановительное правосудие:

Позволяет решать конфликты за счет активного вовлечения конфликтующих сторон;

Содействует удовлетворению обеих конфликтующих сторон;

Трансформирует противостояние между людьми в совместную деятельность по решению их конфликта несоперническим способом;

Укрепляет традиции миротворчества и сопереживания;

Содействует воспитанию общества и закреплению в нем гуманистических ценностей;

Обеспечивает скорейшее возмещение морального и материального ущерба, причиненного конфликтной ситуацией;

Частично освобождает правоохранительные и судебные органы от перегруженности мелкими делами, давая им возможность сосредоточиться на делах более серьезных;

Экономит бюджетные средства государства и время профессионалов уголовной юстиции;

Способствует социальной реинтеграции преступника и уменьшению количества уголовных наказаний.

В ряде стран - Канаде, США, Австралии, Новой Зеландии, Австрии, Бельгии, Великобритании, ФРГ, Норвегии, Финляндии, Польше и Чехии - восстановительное правосудие было принято и внедрено на уровне национального законодательства. Одним из основных методов реализации идеи восстановительного правосудия являются примирительные процедуры, объединяемые понятием медиации.

Институт медиации означает, как правило, временный отказ от возбуждения обвинения и замену принудительного возмещения причиненного преступлением вреда в порядке уголовного или гражданского судопроизводства его добровольным возмещением виновным соответственно соглашению, достигнутому им с потерпевшим.

Институт временного отказа от возбуждения публичного обвинения и наказания обвиняемому предусмотрен, в частности, § 153а УПК ФРГ, содержание которого может служить в данном случае иллюстрацией. Его суть сводится к тому, что прокурор с согласия суда и самого обвиняемого вправе временно отказаться от возбуждения публичного обвинения, возложив на обвиняемого обязанность возместить причиненный преступлением вред, либо выполнить определенную работу с целью загладить такой вред, либо выполнить иную общественно полезную работу, либо выплатить определенную денежную сумму в государственную казну. В случае исполнения обвиняемым возложенных на него обязанностей в установленный срок прокурор полностью отказывается от возбуждения публичного обвинения. УК ФРГ предусматривает право суда отказаться от назначения наказания при условии возмещения виновным вреда, причиненного преступлением, или при выраженном стремлении к этому (§ 46а).

Соглашения о возмещении вреда стороны могут достичь самостоятельно либо воспользоваться помощью посредника - медиатора - в случаях, когда за совершение преступления предусмотрено не более строгое наказание, чем лишение свободы на срок до одного года или денежный штраф в сумме до 360 дневных ставок оплаты труда.

В Великобритании для практического урегулирования вопросов возмещения вреда, причиненного преступлением, на различных стадиях уголовного судопроизводства широко используются процедуры медиации двух основных видов: полицейская медиация и судебная медиация. Полиция вправе до возбуждения уголовного дела передать материалы в службу медиации, обычно состоящую из работников службы пробации, представителей общественности и иногда представителей полиции. В случае успешного проведения примирительных процедур и заключения соответствующего соглашения о заглаживании вреда полиция освобождает виновного от уголовной ответственности, обычно ограничиваясь предупреждением. Судебная медиация, как институт уголовного процесса, используется по категориям уголовных дел, рассматриваемых судами. Особое значение судебная медиация имеет для ювенальной юстиции. Ее суть состоит в отложении судом вынесения окончательного приговора и назначения наказания до проведения медиационных процедур. Суд вправе отсрочить с согласия подсудимого назначение наказания на срок до 6 месяцев для возмещения им ущерба. Вместе с тем судебная медиация не является альтернативой уголовной ответственности лица, поскольку в случае успешного проведения медиационных процедур суд вправе лишь смягчить меру наказания.

Во многих западных государствах предусматривается возможность инициирования должностными лицами (полиции, прокуратуры, суда) примирения потерпевшего с обвиняемым, а также введен процессуальный контроль характера обязательств причинителя вреда, условий и сроков их исполнения. Нарушение причинителем вреда условий соглашения, принятого в результате медиации, вызывает последствия в виде официального обвинения и рассмотрения уголовного дела в обычном порядке.

Возможность использования примирительных процедур в качестве альтернативы репрессивному правосудию предусматривается в ряде международных правовых актов, включая Декларацию основных принципов правосудия для жертв преступлений и злоупотреблений властью, где отмечается: «к жертвам следует относиться с состраданием и уважать их достоинство. Они имеют право на доступ к механизмам правосудия и скорейшую компенсацию за нанесенный им ущерб в соответствии с национальным законодательством» (п. 4); «в тех случаях, когда это необходимо, следует создать и укрепить судебные и административные механизмы, с тем чтобы обеспечить жертвам возможность получать компенсацию с помощью официальных и неофициальных процедур, которые носили бы оперативный характер, являлись справедливыми, недорогостоящими и доступными. Жертв, стремящихся получить компенсацию с помощью таких механизмов, следует информировать об их правах» (п. 5);

«в тех случаях, когда это необходимо, следует использовать неофициальные механизмы урегулирования споров, включая посредничество, арбитраж и суды обычного права или местную практику, с тем чтобы содействовать примирению и предоставлению возмещения жертвам» (п. 7).

В российском уголовном судопроизводстве институт примирения обвиняемого с потерпевшим до 1996 года применялся лишь по делам частного обвинения. Федеральный закон от 21.12.1996 № 160-ФЗ внес в уголовно-процессуальное законодательство существенные изменения. Одно из них касалось возможности примирения обвиняемого с потерпевшим по делам не только частного, но и публичного и частно-публичного обвинения. Новая редакция ст. 9 УПК РСФСР предусматривала право суда, прокурора, следователя и органа дознания прекратить уголовное дело в отношении лица, впервые совершившего преступление небольшой тяжести, если оно примирилось с потерпевшим и загладило причиненный потерпевшему вред. Это не только давало надежду на сокращение нагрузки на следователей и дознавателей и способствовало в известной мере обеспечению интересов потерпевшего, но и явилось первым шагом в реализации идеи восстановительного правосудия.

УПК РФ 2002 года в этом отношении продвинулся несколько дальше. Так, ст. 25 УПК РФ устанавливает: «Суд, а также следователь с согласия руководителя следственного органа или дознаватель с согласия прокурора вправе на основании заявления потерпевшего или его законного представителя прекратить уголовное дело в отношении лица, подозреваемого или обвиняемого в совершении преступления небольшой или средней тяжести, в случаях, предусмотренных статьей 76 Уголовного кодекса Российской Федерации, если это лицо примирилось с потерпевшим и загладило причиненный ему вред». Казалось бы, в этом случае прекращение уголовного дела инициируется самим потерпевшим и оснований беспокоиться о соблюдении его интересов нет. Однако на практике возможны различные последствия такой инициативы, связанные с введением потерпевшего в заблуждение, с его обманом, невыполнением обвиняемым взятых на себя обязательств и т. п.

Прекращение уголовного преследования в связи с деятельным раскаянием также, на наш взгляд, нуждается в механизме обеспечения интересов потерпевшего, что, к сожалению, в ст. 28 УПК РФ не предусмотрено, и это является существенным недостатком. «Суд, а также следователь с согласия руководителя следственного органа или дознаватель с согласия прокурора вправе прекратить уголовное преследование в отношении лица, подозреваемого или обвиняемого в совершении преступления небольшой или средней тяжести, в случаях, предусмотренных частью первой статьи 75 Уголовного кодекса Российской Федерации» (ст. 28 УПК РФ).

Статья 75 УК РФ предусматривает ряд условий для принятия такого решения, включая соблюдение интересов потерпевшего: «Лицо, впервые совершившее преступление небольшой или средней тяжести, может быть освобождено от уголовной ответственности, если после совершения преступления добровольно явилось с повинной, способствовало раскрытию и расследованию преступления, возместило причиненный ущерб или иным образом загладило вред, причиненный в результате преступления, и вследствие деятельного раскаяния перестало быть общественно опасным» (п. 1). Письменного согласия потерпевшего на прекращение дела в этом случае не требуется. Однако если бы оно и было предусмотрено, а потерпевший без принуждения дал бы согласие на прекращение уголовного преследования обвиняемого, он не может быть уверенным в том, что последствия в любом случае окажутся для него благоприятными.

Таким образом, уголовно-процессуальное законодательство Российской Федерации, развиваясь по пути сокращения репрессивных начал в интересах, казалось бы, не только обвиняемого, но и потерпевшего, не предусмотрело гарантий прав потерпевшего в случаях прекращения уголовных дел по нереабилитирующим основаниям. В УПК РФ не введены сами примирительные процедуры, не предусмотрен порядок оформления соглашений о примирении и способов контроля их исполнения. Иными словами, сделаны первые шаги в формировании института медиации, но сам институт еще не создан и остается пока в сфере доктринальных поисков.

В отечественной юридической литературе последних лет медиация пока только пропагандируется как способ реализации идеи восстановительного правосудия, ограничивающего сферу карательного разрешения уголовно-правовых конфликтов. Значение такого подхода, как подчеркивается в отечественных научных публикациях, не без оснований видится в сокращении конфликтов путем примирения сторон, в психологическом исцелении жертвы преступления и в создании дополнительных условий для защиты интересов потерпевшего от противоправных посягательств. С использованием медиации достигается решение не только указанных выше задач, но и сокращаются контингент судимых, а также государственные расходы на их содержание.

Внедрение института медиации в отечественную практику уголовного судопроизводства, несомненно, весьма желательно. Вместе с тем очевидна и настоятельная необходимость в разработке процессуального регламента этого института. В зарубежной практике, как уже отмечено выше, переговоры при успешном исходе завершаются составлением соглашения с указанием условий примирения, размеров, порядка и сроков выплаты компенсации материального и морального ущерба. Справедливость и законность соглашения проверяются судом. При нарушении причинителем вреда условий соглашения производство по уголовному делу возобновляется со всеми вытекающими отсюда последствиями.

Попытки разработки правового регламента медиации предпринимаются, но они не всегда выглядят убедительно, более того, часто представляются неприемлемыми. Так, А.М. Понасюк в публикациях и кандидатской диссертации предлагает институт медиации закрепить в Федеральном законе от 31.05.2002 № 63-ФЗ «Об адвокатской деятельности и адвокатуре в Российской Федерации». Медиатором в этом случае должен выступать адвокат, как лицо профессионально компетентное. Автору следует отдать должное: он предложил ряд дополнений в этот закон по поводу условий адвокатской медиации, гарантий объективности и беспристрастности адвоката, по организации специальных подразделений в адвокатуре, оплате труда адвоката-медиатора и пр. Однако, несмотря на все усилия автора, идея адвокатской медиации остается весьма сомнительной. Законодательство об адвокатуре, как и Кодекс профессиональной этики адвоката, не позволяет адвокату быть представителем сразу двух сторон с несовпадающими интересами. Результаты посреднических услуг адвоката могут быть оспорены заинтересованной стороной под предлогом его необъективности. Кроме того, автор не предложил нормы процессуального закрепления результатов медиации и способов контроля выполнения достигнутого соглашения.

В работах В.В. Дубровина, затрагивающих проблему медиации в связи со способами компенсации потерпевшему вреда, причиненного преступлением, приводятся убедительные, отчасти уже известные аргументы в пользу этого института, указывается и на необходимость отражения его в уголовно-процессуальном законодательстве. В частности, предлагается заявление о примирении потерпевшего с обвиняемым или подозреваемым оформлять в виде процессуального документа, определять сроки по выполнению обвиняемым принятых обязательств, устанавливать порядок компенсации морального вреда. Автор подкрепляет свои соображения ссылками на результаты опроса специалистов. В целом институт примирения сторон, отмечает он, не противоречит принципам уголовно-процессуального права, что подтверждается результатами анкетирования, согласно которым 60% опрошенных судей и 55% опрошенных следователей поддерживают эту идею. На целесообразность включения в УПК РФ норм о возможности участия посредников указывают 90% опрошенных судей и 100% следователей.

Авторы, принявшие участие в обсуждении проблем медиации, отмечают следующее. Нет сомнений в том, что примирение сторон содержит в себе значительные преимущества для потерпевшего. Последний мог бы своевременно получать моральное удовлетворение от извинений лица, совершившего преступление, от иных его действий, направленных на примирение. У потерпевшего появилась бы реальная возможность предъявлять свои требования, связанные с заглаживанием вреда, непосредственно к лицу, этот вред причинившему.

Появляется правовая основа для выработки взаимоприемлемых условий, порядка и сроков совершения подозреваемым (обвиняемым) конкретных действий, направленных на заглаживание вреда.

Представляется, что медиация должна стать процессуальным институтом с нормативным определением этого понятия, урегулированием порядка проведения примирительных процедур, способов судебного утверждения достигнутого соглашения и порядка контроля его исполнения. Медиаторская служба, подобно институту третейских судов, не должна входить в систему государственных правоохранительных органов и адвокатуру. Такая служба могла бы стать подразделением муниципалитета, формируемым из уважаемых граждан, имеющих определенную юридическую подготовку.

Библиография

1 См.: Декларация «Основные принципы использования программ восстановительного правосудия в уголовных делах» (принята Экономическим и социальным советом ООН 24 июля 2002 г.) // Вестн. восстановительной юстиции. URL: http:// www. index.org.ru/nevol/2005-4/maxud_n4.htm; Посредничество в уголовных делах. Рекомендация № R (99) 19, принятая Комитетом министров Совета Европы 15 сентября 1999 г. URL: http://www.lex.kz/netcat_files/130; Максудов Р. Восстановительное правосудие. URL: http://index.org.ru/nevol/2005-4/maxud_n4.htm

3 См.: Карнозова Л., Максудов Р., Флямер М. Восстановительное правосудие: идеи и перспективы для России // Российская юстиция. 2000. № 11.

4 См.: Понасюк А.М. Содействие адвокатом примирению сторон уголовного судопроизводства в качестве посредника (медиатора) // Ученые труды РААН. 2010. № 3. С. 26-31; Его же. Участие адвоката в урегулировании юридических споров посредством медиации: Дис. ... канд. юрид. наук. - М., 2011.

5 См.: Дубровин В.В. Гражданский иск и другие институты возмещения вреда от преступлений в уголовном судопроизводстве (международный, зарубежный, отечественный опыт правового регулирования): Дис. ... канд. юрид. наук. - М., 2010. С. 217-222.

6 См.: Воскобитова Л.А. Перспективы развития института примирения сторон в уголовном судопроизводстве России // Мировой судья. 2007. № 1.

Просмотров