Стирание различий между вотчиной и поместьем. Сравнение общих черт и отличий вотчины и поместья. Когда была издана Краткая Правда

), что наряду с обязательным потомственным характером владения отличало вотчину от бенефиция , манора и поместья .

Вотчина различалась по экономической структуре (в зависимости от роли домена , типа феодальных повинностей крестьян), по величине, по социальной принадлежности вотчинников (светские, в том числе королевские, церковные).

В Древней Руси

Во времена Киевской Руси вотчина являлась одной из форм феодальной земельной собственности. Владелец вотчины имел право передать её по наследству (отсюда и происхождение названия от древнерусского слова «отчина», то есть отцовская собственность), продать, обменять или, например, поделить между родственниками. Вотчины как явление возникли в процессе формирования частной феодальной собственности на землю. Как правило, их собственниками в IX-XI веках были князья, а также княжеские дружинники и земские бояре - наследники прежней родоплеменной верхушки. После принятия христианства сформировалось и церковное вотчинное землевладение, собственниками которого являлись представители церковной иерархии (митрополиты , епископы) и большие монастыри .

Существовали различные категории вотчины: родовые, купленные, дарованные князем или другими, что частично влияло на возможность собственников свободно распоряжаться вотчиной . Так, владение родовыми вотчинами ограничивалось государством и родственниками. Собственник такой вотчины был обязан служить тому князю , на землях которого она находилась, а без согласия членов своего рода вотчинник не мог её продать или обменять. В случае нарушения таких условий собственника лишали вотчины. Данный факт свидетельствует о том, что в эпоху Древнерусского государства владение вотчиной не было ещё приравнено к праву безусловной собственности на неё.

В удельный период

Также термин отчина (с притяжательным местоимением) применялся в княжеских спорах за столы. Акцент при этом делался на том, княжил ли в городе-центре определённой вотчины отец претендента либо претендент является для этого княжества «изгоем» (см. Лествичное право).

В великом княжестве Литовском

После того, как значительная часть западных русских земель попала под власть Литвы и Польши , вотчинное землевладение на этих территориях не только сохранилось, но и существенно возросло. Большинство вотчин стало принадлежать представителям древних малорусских княжеских и боярских родов. Одновременно Великие князья Литовские и польские короли даровали земли «в отчину», «на вечность» литовским, польским и русским феодалам. Особенно активным этот процесс стал после 1590 года, когда сейм Речи и Посполитой по итогам войны 1654-1667 годов . На Левобережье во второй половине XVII столетия шёл постепенный процесс формирования землевладения украинской козацкой старшины.

В великом княжестве Московском

В XIV-XV веках вотчины были основной формой землевладения и в Северо-Восточной Руси , где шёл активный процесс формирования Московского княжества и затем единого централизованного государства . Однако в связи с возрастанием противоречий между центральной великокняжеской властью и вольностями бояр-вотчинников права последних начали существенно ограничиваться (например, было отменено право свободного отъезда от одного князя к другому, ограничено право суда феодала в вотчинах и прочее). Центральная власть начала опираться на дворянство, которое пользовалось землевладением согласно поместному праву . Особенно активным был процесс ограничения вотчин в XVI столетии. Тогда были значительно ограничены вотчинные права бояр (законы 1551 года и 1562 года), а во время опричнины большое количество вотчин было ликвидировано, а их собственники казнены. В конце XVI столетия в России основной формой землевладения были уже не вотчины, а поместья. Уложение о службе 1556 года фактически приравняло вотчину к поместью («служба по отечеству»). В XVII столетии продолжился процесс юридического сближения вотчины с поместьем, который завершился изданием Петром I 23 марта 1714 года указа о единонаследии, объединившего вотчину и поместье в единое понятие имение . С тех пор понятие Вотчина иногда употреблялось в России в XVIII-XIX веках для обозначения дворянской земельной собственности.

См. также

Напишите отзыв о статье "Вотчина"

Литература

• Ивина Л. И. Крупная вотчина Северо-Восточной Руси конца XIV - первой половины XVI в. / Л. И. Ивина; Под ред. Н. Е. Носова ; Ленингр. отд-ние Института истории СССР АН СССР. - Л. : Наука . Ленингр. отд-ние, 1979. - 224 с. - 2 600 экз. (обл.)

Отрывок, характеризующий Вотчина

Княжна Марья отложила свой отъезд. Соня, граф старались заменить Наташу, но не могли. Они видели, что она одна могла удерживать мать от безумного отчаяния. Три недели Наташа безвыходно жила при матери, спала на кресле в ее комнате, поила, кормила ее и не переставая говорила с ней, – говорила, потому что один нежный, ласкающий голос ее успокоивал графиню.
Душевная рана матери не могла залечиться. Смерть Пети оторвала половину ее жизни. Через месяц после известия о смерти Пети, заставшего ее свежей и бодрой пятидесятилетней женщиной, она вышла из своей комнаты полумертвой и не принимающею участия в жизни – старухой. Но та же рана, которая наполовину убила графиню, эта новая рана вызвала Наташу к жизни.
Душевная рана, происходящая от разрыва духовного тела, точно так же, как и рана физическая, как ни странно это кажется, после того как глубокая рана зажила и кажется сошедшейся своими краями, рана душевная, как и физическая, заживает только изнутри выпирающею силой жизни.
Так же зажила рана Наташи. Она думала, что жизнь ее кончена. Но вдруг любовь к матери показала ей, что сущность ее жизни – любовь – еще жива в ней. Проснулась любовь, и проснулась жизнь.
Последние дни князя Андрея связали Наташу с княжной Марьей. Новое несчастье еще более сблизило их. Княжна Марья отложила свой отъезд и последние три недели, как за больным ребенком, ухаживала за Наташей. Последние недели, проведенные Наташей в комнате матери, надорвали ее физические силы.
Однажды княжна Марья, в середине дня, заметив, что Наташа дрожит в лихорадочном ознобе, увела ее к себе и уложила на своей постели. Наташа легла, но когда княжна Марья, опустив сторы, хотела выйти, Наташа подозвала ее к себе.
– Мне не хочется спать. Мари, посиди со мной.
– Ты устала – постарайся заснуть.
– Нет, нет. Зачем ты увела меня? Она спросит.
– Ей гораздо лучше. Она нынче так хорошо говорила, – сказала княжна Марья.
Наташа лежала в постели и в полутьме комнаты рассматривала лицо княжны Марьи.
«Похожа она на него? – думала Наташа. – Да, похожа и не похожа. Но она особенная, чужая, совсем новая, неизвестная. И она любит меня. Что у ней на душе? Все доброе. Но как? Как она думает? Как она на меня смотрит? Да, она прекрасная».
– Маша, – сказала она, робко притянув к себе ее руку. – Маша, ты не думай, что я дурная. Нет? Маша, голубушка. Как я тебя люблю. Будем совсем, совсем друзьями.
И Наташа, обнимая, стала целовать руки и лицо княжны Марьи. Княжна Марья стыдилась и радовалась этому выражению чувств Наташи.
С этого дня между княжной Марьей и Наташей установилась та страстная и нежная дружба, которая бывает только между женщинами. Они беспрестанно целовались, говорили друг другу нежные слова и большую часть времени проводили вместе. Если одна выходила, то другаябыла беспокойна и спешила присоединиться к ней. Они вдвоем чувствовали большее согласие между собой, чем порознь, каждая сама с собою. Между ними установилось чувство сильнейшее, чем дружба: это было исключительное чувство возможности жизни только в присутствии друг друга.
Иногда они молчали целые часы; иногда, уже лежа в постелях, они начинали говорить и говорили до утра. Они говорили большей частию о дальнем прошедшем. Княжна Марья рассказывала про свое детство, про свою мать, про своего отца, про свои мечтания; и Наташа, прежде с спокойным непониманием отворачивавшаяся от этой жизни, преданности, покорности, от поэзии христианского самоотвержения, теперь, чувствуя себя связанной любовью с княжной Марьей, полюбила и прошедшее княжны Марьи и поняла непонятную ей прежде сторону жизни. Она не думала прилагать к своей жизни покорность и самоотвержение, потому что она привыкла искать других радостей, но она поняла и полюбила в другой эту прежде непонятную ей добродетель. Для княжны Марьи, слушавшей рассказы о детстве и первой молодости Наташи, тоже открывалась прежде непонятная сторона жизни, вера в жизнь, в наслаждения жизни.
Они всё точно так же никогда не говорили про него с тем, чтобы не нарушать словами, как им казалось, той высоты чувства, которая была в них, а это умолчание о нем делало то, что понемногу, не веря этому, они забывали его.
Наташа похудела, побледнела и физически так стала слаба, что все постоянно говорили о ее здоровье, и ей это приятно было. Но иногда на нее неожиданно находил не только страх смерти, но страх болезни, слабости, потери красоты, и невольно она иногда внимательно разглядывала свою голую руку, удивляясь на ее худобу, или заглядывалась по утрам в зеркало на свое вытянувшееся, жалкое, как ей казалось, лицо. Ей казалось, что это так должно быть, и вместе с тем становилось страшно и грустно.
Один раз она скоро взошла наверх и тяжело запыхалась. Тотчас же невольно она придумала себе дело внизу и оттуда вбежала опять наверх, пробуя силы и наблюдая за собой.
Другой раз она позвала Дуняшу, и голос ее задребезжал. Она еще раз кликнула ее, несмотря на то, что она слышала ее шаги, – кликнула тем грудным голосом, которым она певала, и прислушалась к нему.
Она не знала этого, не поверила бы, но под казавшимся ей непроницаемым слоем ила, застлавшим ее душу, уже пробивались тонкие, нежные молодые иглы травы, которые должны были укорениться и так застлать своими жизненными побегами задавившее ее горе, что его скоро будет не видно и не заметно. Рана заживала изнутри. В конце января княжна Марья уехала в Москву, и граф настоял на том, чтобы Наташа ехала с нею, с тем чтобы посоветоваться с докторами.

После столкновения при Вязьме, где Кутузов не мог удержать свои войска от желания опрокинуть, отрезать и т. д., дальнейшее движение бежавших французов и за ними бежавших русских, до Красного, происходило без сражений. Бегство было так быстро, что бежавшая за французами русская армия не могла поспевать за ними, что лошади в кавалерии и артиллерии становились и что сведения о движении французов были всегда неверны.
Люди русского войска были так измучены этим непрерывным движением по сорок верст в сутки, что не могли двигаться быстрее.
Чтобы понять степень истощения русской армии, надо только ясно понять значение того факта, что, потеряв ранеными и убитыми во все время движения от Тарутина не более пяти тысяч человек, не потеряв сотни людей пленными, армия русская, вышедшая из Тарутина в числе ста тысяч, пришла к Красному в числе пятидесяти тысяч.
Быстрое движение русских за французами действовало на русскую армию точно так же разрушительно, как и бегство французов. Разница была только в том, что русская армия двигалась произвольно, без угрозы погибели, которая висела над французской армией, и в том, что отсталые больные у французов оставались в руках врага, отсталые русские оставались у себя дома. Главная причина уменьшения армии Наполеона была быстрота движения, и несомненным доказательством тому служит соответственное уменьшение русских войск.
Вся деятельность Кутузова, как это было под Тарутиным и под Вязьмой, была направлена только к тому, чтобы, – насколько то было в его власти, – не останавливать этого гибельного для французов движения (как хотели в Петербурге и в армии русские генералы), а содействовать ему и облегчить движение своих войск.

Нам остается проследить еще одну сторону этой регрессивной эволюции - уже не экономическую, а социально-юридическую.

Торжество помещиков в 1612 году должно бы, казалось, закончить процесс, начатый опричниной, и закрепить его результаты - превратить всю обрабатываемую землю в поместную.

На первый взгляд так оно и было. Не успела смолкнуть канонада под Московским Кремлем, как дворцовые и "черные", крестьянские земли массами стали переходить в дворянские руки: до весны 1613 года было уже роздано не меньше 45 000 десятин земли дворцовой и до 14 000 десятин земли "черной" - роздано преимущественно вождям помещичьей рати, ее генералитету и офицерству.

Несколько позже дошла очередь до рядовых; около 1627 года имело место "верстанье новиков всех городов", раздача поместий дворянской молодежи, в службу поспевшей, но еще землею не наделенной и потому сидевшей на шее у старших родственников. Материалом для этого большого верстанья и для многих других мелких, происходивших в промежутки, послужили опять дворцовые и "черные" земли, а отчасти и земли, конфискованные у других владельцев; только теперь конфисковали уже не "княженецкие" вотчины - их почти и не оставалось, - а земли, данные побитыми политическими противниками тех, кто торжествовал в 1612 году: тушинским "вором", а в особенности "королем и королевичем", т.е. польско-боярским правительством 1610 - 1611 годов.

Более жалостливое отношение к тушинским грамотам, сравнительно с королевскими, чрезвычайно характерно: правительство царя Михаила не могло забыть, что и Тушино когда-то было "дворянским гнездом", из которого вылетели Романовы. Оттого "воровские дачи" и не отбирались с такою неуклонностью, как дачи "королевские". Общая цифра розданных мелкими участками земель, конечно, далеко превышала то, что крупными кусками расхватали "пришедшие в первый час" немедленно после победы.

Раздавались целые волости, иногда по 300 поместных участков сразу, в одном известном случае количество розданной в одном месте пашни доходило до 4500 десятин, в другом даже до 7500. Сколько-нибудь точного итога подведено быть не может - нам не все случаи верстанья известны, но общую сумму пришлось бы считать сотнями тысяч, если не миллионами десятин. Интересно, однако же, не это само собою разумеющееся последствие дворянской победы, интересен более другой факт эта розданная помещикам земля поколением позже оказалась владеемой не на поместном, а на вотчинном праве. Это явление достаточно намечается уже в 20-х годах.

В это время в одном из станов Дмитровского уезда можно было насчитать 6 старинных вотчин и 10 выслуженных, пожалованных за две московские осады, при царе Василии и при Михаиле Федоровиче, "в королевичев приход", когда стоял под Москвой королевич Владислав. В отдельных станах Звенигородского, Коломенского и Ростовского уездов соотношение "старинных" (наследственных) и выслуженных вотчин было такое же. В Углицком уезде из 114 вотчин 59, т.е. опять-таки большинство, появились в первой четверти XVIII столетия.

В Московском уезде вотчинные земли составляли почти 2/3 всех имений, поместные - немного более одной трети. В одном уезде, Лужском, вотчинное землевладение впервые появляется в эту эпоху. При этом в вотчину имели тенденцию превращаться лучшие поместные земли. Уже в 20-х, опять-таки годах, т.е. еще задолго до подъема конца столетия, отношение пашни и перелога на вотчинных землях гораздо выгоднее, чем на поместных: иногда в вотчинах относительно в десять раз больше пашни паханой, нежели в поместьях соответствующего уезда.

Что, конечно, не значит, как думает тот автор, у которого мы заимствовали эти статистические данные, будто вотчинное хозяйство было устойчивее поместного: экономически оба типа ничем друг от друга не отличались, при одинаковых размерах. Даже юридически отличие не было так велико, как привыкли думать мы, следуя историкам русского права, с большою легкостью переносившим в феодальную Русь нормы современных буржуазных отношений.

Поместья почти всегда передавались по наследству и переходили из рук в руки даже через специальные запреты. Правительство, например, очень старалось изолировать поместные участки, дававшиеся служилым иностранцам, число их все увеличивалось в XVII веке, тем не менее по документам можно насчитать целый ряд несомненно русских людей, владевших ино-земцевскими поместьями*. Все, чего удавалось более или менее достигнуть, - это, чтобы "земли из службы не выходили".

Но, во-первых, служить обязаны были и вотчинники, после Грозного "не служить никому" было уже нельзя. А, во-вторых, провести и этот принцип на практике было нелегким делом. Помещик, как и всякий православный человек, стремился "устроить свою душу" - обеспечить молитвы церкви за него после его смерти и, как всякий землевладелец, достигал этого, жертвуя тому или другому монастырю часть своих земель. Бывало это и в XVI веке, а в XVII столетии сделалось обиходным явлением, несмотря, опять-таки, на ряд форменных запретов, и целый ряд поместных участков сливался таким путем с монастырскими вотчинами.

Втолковать московскому человеку разницу между "собственностью" и "владением " было далеко не легким делом, в особенности, когда право собственности на каждом шагу нарушалось не только верховной властью, как это было при всякой опале времен Грозного или Годунова, но и любым сильным феодалом**. "То, чем я владею, мое, покуда не отняли" - такое, юридически неправильное, но психологически совершенно понятное представление существовало у каждого древнерусского землевладельца, был ли он вотчинник или помещик.

И разницу между вотчиной и поместьем мы поймем легче всего, беря их не со стороны обязательств, лежавших на том и на другом типе землевладения по отношению к государству, а со стороны хозяйственного интереса владельцев. С этой точки зрения мы легко поймем, почему излюбленным типом второй половины XVI века было поместье, а следующего века - вотчина. В период лихорадочной, хищнической эксплуатации захваченной земли ее стремились использовать возможно скорее, чтобы затем бросить и приняться эксплуатировать новую. И когда отношения снова приняли средневековую устойчивость, естественно было появиться тенденции закрепления за собой и своей семьей занятой земли: и не менее естественно, что раньше всего эта тенденция обнаружилась по отношению к более ценным имениям. В поместье брали теперь то, что не жалко было бросать.

Мало-помалу, однако же, закреплять за собою имение стало такою же привычкой землевладельца, как и закреплять крестьянина в этом имении, и тогда "поместный элемент" в московском, и особенно подмосковном, землевладении "стал очень близок к исчезновению". В Боровском, например, уезде в 1629 - 1630 годах поместные земли составляли 2/5; всех земель, а вотчинные - 3/4 а в 1678 году первые давали лишь одну четверть всех имений, а вторые - 3/4. В Московском уезде в 1624 - 1625 годах поместные земли составляли еще 35,4%, а в 1646-м всего 4,4%***.

Во́тчина - земельное владение, принадлежащее феодалу потомственно (от слова «отец») с правом продажи, залога, дарения. Вотчина составляла комплекс, состоящий из земельной собственности (земли, построек и инвентаря) и прав на зависимых крестьян.

Поме́стье - разновидность земельного владения, дававшееся за воинскую или государственную службу в России в конце XV - начале XVIII веков.

Поскольку, начиная с царствования Ивана III, вотчиной тоже можно было владеть лишь в том случае, если обладатель ее служит царю, встает вопрос, чем же отличались друг от друга эти формы землевладения.

1. Вотчину можно было делить между наследниками и продавать, поместье же нет.

2. Вотчина хозяина, не оставившего сыновей, оставалась в роду, тогда как поместье возвращалось в царскую казну.

3. С середины XVI в. род обладал правом выкупать в течение сорока лет вотчину, проданную его членом на сторону.

В силу этих причин вотчина считалась более высокой формой условного землевладения, и ее предпочитали поместью. У зажиточных слуг обычно было и то, и другое.

С Уложения о службе 1556 г., закрепившего обязанность службы вла­дельцев как поместий, так и вотчин, в зависимости от величины надела, начался постепенный процесс сближения правового режима этих двух видов владения. Главной тенденцией в развитии поместного права становится переход права пользования в право собственности. Он завер­шается, в основном, Соборным Уложением 1649 и последовавшими за ним за­конами.

1. Развивается право наследования в поместьях. Такой принцип – не отнимать поместья отцов у сыновей – утверждается со времени Ивана Грозного. А в 1618 г. наследственный переход поместий распространяется не только на нисходящих, но и, за неимением их, на боковых. У помещиков появляется мощный стимул к развитию хозяйства, его можно улучшать, расширять, расстраивать, без опасения потерять (ибо все делается, в конечном счете, во имя детей).

2. Право наследования укрепляется обычаем выделять пенсию на прожи­ток вдове и дочерям служилого человека (при его гибели на войне, смерти из-за раны, увечья и т.п.).

3. Еще один путь укрепления частных прав на поместные земли – это сдача поместья в пользование другому служилому человеку (вдовой, самим престарелым отставным дворянином), который обязывал­ся содержать бывшего владельца до его смерти или выдать все содержание вперед деньгами (последнее было равноценно продаже).

4. Разрешается обмен поместий на вотчины (с согласия правительства), а в конце XVII в. – и другие сделки, в том числе продажу и дарение. С этого времени была допущена и продажа поместий за долги при несостоятельности должника.

Так стирались раз­личия между поместьем и вотчиной, окончательно ликвидированные ука­зом Петра I о единонаследии 1714 г.

Служилые люди - в РоссииXIV-XVIII вековобщее название лиц, обязанных нестивоеннуюили административнуюслужбув пользугосударства.

Служилые люди делились на служилых «по отечеству» (служба в основном передавалась от отца к сыну) и «по прибору» (набирались из представителейподатных сословий, лично свободных).

Служилые люди «по отечеству» относились к привилегированным сословиям, владели землей (на вотчинном или поместном праве) и крестьянами. За службу получали денежное или поместное жалование,титулыи другие вознаграждения.

К «служилым людям «по отечеству» относились:

- Чины думные , входившие в Боярскую думу. По степени родовитости они подразделялись на бояр, окольничих, думных дворян.

- Чины московские , подразделявшихся на спальников, cтольников, стряпчих, жильцов. В старину их именовали "ближними людьми", сами названия этих чинов указывают на придворные обязанности их обладателей. Спальники "с царя одеяние принимают и розувают", стольники прислуживали на пирах и приемах: "пред царя и пред властей, и послов и бояр, носят есть и пить". Стряпчие во время царских выходов держали царский скипетр и шапку Мономаха, жильцы употреблялись для разных посылок.

- Чины служилые городовые составляли слой провинциального дворянства. Они подразделялись на дворян выборных, детей боярских дворовых и городовых. Дворяне выборные по особому выбору или отбору назначались для трудной и опасной военной службы, например, для участия в дальних походах. Выборных дворян по очереди направляли для выполнения различных поручений в столицу. Происхождение термина дети боярские было неясным уже в XVII в. Возможно, эта сословная группа ведет свое происхождение от членов удельных боярских родов, которые после создания централизованного государства не были перемещены в столицу, а остались в уездах, превратившись в низший слой провинциального дворянства. Дети боярские дворовые, то есть несшие дворцовую службу, стояли выше городовых, то есть провинциальных, которые несли службу "городовую или осадную".

Служилые люди «по прибору» (стрельцы,казаки,пушкари, воротники,толмачии другие) формировались в ходе военных реформ серединыXVI векаи правительственной колонизации южных, юго-восточных, восточных рубежей Русского государства; за службу получали жалование (денежное, натуральное и в форме земельного надела на поместном праве).

32. Вотчина и поместье.

Во́тчина - земельное владение, принадлежащее феодалупотомственно (от слова «отец») с правомпродажи,залога,дарения. Вотчина составляла комплекс, состоящий из земельной собственности (земли, построек и инвентаря) и прав на зависимых крестьян.

Поме́стье - разновидность земельного владения, дававшееся за воинскую или государственную службу в Россиив концеXV- началеXVIII веков.

Поскольку, начиная с царствования Ивана III, вотчиной тоже можно было владеть лишь в том случае, если обладатель ее служит царю, встает вопрос, чем же отличались друг от друга эти формы землевладения.

Вотчину можно было делить между наследниками и продавать, поместье же нет.

Вотчина хозяина, не оставившего сыновей, оставалась в роду, тогда как поместье возвращалось в царскую казну.

С середины XVI в. род обладал правом выкупать в течение сорока лет вотчину, проданную его членом на сторону.

В силу этих причин вотчина считалась более высокой формой условного землевладения, и ее предпочитали поместью. У зажиточных слуг обычно было и то, и другое.

С Уложения о службе 1556 г., закрепившего обязанность службы вла­дельцев как поместий, так и вотчин, в зависимости от величины надела, начался постепенный процесс сближения правового режима этих двух видов владения. Главной тенденцией в развитии поместного права становится переход права пользования в право собственности. Он завер­шается, в основном, Соборным Уложением 1649 и последовавшими за ним за­конами.

Развивается право наследования в поместьях. Такой принцип – не отнимать поместья отцов у сыновей – утверждается со времени Ивана Грозного. А в 1618 г. наследственный переход поместий распространяется не только на нисходящих, но и, за неимением их, на боковых. У помещиков появляется мощный стимул к развитию хозяйства, его можно улучшать, расширять, расстраивать, без опасения потерять (ибо все делается, в конечном счете, во имя детей).

Право наследования укрепляется обычаем выделять пенсию на прожи­ток вдове и дочерям служилого человека (при его гибели на войне, смерти из-за раны, увечья и т.п.).

Еще один путь укрепления частных прав на поместные земли – это сдача поместья в пользование другому служилому человеку (вдовой, самим престарелым отставным дворянином), который обязывал­ся содержать бывшего владельца до его смерти или выдать все содержание вперед деньгами (последнее было равноценно продаже).

Разрешается обмен поместий на вотчины (с согласия правительства), а в конце XVII в. – и другие сделки, в том числе продажу и дарение. С этого времени была допущена и продажа поместий за долги при несостоятельности должника.

Так стирались раз­личия между поместьем и вотчиной, окончательно ликвидированные ука­зом Петра I о единонаследии 1714 г.

Сравнивая вотчину и поместье важно понимать разницу между «собственностью» и «владением». Сегодня это просто, а русского обывателя XV-XVI веков разглядеть отличия было совсем нелегко. Прежде всего, потому что уже во времена Ивана III вотчинами могли владеть только те, кто служил царю. Право собственности в те времена, нарушалось на каждом шагу не только высшей властью, но и любым влиятельным феодалом. Владельцы вотчины или поместья мыслили и действовали по принципу: «то, чем владею, мое, пока не отобрали».

Если хозяйственный интерес владельца брать за основу сравнения вотчины и поместья, то можно обнаружить, что во второй половине XVI века было предпочтительнее иметь поместье. А уже в середине XVII веке выгоднее стала вотчина.

В первом варианте — хаос и неразбериха. Захваченные земли помещики эксплуатировали как хищники, бросали и занимали новое поместье.

Поместье – это особое земельное владение, выделяемое военным и государственным служащим в XV - XVII веках на время исполнения ими предписанных обязанностей.

Второй вариант — когда в XVII веке, феодальные отношения стали более устойчивыми, вотчины стали ориентиром в стремлении помещиков, закрепить имения за собой и своим родом навсегда.

Вотчина – это переходящие по наследству (от «отца») земельное владение (постройки, инвентарь) и зависимые крестьяне на правах частной собственности.

Таким образом, общими признаками вотчины и поместья можно назвать:

• земельное владение;
• наличие зависимых крестьян;
• необходимость «царевой службы» для сохранения прав владения.

Различий между поместьями и вотчинами было несколько больше:

Из этого следует — вотчина занимала более высокое положение в иерархии условий землевладения. Поэтому в XVII веке установилась тенденция к увеличению числа вотчин, а поместьями зачастую оставались земли, которые не жаль было забросить.

Уложение о службе 1556 г. предписало вотчинникам и помещикам обязательную службу, увязав ее с величиной имения, что сблизило правовые режимы земельной собственности. Процесс в целом завершило Соборное Уложение 1649 года. А окончательно различия между вотчиной и поместьем были ликвидированы Петром I в 1714 г., указом о единонаследии.