Николай Клюев: О Николае Клюеве: Азадовский К.М. Жизнь Николая Клюева. Сергей Есенин: были ли у поэта романы с мужчинами

Николай Алексеевич Клюев.

«Старообрядец»

Николай Алексеевич Клюев – личность неоднозначная. Многим он известен лишь как поэт, современник и хороший друг Есенина. Некоторые считают его простым деревенским мужиком, выходцем из народа, и писавшим о народе и о деревне. Некоторые считают его стихи прекрасными, другим они кажутся непонятными. О том, каким он был в жизни, сегодня известно не много: он как бы находится в тени своего друга Есенина, на творчество которого, как признают многие, оказал значительное влияние.

Николай Алексеевич Клюев родился 10 октября 1884 года в деревне Коштуге Коштугской волости Олонецкой губернии на реке Вытегра.

Любовь к искусству, по мнению исследователей творчества поэта, была привита ему матерью, происходившей из крестьянской старообрядческой семьи. Население деревни, в которой родился Клюев, было своеобразной сектой, строго соблюдавшей религиозные обычаи. Мальчик все свое детство провел в этой секте, и нет сомнений в том, что именно это и повлияло на его мировоззрение.

Мать, Прасковья Дмитриевна, родилась в Заонежье в семье старообрядцев. Она научила Николая всему тому, что знала сама. Именно она привила Николаю любовь к народному творчеству – он очень ценил русские народные предания, песни, духовные стихи, сказки. Позже Николай Клюев вспоминал: «Грамоте, песенному складу и всякой словесной мудрости обязан своей покойной матери, память которой и чту слезно, даже до смерти». Стихотворения, посвященные матери, литературные критики признали вершиной творчества Н. Клюева.

Николай Клюев всегда тепло отзывался о матери и очень тяжело переживал ее смерть: «А так у меня были дивные сны. Когда умерла мамушка, то в день ее похорон я приехал с погоста, изнемогший от слез. Меня раздели и повалили на пол, близ печки, на соломенную постель. И я спал два дня, а на третий день проснулся, часов около 2 дня, с таким криком, как будто вновь родился. В снах мне явилась мамушка и показала весь путь, какой человек проходит с минуты смерти в вечный мир. Но рассказать про виденное не могу, не сумею, только ношу в своем сердце. Что-то слабо похожее на пережитое в этих снах брезжит в моем „Поддонном псаломе“, в его некоторых строчках».

В своих письмах, автобиографических заметках, рассказах Н. Клюев всегда подчеркивал, что в его семье было много даровитых, недюжинных, артистических людей. Он говорил, что все таланты в людях его рода заложены в них самой природой.

Позже, в 1893 году, Николай учился в церковно-приходской школе в Вытегре, после этого поступил в городское училище, а затем и в Петрозаводскую фельдшерскую школу, которую не закончил из-за болезни.

Так излагаются события его детства в официальных биографиях. Однако в действительности родители Клюева принадлежали к секте хлыстов. То, что мальчик с рождения находился в этой секте и принимал участие в религиозных обрядах, не могло не наложить своего отпечатка.

Однако сегодня мало кто знает, что это за секта, и чем она страшна для взрослых, не говоря уже о детях. В энциклопедиях об этой секте приводятся довольно скудные сведения, например, такие: «Хлысты (христововеры), секта духовных христиан. Возникла в России в кон. 17 – нач. 18 вв. Считают возможными прямое общение со „Святым духом“, воплощение Бога в праведных сектантах – „христах“, „богородицах“. На радениях доводят себя до религиозного экстаза. Имеются небольшие общины хлыстов в Тамбовской, Самарской и Оренбургской обл., на Сев. Кавказе и Украине». Однако время от времени в печать просачиваются сведения и том, как в действительности проходят радения, что представляет собой «религиозный экстаз» и что происходит потом. Очевидцы рассказывают, что радения нередко заканчиваются «свальным грехом». Кроме того, нередко секту хлыстов связывают и с сектой скопцов.

И связывают не зря. Известно, что сам Клюев покинул секту после того, как его против его воли пытались оскопить. Это произошло не в детском, а в подростковом возрасте. Однако через некоторое время он снова восстановил связи с сектантами, которые продолжал поддерживать на протяжении всей жизни.

Так, Николай Клюев отправился в путешествие, во время которого посетил ряд старообрядческих монастырей. Его друзья впоследствии утверждали, что он посетил Индию, Иран и Китай, где его кругозор значительно расширился. Причем интересовался он не только культурой и образом жизни этих народов. Находились люди, которые совершенно серьезно, но осторожно, вполголоса, утверждали, что на Востоке он изучал магию. Еще больше людей утверждало, что Клюев владел гипнозом и неоднократно демонстрировал свои способности. Вообще поэт являлся довольно разносторонней личностью – он хорошо пел, умел играть на нескольких музыкальных инструментах, обладал прекрасным актерским талантом. Однако все это проявлялось только при личном общении. На первый взгляд Клюев был обычным человеком, имел даже довольно отталкивающую внешность, одевался очень просто, как мужик, приехавший на ярмарку из соседней деревни: в простую рубашку, подпоясанную на поясе, и штаны, которые заправлял в сапоги. Так он ходил и по столице, несмотря на то, что все его друзья, даже бывшие деревенские жители, уже давно облачились в модные костюмы и носили галстуки.

В начале 1900 года пятнадцатилетний Николай начал писать стихи. А в 1904 года он впервые опубликовал свои произведения. В петербургском альманахе «Новые поэты» были напечатаны стихотворения Клюева «Не сбылись радужные грезы...», «Широко необъятное поле...» и др. С 1905 года Клюев начал печататься в московских сборниках «Прибой» и «Волны». В своих ранних стихотворениях Клюев чаще всего писал о народном гневе и горе: «Народное горе», «Где вы, порывы кипучие».

Где вы, порывы кипучие,

Чувств безграничный простор,

Речи проклятия жгучие,

Гневный насилью укор?

Где вы, невинные, чистые,

Смелые духом борцы,

Родины звезды лучистые,

Доли народной певцы?

Родина, кровью облитая,

Ждет вас, как светлого дня,

Тьмою кромешной покрытая,

Ждет – не дождется огня!

Этот огонь очистительный

Всевыносящий народ.

Это стихотворение ясно показывает, что поэту не были чужды революционные веяния того времени. И действительно, он принимал активное участие в подпольной деятельности. В связи с этим в начале 1906 года Николая Клюева арестовали, обвинив его в «подстрекательстве» крестьян и «агитации противозаконных идей». Поэт в это время общался с различными революционными организациями, что было замечено Московским жандармским управлением.

С этого момента начался тюремный период в его жизни – полгода Николай сидел в тюрьме в Вытегоре, а затем его перевели Петрозаводск.

Через некоторое время после этого стали ходить ложные слухи о смерти Николая Клюева от сердечного приступа на станции Тайга. Говорили, что в то же время пропал его чемодан с рукописями.

В раннем творчестве Н. Клюева видны и его бунтарские идеи, связанные непосредственно с религией. Революция представлялась ему наступлением Царства Божьего.

В своих стихотворениях Николай Клюев пытался защитить «дремучие» вековые устои. Опасность он видел в наступлении на Россию «железной» городской культуры. Все это привело к полному неприятию социального прогресса.

Через некоторое время Николая Клюева освободили, но и после этого он не оставил своей нелегальной деятельности. Он начал общаться с революционной народнической интеллигенцией. В это время поэт очень подружился с Марией Добролюбовой, которая была сестрой поэта А. Добролюбова. М. Добролюбову еще называли «мадонной эсеров».

Таким же опасным было и знакомство с поэтом Л. Д. Семеновым. Благодаря этой дружбе Николай Клюев начал печататься в московском журнале «Трудовой путь», но через некоторое время его закрыли, обвинив в антиправительственной направленности.

Осенью 1907 года Николая Клюева призвали на службу в армию. Это было невыносимо для ранимого сердца поэта, и он попытался отказаться от службы по религиозным убеждениям.

Отказ не приняли во внимание, Н. Клюева арестовали и привезли в Петербург. Там поэта поместили на обследование в госпиталь, в котором его признали негодным к военной службе. Обрадовавшись подобному исходу дела, Николай Клюев уехал в деревню.

В 1907 году Н. Клюев начал переписываться с А. Блоком. Эта переписка была важной как для одного, так и для другого поэта.

Впоследствии было найдено 37 писем Клюева к Блоку, основной темой которых было обсуждение проблемы взаимоотношений народа и интеллигенции.

Блок цитировал строчки из этих писем в своих статьях, называя их «документом огромной важности – о современной России – народной, конечно». «Слова его письма кажутся мне золотыми словами», – говорил А. Блок.

Благодаря поддержке Блока произведения Н. Клюева были опубликованы в журналах «Золотое руно», «Новая земля» и др. Через некоторое время Н. Клюев стал сотрудничать и с другими журналами: «Заветы», «Современник», «Нива» и др. В журнале «Новая земля» Николая Клюева даже пытались представить в образе своеобразного пророка и проповедника, выразителя «нового народного сознания», считающего просветление народа своей миссией.

В 1911 году в Москве был впервые опубликован сборник стихотворений Николая Клюева «Сосен перезвон» с предисловием В. Брюсова. Очень быстро этот сборник стал популярным среди завсегдатаев различных литературных кружков. Практически все влиятельные критики Москвы единогласно признали сборник ярчайшим событием литературной жизни этих лет.

После выхода сборника стихотворений Н. Клюев стал довольно заметной фигурой как в писательских, так и в богемных кругах. Он принимал участие в заседаниях «Цеха поэтов» и в собраниях акмеистов. В это время поэта часто можно было встретить в литературно-артистическом кафе «Бродячая собака».

Николай Клюев стал практически центральной фигурой литературной жизни того времени. Он был очень популярен, с ним хотели познакомиться многие известные и влиятельные люди. Его творчеством также интересовались. Поклонниками творчества Н. Клюева были не только Блок и Брюсов, но и Городецкий, Мандельштам, Гумилёв, Ахматова и др.

Сам поэт не прекращал писать. В тот период вышло два сборника его стихотворений. В первый сборник, «Братские песни», входили религиозные стихотворения, а второй, под названием «Лесные Были», – это скорее собрание фольклорных песен.

В 1915 году Н. Клюев познакомился с Сергеем Есениным, и вокруг них образовалось общество, в которое входили поэты с новокрестьянским направлением в творчестве (П. Орешин, С. Клычков, А. Ширяевец и др.). С 1915 года Николай Клюев и Сергей Есенин вместе выступали в прессе и на чтениях. Через некоторое время Н. Клюев стал духовным наставником и учителем С. Есенина.

Дружба Клюева с Есениным была настолько крепкой, что два года они жили вместе в одной квартире, которую приобрел к этому времени Клюев. Ходили слухи, что двух поэтов связывала не только дружба. Множество своих стихотворений Н. Клюев посвятил своему близкому другу. Впоследствии, используя все свои связи, он даже спас С. Есенина от мобилизации в действующую армию.

В 1916 году Николай Клюев выпустил свой новый сборник «Мирские думы», основной темой которого были военные события.

Произошедшую в 1917 году Октябрьскую революцию Н. Клюев очень поддерживал, считая ее необходимой для российского общества и единственным выходом для крестьянства. В эти годы Н. Клюев испытал небывалый творческий подъем, и написал большое количество стихотворений.

В 1919 году Николай Клюев выпустил сборник «Медный Кит», куда он собрал различные революционные стихи: «Красная песня», «Из подвалов, из темных углов...».

В 1922 году вышел лучший, по мнению критиков, прижизненный сборник Н. Клюева – «Львиный хлеб».

Во всех произведениях, написанных Клюевым в те годы, отражаются его внутренние переживания и мучения. Николай Клюев верил, что все прошлые страдания должны искупиться и пройти вместе с образованием «братства», «мужицкого рая». Во всем творчестве Николая Клюева того времени проскальзывают его тоска и плач по погибающей Руси.

В 1922 году вышла статья Л. Троцкого, в которой он критиковал Николая Клюева. Называя Клюева «кулацким поэтом», он заклеймил его этим прозвищем на целое десятилетие. Эта статья поставила Николая в затруднительное положение. Нужда, которую он испытывал в это время, подорвала веру поэта в себя. Н. Клюев обратился за помощью в Союз поэтов, он писал М. Горькому: «...Нищета, скитание по чужим обедам разрушает меня как художника».

Все это время Н. Клюев продолжает писать стихи. После смерти С. Есенина Клюев в память о нем написал стихотворение «Плач о Сергее Есенине».

Помяни, чёртушко, Есенина

Кутьей из углей да из омылок банных!

А в моей квашне пьяно вспенена

Опара для свадеб да игрищ багряных.

А у меня изба новая -

Полати с подзором, божница неугасимая,

Намел из подлавочья ярого слова я

Тебе, мой совенок, птаха моя любимая!

Николай Клюев очень переживал смерть Есенина. З. Н. Дыдыкин вспоминал, как он и его отец познакомились с Н. Клюевым и о переживаниях поэта о погибшем друге: «Мой отец познакомился с Николаем Алексеевичем Клюевым на выставке в Союзе художников в 1925 году, где была представлена его первая работа – бюст Сергея Есенина.

Бюст был создан под впечатлением трагических событий, произошедших в гостинице «Англетер». Работа выражалась большой эмоциональностью и выразительностью, поэтому отец, не будучи тогда еще членом Союза художников, смог участвовать в выставке. Клюев, осматривая выставку и остановившись у бюста поэта, воскликнул: «Ой, Сереженька!». Николай Васильевич стоял рядом, и спутник Клюева сказал: «А вот и автор». Так состоялось это знакомство».

В 1931 году Николай Клюев решил поселиться в Москве, но и там его произведения были запрещены – любое стихотворение отклонялось всеми редакциями.

В результате этого Н. Клюев в эти годы часто голодал, но тем не менее не бросал своей писательской деятельности. З. Н. Дыдыкин вспоминал о поэте в эти годы: « Клюев часто бывал в нашем доме. Мы жили на проспекте Римского-Корсакова, в мансарде, куда вела высокая железная лестница. Ходил он чаще к маме, так как голодал, и мама, очень добрый и хлебосольный человек, всегда его кормила. Иногда, не застав никого дома, присаживался на нижнюю ступеньку лестницы и ждал, когда кто-нибудь придет.

Я помню одну Пасху: сидит за столом, держит пасхальное яичко в руке, в рубашке навыпуск, вышитой по вороту и рукавам крестиком, в коричнево-малиновых тонах. Бросалось в глаза гладкое, моложавое лицо, сам он был крепкий, небольшого роста, полноватый. Была в доме одна памятная фотография этого пасхального дня, снятая в нашей квартире за пасхальным столом в кругу наших родственников. Он сидит боком, в руках его – пасхальное яичко.

Любил рассказывать свои сны, рассказывал очень красочно, неудержно фантазируя. Висит рубашка с пояском, поясок оживает и превращается в змею, обвивается вокруг ножки стола и стоит, как кобра. Я после этого кричал всю ночь. В разговоре очень «окал». Поверх рубахи носил поддевку темного цвета, черную шляпу, сапоги, вокруг шеи обмотан шарф. Николаю Васильевичу подарил книгу своих стихов с автографом. Где книга сейчас – неизвестно.

Бывали мы с отцом у него. Квартира была недалеко от Дома композиторов, во дворе налево. Около двух комнат. Бросалось в глаза обилие стеллажей, типа библиотечных. Сидел со свечами, и при этом был телефон. Висело много икон с лампадами, и на столе одна очень большая свеча».

В эти годы Николай Клюев проявлял симпатию к семнадцатилетнему художнику-графику А. Н. Яр-Кравченко, которому он посвятил большое количество своих стихотворений.

В середине 1934 года Николая Клюева перевели в Томск. Поэт очень переживал подобное отлучение от литературы. В эти годы все свои силы он направлял на восстановление своего имени и возможности издавать свои произведения. Николай Клюев писал: «Не жалко мне себя как общественной фигуры, но жаль своих песен-пчел, сладких, солнечных и золотых. Шибко жалят они мое сердце».

5 июня 1937 года в Томске Николая Клюева арестовали, обвинив в «контрреволюционной повстанческой деятельности».

В октябре 1937 года там же, в Томске поэту был вынесен смертный приговор.

Позже выяснилось, что сибирским НКВД было сфабриковано дело о «Союзе спасения России», подготавливающим восстание, направленное против советской власти. Роль одного из лидеров этого союза приписывалась Николаю Клюеву.

Ходили слухи, что настоящая причина ареста Николая Клюева заключалась в другом. Н. Клюева арестовали по доносу, и обвинялся он в измене Родине, но фактически – за гомосексуализм. Якобы в эти годы Н. Клюев обратил свое внимание на поэта П. Васильева, который являлся родственником одного партийного функционера. Влиятельному родственнику не понравилась подобная симпатия, и он незамедлительно принял меры.

Расстреляли Николая Клюева в 1937 году.

| |

Впервые в юношу я влюбился, когда мне было лет десять. Юноша был на фотопортрете, который висел у меня прямо над кроватью. Белокурая челка, голубые чистые глаза, какая-то невыносимая и непередаваемая нежность.

Как известно, в жизни Сергея Есенина было чудовищно много женщин. Вот очень краткий, просто-таки кастрированный список: молодая помещица Лидия Кашина, первая жена Анна Изряднова, питерская поэтесса Любовь Столица, Мина Свирская. Вторая жена Зинаида Райх. Галина Бениславская. Женя Лифшиц. Надя Вольпин, родившая сына Александра. Третья жена Айседора Дункан. Актриса Августа Миклашевская. Бакинская подруга Шагане Тальян. Последняя жена София Толстая...
Но, кроме того, в жизни Есенина было и очень много любовников-мужчин. Что лично меня не может не радовать.

ххх

Впервые в юношу я влюбился, когда мне было лет десять. Юноша был на фотопортрете, который висел у меня прямо над кроватью. Белокурая челка, голубые чистые глаза, какая-то невыносимая и непередаваемая нежность. Роскошная золотая рамочка. Засыпая, я всегда долго смотрел на него и чувствовал, что со мной происходит что-то очень странное.
Ну да: дорогие родители украсили стену лубочным портретом Есенина ценой в рубль пятьдесят копеек, которые тогда в СССР штамповали пачками. Лучше бы рубенсовских женщин повесили, честное слово...
Прочитав Есенина, я стал немедленно по ночам рифмовать строчки, изводя тонны бумаги.
Недавно перечитал. Как говорил Александр Сергеевич, поэзия должна быть глуповата, но не до такой же степени...

ххх

В 1911 году, когда Есенину исполнилось шестнадцать, он впервые поехал в Москву. Начал читать стихи в литературно-музыкальном кружке писателей. И тут же сногсшибательный успех!
Скоро Есенин становится любимцем модных журналов и гостиных. Горький вспоминал: "Я видел Есенина в самом начале его знакомства с городом: маленького роста, изящно сложенный, со светлыми кудрями, одетый как Ваня из "Жизни за царя", голубоглазый и чистенький, как Лоэнгрин - вот он какой был. Город встретил его с тем восхищением, как обжора встречает землянику в январе. Его стихи начали хвалить чрезмерно и неискренне, как умеют хвалить лицемеры и завистники".

Вместе с Клюевым

За прелестным мальчиком сразу стали ухаживать Городецкий и Клюев - известные поэты-геи. Но Есенин их предложения сначала отверг: у обоих внешность не самая привлекательная, и они ему просто не понравились. Больше того: он еще всем рассказывал, как они постоянно к нему пристают! А кроме того, к Есенину с переменным успехом набиваются в любовники юноши из кружка Кузмина, из салона Гиппиус, из "башни" Вячеслава Иванова. Вот тот же Рюрик Ивнев оставил мемуары, где намекал на то, что Есенин его полюбил и вполне был готов к интиму. Но что-то в последний момент не сложилось. Может, выпили мало. Или, наоборот, слишком много.
Зато Клюева юный поэт потом принял всей душой, и это был потрясающий роман, который длился всю недолгую жизнь Есенина. Надо сказать, Клюев его бесконечно любил. Два года, с 1915 по 1917-й, Есенин и Клюев жили вместе и были практически неразлучны. Клюев даже купил квартиру в Питере и помог Есенину избежать мобилизации на войну.

ххх

Есенина всегда бесконечно тянуло к красивым людям - независимо от их пола, национальности, вероисповедания, и всей прочей чепухи. Был у поэта очень близкий друг - Гриша Панфилов, юноша фантастической красоты, но он очень рано умер от чахотки. А потом появился Леонид Канегисер - сын известного инженера-кораблестроителя. В их гостеприимном доме с удовольствием принимали богему, там постоянно происходили какие-то чтения, концерты, спектакли. Цветаева вспоминала про двух прелестных мальчиков, вечно сидящих в обнимку, Сережу и Леню. "Ленина черная головная гладь, есенинская сплошная кудря, курча". А дальше Цветаева восхищается красотой обоих юношей.
Есенин и Канегиссер постоянно переписывались, вместе ездили в Константиново. Оба были связаны с эсеровским движением. Но Есенин был близок к левым эсерам, а его друг - к правым.
В эпоху красного террора Канегиссер застрелил одного из большевистских министров Моисея Урицкого и был немедленно казнен.

ххх

Вместе с Мариенгофом

И вот новый роман - с красавцем Мариенгофом, в Москве. Они живут вместе, снимая комнату.
Весь этот период известен многим из небольшой и очень талантливой повести Мариенгофа - "Роман без вранья".
Только послушайте, с какой нежностью и любовью Есенин разговаривает с Мариенгофом в своих стихах:

Возлюбленный мой! дай мне руки -
Я по-иному не привык, -
Хочу омыть их в час разлуки
Я желтой пеной головы.

Молодые люди живут вместе. Время, мягко говоря, кризисное, а они, питаясь бог весть чем, занимаются творчеством, создают имажинизм. Само слово придумал Мариенгоф, от французского "имаж" - образ.
И в 1924 году двадцатидевятилетний Есенин организует в Питере "Орден воинствующих имажинистов". Члены ордена считают себя есенинскими учениками.
Это старый есенинский знакомый Иван Приблудный, Владимир Ричиотти - между прочим, бывший матрос с "Авроры", а также очень неважные питерские поэты Григорий Шмерельсон, Семен Полоцкий и Вольф Эрлих. Есенин пытается обучать их писать хорошие стихи - правда, без особого успеха. Зато мальчики все очаровательные, но даже из них все-таки выделяется своей потрясающей красотой Вольф Эрлих.

ххх

"Вовочка" Эрлих

Есенин называл Эрлиха ласково - "Вовочка". А сам себя в романтических стихах Эрлих называл Волком, иногда Волчонком.
Отношения с Эрлихом продолжались до самой смерти Есенина. Больше того: он один из главных свидетелей в деле Есенина, поскольку считается последним человеком, видевшим поэта живым.
Об этом существует подробнейший отчет в следственных бумагах и, кроме того, мемуары самого Эрлиха - "Право на песнь".
Что же тогда произошло? Есенин только что вышел из больницы - он лечился от алкоголизма. И внезапно решил поехать в Питер. Повидать Клюева и своих юных поэтов. И, кроме того, Рождество скоро...
Есенин посылает Эрлиху телеграмму с просьбой снять две-три комнаты.
Он собирается жить вместе с ним, как когда-то жил с Мариенгофом. Именно этот юноша фантастической красоты проводит рядом с Есениным все последние и загадочные четыре дня.
Днем 27-го Есенин дарит Эрлиху свое предсмертное стихотворение.

До свиданья, друг мой, до свиданья

До свиданья, друг мой, до свиданья.
Милый мой, ты у меня в груди.
Предназначенное расставанье
Обещает встречу впереди.

До свиданья, друг мой, без руки, без слова,
Не грусти и не печаль бровей, -
В этой жизни умирать не ново,
Но и жить, конечно, не новей.

Написано кровью - просто чернил под рукой не нашлось.
Что же происходило между ними, когда они оставались вдвоем? О чем говорили, что делали?
Эрлих, доложу вам, был очень загадочной и таинственной личностью. Одно его стихотворение "О свинье" чего стоит:

Когда, переступив все правды, все законы
И заложив полвека под сукно,
Свои медлительные панталоны
Ты выведешь перед мое окно,

И улыбнутся вдруг тебе свиные рыла
Багровой свиткою несожранных чудес,
И ты внесешь седеющий затылок
И жир на нем под холстяной навес,

И наконец, когда войдешь ты в лавку
И хрюкнешь сам, не подобрав слюны,
И круглый нож, нависший над прилавком,
Тебе нарежет стопку ветчины,

Припомни, друг: святые именины
Твои справлять - отвык мой бедный век;
Подумай, друг: не только для свинины,
И для расстрела создан человек.

Кстати, с 18 лет Эрлих был осведомителем ГПУ, о чем Есенин прекрасно знал. Вокруг него таких было полном полно, он на это никакого внимания не обращал - просто было неинтересно.
А через много лет Эрлих рассказывает своему очередному юноше, что в ту ночь они с Есениным договорились совершить двойное самоубийство. Но он так и не пришел...
Не так давно появилась новая версия: а не был ли Волчонок Эрлих убийцей Есенина?
Но не хочется бросать камень в покойного - ведь узнать правду все равно уже невозможно. А огромная любовь между ними была, это точно. Есенину тридцать, Эрлиху двадцать три. Все, кажется, еще впереди...

ххх

Представьте: портрет Есенина все так же висит у меня над кроватью. На ней уже перебывало не помню сколько юношей - томных и сильных, растаманов и дауншифтеров, хакеров и культурологов, глупых и отчаянно талантливых, крашеных блондинов и отъявленных брюнетов, и даже один чудовищно бородатый заместитель крупного банка.
А я, перед тем как заснуть, все так же смотрю на юношу с золотыми кудрями (фото выцвело, рамка держится на честном слове) и, как в детстве, чувствую: что-то странное и необычное со мной происходит...

То Беломорский смерть-канал,
Его Акимушка копал,
С Ветлуги Пров да тётка Фёкла.
Великороссия промокла
Под красным ливнем до костей
И слёзы скрыла от людей,
От глаз чужих в глухие топи…
Николай Клюев

Здравствуйте уважаемые.
Продолжаем с Вами тему о поэтах и литераторах Серебряного Века, а также некоторых особенностей, скажем так, их поведения и личной жизни, которые в любом случае должны были оказывать большое влияние на их творчество. В прошлый раз мы с Вами остановились вот так вот: .
Сегодня мы с Вами поговорим об очень интересном человеке, о котором, правда, стараются лишний раз не упоминать. И Вы позже поймете почему.
Многие знают его творчество, а кое-кто ни разу не слышал даже его фамилию. И так бывает. Сегодня немного поговорим о представителе так называемого новокрестьянского направления Николае Алексеевиче Клюеве.
Родился будущий поэт 10 (22) октября 1884 года в деревне Коштуги, Олонецкая губерния в семье урядника. Известно лишь, что родители происходила из старообрядческих родов. И именно старообрядчество с его идеями и образами приобрело в координатах поэтического мира Клюева в дальнейшем главенствующее значение. Хотя ни он, ни даже его родители старообрядцами не были в принципе.

О его детстве вообще мало что известно. Учился Клюев в обычной церковно-приходской школе, а затем в двухклассном городском училище, и понятно, что уровень образования был невысоким. Но Николай всю жизнь активно занимался самообразованием и вполне удачно - человек был разносторонний и грамотный.
В юности Клюев испытывает тягу к православной религиозности и отправляется в Соловецкий монастырь, где проводит в качестве послушника несколько лет. Однако в монастыре с ним что-то произошло. Клюев откровенно рвет с православием и начинает тяготеть к сектам, и прежде всего, крайне популярным в те года хлыстам. Достаточно много времени он проводит у этой странной секты и даже готовится к принятию "великой печати", сиречь полному оскоплению. Ведущие хлысты все были можно сказать евнухами, причем добровольными и осознанными.

Хлысты.

Однако незадолго до "великого таинства" Клюев бежит на Кавказ и начинает вести сексуально разнузданную жизнь. Связано это прежде всего с тем, что он осознает то, что мог бы потерять, а также с пониманием своей сексуальности. После некоторых экспериментов Клюев понимает, что он чистый без примесей гомосексуалист и переключается исключительно на мальчиков. Во время его жизни на Кавказе по его собственным словам у него было 8 партнеров. Впоследствии он описывал некоторых из них, а особенно самого красивого - некого Али: "с маковыми губами и как бы с точеной шеей, необыкновенно легкий в пляске и движениях, стал оспаривать перед другими свое право на меня... Дня четыре эти люди брали мою любовь, каждый раз оспаривая меня друг у друга.. ."
Интересно, что многие исследователи его жизни считают, что он немного преувеличивает или вовсе выдумывает (как это было не раз и не два за время его жизни), но факт остается фактом. Тот же Али впоследствии покончит жизнь самоубийством из-за неразделенной любви к Николаю Клюеву.

После Кавказа Клюев начинает делать то, что всегда уважалось на Руси - начинает путешествовать, скитаться и смотреть на жизнь. Ему удается увидится с огромным количеством любопытных и ярких людей, начиная от Льва Толстого и заканчивая Григория Распутина. Тогда же он начинает свои поэтические эксперименты. И очень удачно. Не зря же его позже считали его самым выдающимся представителем всего российского крестьянства в литературе. Но это будет потом.

"Безответным рабом
Я в могилу сойду,
Под сосновым крестом
Свою долю найду".

Эту песню певал
Мой страдалец-отец,
И по смерть завещал
Допевать мне конец.

Но не стоном отцов
Моя песнь прозвучит,
А раскатом громов
Над землей пролетит.

Не безгласным рабом,
Проклиная житье,
А свободным орлом
Допою я ее.

А пока он попадает в тюрьму за вольнодумство на полгода. Он освобождается и уезжает жить в Петербург. Затем его забривают в солдаты но он упорно отказывается брать в руки оружие и надевать форму, а также отказывается от еды. Из финской части его возвращают в петербургский военный госпиталь и признают "слабоумным".
Наконец к нему приходит слава как к поэту. В 1912 году выходит первый сборник его стихов под названием "Сосен перезвон". Затем сразу же за ним следуют "Братские песни". В этих сборниках Клюев научился (и научил своих последователей) соединять народный деревенский фольклор с современным стилем русских поэтов-символистов. Получилось неплохо, а главное - с радостью было встречено среди тех же крестьян, кто обладал грамотой.

Нам закляты и заказаны
К пережитому пути,
И о том, что с прошлым связано,
Ты не плачь и не грусти:

Настоящего видениям —
Огнепальные венки,
А безвестным поколениям —
Снежной сказки лепестки.

Клюев становится популярнм, и попросту модным. Его активно продвигает Александр Блок (которому собственно говоря, и посвzтил Клюев свою первую книгу), его начинают принимать в модных салонах и известных домах. На одном из таких раутов на квартире у Сергея Городницкого в 1915 году и встречает главную любовь всей своей жизни - Сергея Есенина.
Это были очень странные отношения. Есенин смотрел с благоговением на человека, которого считал своим учителем, а Клюев буквально вожделел молодого русоволосого поэта. Клюев был на одиннадцать лет старше Есенина, который жил в Петербурге впроголодь и искал помощи у поэтов. Но не только материальную поддержку Есенин получал от Клюева - тот активно влиял на духовный мир Есенина, а также организовывал его издательские дела.

Есенин и Клюев

Были ли они любовниками? Трудный вопрос. Я считаю, что нет, хотя многие со мной не согласятся. Есть разные мнение и это тема отдельного исследования. Знаю я точно только одно - почти 2 года длилась эта странная дружба, но за ней последовал окончательный разрыв. Клюев всю жизнь любил Есенина, а тот никогда не отвечал ему. Впоследствии они помирятся и даже встретятся где то в кафе. Это произойдет за несколько часов до гибели Есенина....
Клюев будет горько оплакивать свою бывшую любовь и даже посвятит ему отдельное стихотворение "Плач о Сергее Есенине":

Лепил я твою душеньку, как гнездо касатка,
Слюной крепил мысли, слова слезинками,
Да погасла зарная свеченька, моя лесная лампадка,
Ушел ты от меня разбойными тропинками!
...Овдовел я без тебя, как печь без помяльца...

По сути своей, Клюева как раз и не любят вспоминать из-за его любви к Есенину. У Сергея Есенина по разным причинам в Советском Союзе был своего рода культ, и даже мысль о возможной гомоэротической связи с откровенным "голубым" Клюевым, отбрасывала ненужную тень на светлый образ народного советского поэта.
После расставания с Есениным Клюев снова начал странствовать. Спокойно встретил революцию и начал писать для новой власти, но его новые книги были подвергнуты резкой критике и изъяты из обращения.
С 1923 года Клюев жил в Ленинграде (в начале 1930-х переехал в Москву). Катастрофическое положение Клюева, в том числе и материальное, не улучшилось после выхода в свет его сборника стихов о Ленине (1924).
Встретил новую любовь - Николая Ивановича Архипова. В конце 20-х, затем очень близкие и теплые отношения у него были с известным впоследствии советским графиком Анатолием Николаевичем Яр-Кравченко, которому посвещал стихи и ласково называл ласточкой.

Николай Клюев, Анатолий Яр-Кравченко, Сергей Клычков

После начались проблемы с властью. Сначала его арестовали и отправили в ссылку в Нарымский Край. Сам Клюев называл главной причиной ссылки свою поэму «Погорельщина» и практически антисоветские позиции (хотя ничего такого совсем уж страшного в этой работе нет). Большинство же исследователей считали. что дело в его гомосексуализме. То ли вступил в связь с кем то не тем, то ли просто по самому факту. В ссылке он прожил 3 года, пока повторно не был арестован и расстрелян в страшном 1937 году.

Так закончилась жизнь этого яркого и интересного человека, которого своим учителем называл см Есенин.
Закончу я повествования его строчками:
Я молился бы лику заката,
Темной роще, туману, ручьям,
Да тяжелая дверь каземата
Не пускает к родимым полям -

Наглядеться на бора опушку,
Листопадом, смолой подышать,
Постучаться в лесную избушку,
Где за пряжею старится мать...

Не она ли за пряслом решетки
Ветровою свирелью поет...
Вечер нижет янтарные четки,
Красит золотом треснувший свод.

Продолжение следует....
Приятного времени суток.

Кузнецова В.Е. Николай Клюев. «Плач о Сергее Есенине»
// Духовный путь и земная жизнь Николая Клюева. – Мурманск, 2002. – С. 15-21. – (Наука и бизнес на Мурмане. Т. 4, №4 (31).

В ночь на 28 декабря 1925 года ушел из жизни Сергей Есенин. Его оплакали многие поэты. Но едва ли не самым существенным документом, который свидетельствовал о дружбе тесной двух поэтов, был «Плач о Сергее Есенине», написанный Николаем Клюевым сразу же!!!

О смерти Есенина Клюев узнал от Павла Медведева: «Я был в номере около двух часов дня 28-го (гостиница "Англетер", №5). Как сейчас, вижу это судорожно вытянувшееся тело. Волосы уже не льняные, не золотистые, а матовые, пепельно-серые. Прожженный лоб делает его каким-то зловещим. Правая рука, та, на которой Есенин пытался вскрыть вены, поднята и неестественно изогнута, как будто Есенин застыл, приготовляясь к мрачному, трагическому танцу. Вспомнилось: "Спляши, цыганка, жизнь мою"...

От Сергея Есенина я пошёл к Клюеву. Сказал ему. Выслушал спокойно (наружно): "Этого и нужно было ждать". Замолкли. Клюев поднялся, вынул из комода свечу, зажег у божницы и начал молиться за упокой души. Сел. Не выдержал. Заплакал: "Я говорил Сереженьке и писал к нему: брось эту жизнь. Собакой у порога твоего лягу. Ветру не дам на тебя дунуть. Рабом твоим буду. Не поверил – зависть, мол, к литературной славе. Обещал 10 лет не брать пера в руки. Не поверил – обманываю. А слава вот к чему приводит,"» – записал в тот день в записной книжке Павел Медведев .

28 декабря 1925 года Николай Клюев был на гражданской панихиде по Есенину, которая проходила вечером в помещении Союза Писателей на Фонтанке. Он неотрывно смотрел в лицо мертвому и плакал. На известной фотографии Клюев стоит у изголовья гроба, рядом с ним Илья Ионов, Илья Садофьев, Николай Браун, Софья Толстая-Есенина, Вольф Эрлих, Василий Наседкин, Иван Приблудный и другие.

Когда стали опускать крышку гроба, он склонился над телом, долго что-то шептал и целовал Есенина . Потом провожал гроб по Невскому до Московского вокзала. И вот – «Плач о Сергее Есенине» Николая Клюева, его песенного брата и друга лучших есенинских лет. Учителем своим считал Клюева Есенин.

«Плач о Сергее Есенине» Клюев читал на вечере памяти поэта в Ленинграде уже в начале 1926 года. И в течение 1926 года он не раз выступал с чтением этой поэмы. А 28 декабря 1926 года, в годовщину смерти Есенина, «Плач...» появился на страницах вечернего выпуска «Красной газеты». Одно из выступлений Клюева Ольга Форш описала на страницах своего романа «Сумасшедший корабль»:

«Он вышел с правом, властно, как поцелуйный брат, пестун и учитель. Поклонился публике земно – так дьяк в опере кланяется Годунову. Выпрямился и слегка вперёд выдвинул лицо, с защуренными на миг глазами. Лицо уже было овеяно собранной песенной силой. Вдруг Микула распахнул веки и без ошибки, как разящую стрелу, пустил голос. Он разделил помин души на две части. В первой – его встреча юноши-поэта, во второй – измена этого юноши пестуну и старшему брату, и себе самому...

Ещё под обаянием этой песенной нежности были люди, как вдруг он шагнул ближе к рампе, подобрался, как тигр для прыжка, и зашипел язвительно, с таким древним накопленным ядом, что сделалось жутко.

Уже не было любящей, покрывающей слабости матери, отец-колдун пытал жестоко, как тот в "Страшной мести" Катеринину душу за то, что не послушала его слов. /.../

Никто не уловил перехода, когда он, сделав ещё один мелкий шажок вперёд, стал говорить уже не свои стихи, а стихи того, ушедшего... / ...... / Было до такой верности похоже на голос того, когда с глухим отчаянием, ухарством, с пьяной икотой он кончил:

Ты Рассея моя...Рас...сея...
Азиатская сторона...

С умеренным вожделением у публики было кончено. Люди притихли, побледнев от настоящего испуга. Чудовищно было для чувств обывателя это нарушение уважения к смерти, к всеобщим эстетическим и этическим вкусам.

Микула опять ударил земной поклон, рукой тронув паркет эстрады, и вышел торжественно в лекторскую. Его спросили: "Как могли Вы???"

И вдруг по глазам, поголубевшим, как у врубелевского "Пана", увиделось, что он человеческого языка и чувств не знает вовсе и не поймёт произведенного впечатления. Он действовал в каком-то одному ему внятном, собственном праве.

– По-мя-нуть захотелось, – сказал он по-бабьи, с растяжкой. – Я ведь плачу о нём. Пошто не слушал меня? Жил бы!.. И ведь знал я, что так-то он кончит. В последний раз виделись – знал: это прощальный час. Смотрю: чернота уж всего облепила...

– Зачем же вы оставили его одного? Тут-то Вам и не отходить...

– Много раньше увещал, – неохотно пояснил он. – Да разве он слушался?! Ругался. А уж если весь черный, дак мудрому отойти. Не то на меня самого чернота его перекинуться может! Когда суд над человеком свершается, в него мешаться нельзя. Я домой пошёл. Не спал ведь – плакал...» .

Почти одновременно вышли и «Злые заметки» Николая Бухарина, в которых был дан «залп» по Есенину и есенинщине. Исследование Павла Медведева достойно контрастировало «Злым заметкам» Бухарина.

«В начале января 1927 года, ещё до выхода книги в Ленинградском Союзе поэтов на одной из "пятниц" П. Медведевым был прочитан доклад о творчестве Есенина и Клюева, а сам Клюев читал "Плач о Есенине" и "Деревню". О вечере, посвященном Есенину на квартире Т.Л. Щепкиной-Куперник, где доклады делали П. Медведев и Пумпянский, а свои стихи читали Клюев и Рождественский, известно из свидетельских показаний М.М. Бахтина, данных после ареста 28 декабря 1928 года, написанных им собственноручно (Архив УКГБ по Ленинградской области, дело №14284, том 3, лист 7)», – пишет Юрий Медведев .

Сразу же в печати начались яростные нападки на Клюева. Первым выстрелил известный комсомольский поэт А. Безыменский: 5 апреля 1927 года в «Комсомольской правде» за №76 появилась его статья «О чем они плачут?»

«Прежде всего "Плач о Сергее Есенине" Н. Клюева. Вещь сильная, что и говорить. Кулак в Советской стороне не много может, но ведь он много хочет. Клюев – сильно хочет. Он умеет хотеть, он умеет и стихи писать. Но мы – придирчивые люди. Мы имеем обыкновение разбирать не только художественное оформление, но и содержание написанного...
Клюев начинает с похвальбы:

А у меня изба новая,
Полати с подзором, божница неугасимая...

Ладно, божница, так божница. Неугасимая, так неугасимая. Хотя, впрочем, как кому. Божницу Ваших контрреволюционных вожделений мы погасим, Клюев, будьте уверены...

Мы знаем цену силе и воспитанию Клюева, хотевшего и Ленина окулачить. Есенин изменил запечным богам. Есенин ушёл от кулацкой деревни и погиб.
Внимание!:

Знать, того ты сробел до смерти,
Что ноне годочки пошли слезовы,
Красны девушки пошли обманны,
Холосты ребята все бесстыжи!

Вот в чем сила! Да, слезовы пошли годки для кулаков. Ой, как они ненавидят Советскую Русь. И Клюев ставит точку над и...

Отцвела моя белая липа в саду,
Отзвенел соловьиный рассвет над речкой.
Вольготней бы на поклоне в Золотую Орду
Изведать ятагана с ханской насечкой!..

Мы увидели лицо тех, которым вольготней целовать пятки ханов Золотой Орды, чем видеть Советскую страну...», – так А. Безыменский отозвался на «Плач о Сергее Есенине» Клюева и продолжил язвительно: «Контрреволюция Клюева нашла комментатора в лице Павла Медведева... Нет уж, дорогой!.. Никакой симфонией образов, эмоций и ритмов не замажешь того, что это КУЛАЦКИЙ плач, что это КУЛАЦКИЕ эмоции, что это КОНТРРЕВОЛЮЦИОННАЯ симфония, что в целом это черносотенное "русское дело"...» .

А ведь Клюев оплакивал Есенина горько, навзрыд, и не просто оплакивал, а скорбел, ясно осознавая и свою обреченность. И о том тоже сказал в «Плаче о Сергее Есенине»!

Через несколько лет в «Литературной энциклопедии» 1931 года Л. Тимофеев оценит «Плач о Сергее Есенине» и «Деревню» Клюева как «совершенно откровенные декларации озверелого кулака» (том 5, стр. 326) . Прощаясь с Есениным, Клюев говорит словами народного причитания, народной песни, слогом эпоса, слогом акафиста (о том сказала на XVII Клюевской конференции в городе Вытегре Оксана Пашко из Киева, подчеркнув, что в «Плаче о Сергее Есенине» ритуальный элемент определяющий).

«Плач о Сергее Есенине» Павел Медведев охарактеризовал так: «Это не поэма. Это – и не похоронная заплачка, дающая выход только чувству личной потери и скорби.

Это – именно ПЛАЧ, подобный плачам Иеремии, Даниила Заточника, Ярославны, князя Василька.

В нем личное переплетается с общественным, глубоко-интимное с общеисторическим, скорбь с размышлением, нежная любовь к Есенину со спокойной оценкой его жизненного дела, одним словом – лирика с эпосом, создавая сложную симфонию образов, эмоций и ритмов...

Из запутанной сети личных взаимоотношений с Есениным, сложных и неровных, то братских, то вражеских, Н. Клюев сумел выйти в "Плаче" путем всепрощения...

На "Плаче" лежит печать огромного своеобразия и глубокой самобытности»... .

В оценке нашей современности поэма встречена так: К.М. Азадовский отмечает, что поэма характерна для «эпического» стиля позднего Клюева. В ней органически сливаются воедино оба потока клюевской поэзии: эпос и лирика, стилизация и свое. .

В.Г. Базанов считает, что это «произведение многоплановое, затемненное густым слоем метафор-загадок, сложной символикой» .

Л.А. Киселева – что «Плач о Сергее Есенине» – «рубежное произведение для Клюева: им открывается великий эпос русской "погорельщины"... Это плач о культуре, которая "свое отбаяла до срока"... Но это и попытка найти "притин" от "смертных песков" времени и вместе с Есениным выйти на дорогу вечности» .

Принято считать, что в книгу 1927 года в отличие от газетной публикации от 28 декабря 1926 года вошел полный текст. Этот текст воспроизводился и во всех переизданиях, на сегодняшний день известных, в том числе и двухтомном собрании сочинений Н.А. Клюева, вышедшем в 1969 году в Мюнхене под общей редакцией Г.П. Струве и Б.А. Филиппова, и в однотомном последнем издании стихов поэта «Сердце Единорога», вышедшем в 1999 году в Санкт-Петербурге в издательстве Русского Христианского Гуманитарного института.

Однако это не так. В своей публикации «Николай Клюев и Павел Медведев» в «Вестнике русского христианского движения» Юрий Медведев приводит неопубликованные заметки Павла Николаевича Медведева и среди них такую запись: «В рукописи "Плача" имеются следующие строфы, не вошедшие в печатный текст, выброшенные цензурой:

Для того ли, золотой мой братец,
Мы забыли старые поверья, –
Что в плену у жаб и каракатиц
Сердце-лебедь растеряет перья,

Что тебе из черной конопели
Ночь безглазая совьёт верёвку,
Мне же беломорские метели
Выткут саван – горькую обновку.

Мы своё отбаяли до срока –
Журавли, застигнутые вьюгой.
Нам в отлёт на родине далёкой
Снежный бор звенит своей кольчугой.

Последняя строфа заняла место эпиграфа» .
Начинается «Плач» необычно:

Помяни, чертушко, Есенина
Кутьёй из углей да из омылок банных!
А в моей квашне пьяно вспенена
Опара для свадеб да игрищ багряных.

А у меня изба новая –
Полати с подзором, божница неугасимая,
Намел из подлавочья ярого слова я
Тебе, мой совёнек, птаха моя любимая!

По христианскому обычаю самоубийство считается тяжким грехом. К тому роковому вечеру Клюев возвращался не однажды. 28 мая 1927 года Миролюбов в своей записной книжке оставил такую запись: «Был в Царском – Детском Селе. Разумник рассказывал, как Есенин за 2 часа до самоубийства просил приведенного им к себе Клюева остаться у него ночевать хоть одну эту ночь. Клюев отказался и ушёл, и Есенин покончил с собой... / ... / Всё это, т.е. как проведен был последний вечер Есениным, рассказал ему сам Клюев.

– Я у него не остался, но целую ночь молился за него, – сказал Клюев» .

Читаешь «Плач о Сергее Есенине» Клюева, а в памяти что-то далекое, по складу «Плача» схожее, музыкой стиха звучит: то похвальба горделивая, то нежность светлая, то боль крутая, то смирение безутешное... Откуда это?

На Поморье не помнится плачей по покойнику, причитаний и плачей по умершему...

И плакали, и причитали в ритуале свадебного обряда. Вот откуда знакомые голоса. Особенно безутешными, эмоционально высокими были причитания и плачи, если свадебный обряд совершался, а жених и невеста бракосочетались не по любви, а по роковой воле небес, судьбы, обстоятельств.

Так, может, ритуал свадебного обряда венчания жениха Сергея Есенина с невестой Смертью пропел – проплакал – пропричитал Николай Клюев?

И тогда обязательно в этом народном причитании-плаче вся судьба будет рассказана: будет и светлая нежность юности подчеркнута, и красота чистая, и душа, чуткая ко добру да ко правде. Незаметно и размышления начнутся о жизни, что не так сложилась, упреки да и жалобы, сетования и мольбы. А закончится всё равно упованием на милость божию, что судьба, может, смилостивится и дарует им утешение...

Помяни, чертушко, Есенина
Кутьей из углей да из омылок банных...

«Байну» для невесты в Поморье устраивали до свадьбы. И когда невеста шла в баню и обратно, плакали и причитали подружки-вопленицы весь путь. Мыли невесту мылом и жарили веником, полученными от жениха. Невеста через голову кидала обмылок – в кого попадет, та из подружек первой замуж пойдет. А после бани обмылки банные уничтожались, баня обмывалась под причет и плач подружек. Они и сами мылись после невесты по очереди.

Вот такие были бани свадебные и обмылки банные... , .

А для «птахи любимой» слова действительно светлые и яркие, образные и красочные «намел в подлавочье ярого слова» олонецкий ведун:

Пришел ты из Рязани платочком бухарским,
Нестиранным, неполосканым, немыленым,
Звал мою пазуху улусом татарским,
Зубы табунами, а бороду филином!

Любовно и слёзно воскрешает поэт Клюев образ Есенина, светлого отрока на поэтическом Парнасе:

Лепил я твою душеньку, как гнездо касатка,
Слюной крепил мысли, слова слезинками.
Да погасла зарная свеченька, моя лесная лампадка,
Ушёл ты от меня разбойными тропинками!

Разошлись пути-дороги двух поэтов, и ученик своей дорогой пошёл, от учителя отдаляясь.

Упрёки, величания, причитания, песни – всё это входило в музыкальный свадебный обряд Поморья. Были и корильные песни на свадьбах. И в «Плаче» Клюева звучат упреки Есенину: не послушал старшего брата, не внял его слову, захотел сам идти своей дорогой, и вот, что получилось:

Из-под кобыльей головы, загиблыми мхами
Протянулась окаянная пьяная стежка,
Следом за твоими лаковыми башмаками
Увязалась поджарая, дохлая кошка, –

Ни крестом от неё, ни пестом, ни мукой,
Женился ли, умер – она у глотки,
Вот и острупел ты веселой скукой
В кабацком буруне топить свои лодки!

А все за грехи, за измену зыбке,
Запечным богам Медосту да Власу...

С тобой бы лечь во честной гроб,
Во желты пески, да не с верёвкой на шее!..
Быль или небыль то, что у русских троп
Вырастают цветы твоих глаз синее?

Ритуальные диалоги тоже входили в обряд Поморья. Но и диалоги, и причитания всегда исполнились до венца. Есть диалог и в клюевском «Плаче».

Ты скажи, мое дитятко удатное,
Кого ты сполбхался-спужался,
Что во темную могилушку собрался?
Старичища ли с бородою
Аль гуменной бабы с метлою,
Старухи ли разварухи,
Суковатой ли во играх рюхи?

Жизненный путь человека у каждого свой. В песнях, в духовных стихах отражены и раздумья о смысле жизни и смерти. «Плач о Сергее Есенине» Клюева – это голос крестьянской России, потерявшей своего любимого сына. В. Г. Базанов пишет, что народные обрядовые причитания были известны Николаю Клюеву с детства, он их слышал в живом исполнении талантливых заонежских воплениц. В «Плач о Сергее Есенине» включены целые отрывки из причитаний. Поминальный плач по матери «Плач во родительскую субботу» записан был Клюевым в 1922 году от вытегорской вопленицы Еремеевны. Им же составлены примечания к фольклорному тексту. Вот клюевская «горынь-трава» и «певун-трава» в «Плаче о Сергее Есенине» из этого причитания вытегорской вопленицы, причем в записи самого Клюева:

Понесу тебя на рученьках,
Как река несет плавун-траву,
Не колыбнется – не столкнется
Со желтым песком не смутится! .

Образный язык Клюева до сих пор многим недоступен в силу того, что современная культура утратила священные начала... Да, «Плач о Сергее Есенине» труден для чтения сегодня, так как в нем много метафор-загадок, символов, фольклорных загадок, мифов, древнерусского намека. Ключи от загадок «Плача о Сергее Есенине» запрятаны в иносказаниях, которые легко могли понять современники Есенина и Клюева, жители деревень, да и те, кто знал и Библию, и мифологию, и фольклор. Ведь это и язык религии, и язык фольклорной символики, и язык мифологических символов, где важна и символика птиц, трав, богов...

Но и сегодня мы прочитываем в «Плаче» канву жизни Сергея Есенина. Когда читаем, что лебедь белая, пролетая над Невой, увидела гибель поэта:

На реке Неве грозный двор стоит,
Он изба на избе, весь железом крыт.
Поперек дворище – тыща дымников,
А вдоль бежать – коня загнать.
Как на том ли дворе, на большом рундуке,
Под заклятою черной матицей,
Молодой детинушка себя сразил,-

То мы безошибочно называем это место – гостиница «Англетер», №5. А когда читаем строки:

Как на это ли жито багровое
Налетали птицы нечистые –
Чирея, Грызея, Подкожница,
Напоследки же птица-Удавница.
Возлетела Удавна на матицу,
Распрядала крыло пеньковое,
Опускала перище до земли,
Обернулось перо удавной петлёй...

– про брачный пир, а на нем птицы хищные пируют, то и мы сегодня понимаем, как осуждает Николай Клюев ту нездоровую среду, что толкала Есенина к гибели:

Из всех подворотен шёл гам:
«Иди, песноликая, к нам!»
А стая поджарых газет
Скулила: «Кулацкий поэт!»

Куда ни стучался пастух –
Повсюду урчание брюх.
Всех яростней в огненный мрак
Раскрыл свои двери кабак.

Интересно, по наблюдению В.Г. Базанова, что «после того, как Есенина оплакали вопленицы (сам народ)», поёт колыбельную песню и мать поэта, мать Сергея Есенина:

С долгой прялицей, с веретёнышком,
Со своей ли сиротской работушкой,
Запоет она с ниткой наровне
И тонёхонько и тихохонько:
…………………….
«Спит берёзка за окном
Голубым купальским сном –
Баю-бай, баю-бай
Сватал варежки шугай!

Сон березовый пригож,
На Серёженькин похож!
Баю-бай, баю-бай
Как проснется невзначай!»

Жизненный путь человека замыкается от рождения до успенья (смерти). Не каждому достается горькая доля, но каждый готовится с достоинством её принять. На долю Есенина выпала горькая доля.

«Плач о Сергее Есенине» заканчивается отдельной главкой «Успокоение». На одну из главок поэмы-плача Клюев не озаглавливал: все они разделены лишь звездочками. А последней дал название. Все, что было на душе, – выплакано. Всё, что сердце болью сжало, – высказано. Но с этой скорбью, с этой болью, с этим горем жить надо. Продолжается жизнь земная у тех, кто плакал о Сергее Есенине. А Сергею Есенину – успенье. И там, за этой чертой, – успокоение. Ни надрыва, ни речитативного проговора боли, ни эмоционального нервного накала нет в «Успокоении». По-есенински «нежность грустная русской души» в этих клюевских стихах звучит: так задушевно, напевно, раздумчиво, спокойно льются строки, как песня народная, задумчивая:

Падает снег на дорогу –
Белый ромашковый цвет,
Может, дойду понемногу
К окнам, где ласковый свет?
Топчут усталые ноги
Белый ромашковый цвет.
…………………………..
Жизнь – океан многозвенный
Путнику плещет вослед.
Волгу ли, берег ли Роны –
Все принимает поэт...
Тихо ложится на склоны
Белый ромашковый цвет.

Поэма прочитана. «И вот оно чудо, провидение истинной, высокой поэзии! – вольно или невольно, случайно или нет – Клюев задает в "Плаче..." тот самый вопрос, который задает себе всякий поэт, скорбящий о смерти Сергея Есенина:

О жертве вечерней иль новом Иуде
Шумит молочай у дорожных канав?

Иуда предал Христа. Кто предал и погубил Есенина?» – таким вопросом предварила публикацию после многолетнего молчания «Плача о Сергее Есенине» Николая Клюева редакция журнала «Слово» в 1989 году . Текст был напечатан без главы «Успокоение».

На вопрос журнала и сегодня точного ответа нет, как и на вопрос и о другой жертве – о судьбе самого Клюева.

«Плач о Сергее Есенине» – это народный плач, причитание по русской культуре начала века, плач о судьбе русского народа, ведь и Николай Клюев, и Сергей Есенин были замечательными сынами своего великого народа. Это голос «с родного берега России».

Литература:

1. Азадовский К. Николай Клюев. Путь поэта. – Л., 1990. – С. 262. См.: дневниковые записи П. Лукницкого // Аврора. – 1988. – №2. – С. 41-44.

2. Базанов В.Г. «Плач о Сергее Есенине» Николая Клюева // Русская литература.– 1977. – №3. – С. 193.

3. Базанов В.Г. С родного берега. О поэзии Николая Клюева. – Л., 1990. – С. 185.

4. Балашов Д.М., Красовская Ю.Е. Русские свадебные песни Терского берега Белого моря. – Л., 1969.

5. Безыменский А. О чем они плачут? // Комсомольская правда. – М., 1927. – №76. – 5 апреля.

6. Бернштам Т.А. Русская народная культура Поморья в XIX – начале XX века. – Л., 1983.

7. Киселева Л.А. «Плач о Сергее Есенине» Н.А. Клюева. – Новое о Есенине. Столетие Сергея Есенина. Международный симпозиум. Есенинский сборник. №3. – М., 1997. – С. 294, 283-284.

8. Клюев Николай. «Плач о Сергее Есенине» // Слово. – 1989. – №10. – С. 65.

9. Клюев Николай, Медведев Павел. Сергей Есенин. – Л., 1927. – С. 86.

10. Клюев Николай. Сердце единорога. – Л., 1999. – С. 969-970.

11. Медведев Юрий. Николай Клюев и Павел Медведев // Вестник русского христианского движения №171. – Париж; Нью-Йорк; Москва. – I-II. – 1995. – С. 160.

12.Форш Ольга. Сумасшедший корабль: Роман. Рассказы. – Л., 1988. – С. 130-132.

23 ОКТЯБРЯ ИСПОЛНЯЕТСЯ 70 ЛЕТ СО ДНЯ ГИБЕЛИ РУССКОГО ПРАВОСЛАВНОГО ПОЭТА, РАССТРЕЛЯННОГО БОЛЬШЕВИКАМИ.
НИКОЛАЙ КЛЮЕВ родился 10 (22) октября 1884 года в деревне Коштуге, Олонецкой губернии. Рос в семье староверов. Мать была сказительницей. В юности жил в Соловецком монастыре. Поэт был универсальной личностью: умел играть на нескольких музыкальных инструментах, прекрасно пел, обладал недюжинными актерскими способностями.

Начало пути

БЛОК, с которым Клюев вступил в переписку в 1907 году, помог в публикации его первых стихов. Первая книга «Сосен перезвоны» вышла в 1912 году. В 1905-1907 годах Клюев примкнул к рабочему движению, участвовал в политических волнениях. Сидел в тюрьме за антиправительственную пропаганду. В 1919 году вступил в коммунистическую партию.
Как первая (1905), так и вторая (1917) русская революция связывались Клюевым с земным воплощением христианской идеи всесословного (и шире - всечеловеческого) братства. Поэт мечтал о рае на земле. О том, что на развалинах империи возникнет новая страна, где все будут свободны и счастливы,не будет ни бед, ни обманов, ни войн. Так думали многие. Одним из поэтических результатов клюевских духовных исканий этого периода жизни стало рождение сокровенного образа Белой Индии («города белых цветов»), соотносимого с далекой, почти недостижимой страной справедливости и счастливого благоденствия, в которой христианская вера сохранена в первоначальной чистоте. Предания об Индийском царстве (или Беловодье), существовавшие на Руси с X века и окончательно «оформленные» в старообрядческой среде, всю жизнь оставались для Клюева нравственным «магнитом» и вневременным символом незапятнанной святости (белый цвет реки, протекающей по Беловодью, - символ божественного покровительства этой праведной «страны»). Но очень скоро Клюев разочаровался в революции, и образ Белой Индии трансформировался в его творчестве в образ святой Руси-Китежа, погрузившейся, дабы не стать поруганной «неверными», на недосягаемую глубину озера Светлояр.

Дружба с Есениным

Говоря о Николае Клюеве, невозможно обойти и другого гения отечественной поэзии - С. Есенина. Их отношения, встречи, перешедшие вскоре в крепкую дружбу, развивались сложно и напряженно, однако личные и творческие связи не прерывались вплоть до трагического ухода Есенина из жизни. А встретились поэты в Петрограде в 1915 г. Оба приехали в тогдашнюю столицу из российских глубинок, оба были выходцами из крестьянской среды. Однако этим не чурались, а, наоборот, гордились. Выступая на пару со своими стихами в поэтических салонах, где собиралось изысканное общество, они, в противовес другим служителям муз, появлялись в домотканных косоворотках либо кафтанах, в начищенных до зеркального блеска сапогах. Николай Алексеевич был родом из Олонецкого края. А Сергей Есенин, приехавший на невские берега из ставшего теперь знаменитым небольшого села Константинова Рязанской губернии, гордо называл себя «крестьянским сыном» и «гражданином села».
Клюев и Есенин быстро сошлись. Писали они в одном народном, духовном ключе. И личным своим общением, и своим творчеством Николай Клюев, как более опытный мастер, безусловно, оказывал на Есенина огромное влияние. Как отмечалось ранее, они часто выступали вместе на литературных вечерах и одерживали победы над эстетствующими поэтами, эпигонски воспевавшими «ананасы в шампанском». Трудно сказать, как бы сложилась их дальнейшая творческая дружба и судьба, если бы не октябрьский переворот. Николай Клюев, будучи глубоко верующим и воцерковленным человеком, очень скоро и ясно различил подлинное обличье ленинско-сталинской гвардии.
Что же касается Есенина, то он панически заметался, стараясь удержаться в бурных водах кровавого урагана, пронесшегося над страной. Поэт слишком рано оказался на вершине славы, которую в любом случае не хотел терять. А потому он то оплакивал гибнущую патриархальную Русь, то публично отрекался от Христа, то скорбел над расстрелянной большевиками царской семьей, которая благоволила к гениальному поэту, то патетически восклицал, смешав, как говорят в народе, «Божий дар с яичницей»:

Небо, как колокол,
Месяц - язык.
Мать моя Родина,
Я большевик!

Странное видение

Остро переживал Николай Клюев духовное и нравственное падение своего недавнего единомышленника. Дело дошло до того, что, подлаживаясь под преступную власть, Есенин начал богохульствовать и в хмельном угаре расписал стены Страстного монастыря матерными словами.
В голове не укладывалось, чтобы автор знаменитых и почитаемых христианских стихотворений - таких, как «Калики», «Шел Господь пытать людей в любови» - мог дойти до умопомрачения и оказаться в стане воинственных безбожников.
Николай Алексеевич молился за своего заблудшего собрата, писал ему слезные письма, умолял опомниться, призывал к покаянию. Клюев не раз видел Есенина в страшных снах, еще задолго до трагической кончины. В письмах к Есенину, которого он по-прежнему считал своим другом, жалел и любил, он обстоятельно пересказывал свои провидческие сны, не теряя надежды, что тот все-таки образумится. Вот описание одного из снов:
«Я вижу себя в глубокой подземной пещере - тьма... Я стою и точно чего-то жду - и вот слышу: доносятся неистовые крики, все приближающиеся, - и мимо меня сверху по узкой лестнице, уходящей в бесконечную пропасть, какие-то страшные чудовища волокут за ноги существо человеческого вида - и при каждом шаге это существо бьется головой об острые камни нескончаемых ступеней. Существо все залито кровью, и когда его тащили мимо меня - я увидел и узнал того, кто когда-то был близок моему сердцу и творческим вдохновениям. Я весь содрогнулся и зарыдал, протянул к нему руки, а он из последних сверхчеловеческих усилий вопил: «Николай, молись обо мне!» Его поглотила бездна... Я же не могу и передать потрясение всего моего существа, которое охватило меня и продолжалось и после того, как я проснулся. Воочию увидел я и проникся пониманием, как опасно, особенно имея дар тончайших восприятий в соприкосновении с образами Вселенной, - утерять чистоту единения с ограждающей непобедимой силой Божественного света!» Увы, видения Клюева еще больше ожесточили сердце литературного кумира, давно уже потерявшего страх Божий. Как бы в отместку он публикует пространную эпиграмму чуть ли не на всю советскую поэзию, начиная с ее лидера - нелюбимого им В. Маяковского - и кончая казенными стихотворцами, которые «бумаги даже замарать и то как надо не умеют». В один ряд с ними совершенно незаслуженно поставил своего доброго литературного наставника, посвящая ему довольно язвительные строки:

И Клюев - ладожский дьячок,
Его стихи, как телогрейка,
Но я вчера их вслух прочел,
И в клетке сдохла канарейка.

Можно представить, как были довольны враги Клюева, как зубоскалили недоброжелатели, взахлеб читая эти хлесткие строки, нарочито выделяя их из общей эпиграммы, написанной Есени ным в пылу гнева. Кстати, колючие есенинские строки весьма к месту пришлись к той дикой травле в печати на одного из лучших поэтов серебряного века. Начало этой травле положил Лев Троцкий. В центральной прессе он опуб-ликовал статью «Революция и литература», где с присущим ему сарказмом заявил, «что индивидуальность Клюева находит себя в художественном выражении мужика, самостоятельного, сытого, избыточного, эгоистично-свободолюбивого и фактически отождествляет самого себя с “крепким хозяином”». Крайне примитивная и необъективная оценка, и только потому, что Клюев в своем творчестве выражал настроения и чаянья села, воспевал святую православную Русь. Одухотворенные стихи поэта явно не соответствовали большевистской идеологии:

Боже сладостный, ужель я
в малый миг
Родимой речи таинство постиг.
Прозрел, что в языке
поруганном моем
Живет Синайский глас
и Вышний трубный гром.

На фоне трескучей революционной романтики подобные стихи звучали, как вызов. А вульгарная трактовка Троцкого была воспринята, как сигнал оголтелой травли истинно народного поэта, и быстро подхвачена удачливыми «работниками пера». В 20-е годы поэту с превеликим трудом удалось выпустить только два небольших сборника. Все реже и реже стали появляться в периодической печати его стихи. Публиковался он в основном уже не в Ленинграде, а у себя на родине - в Вытегре, в небольшой районной газете. С первых же лет большевистского режима Николай Алексеевич Клюев фактически был обречен:

Обреченный на закланье
Песнослов, вещун, пророк
Знал свою судьбу заранье:
Конвоир взведет курок.

Первый арест

Впервые он подвергся аресту в 1923 году, в той же Вытегре, по ложному доносу, что поэт будто бы призывал земляков не терять веры и противостоять нечистой силе. По этапу он был отправлен обратно в Петроград, где после вмешательства Крупской был освобожден. Несмотря на то, что Николай Алексеевич был членом Всероссийского союза писателей, возможности печататься у него становилось все меньше и меньше. А после выхода в журнале «Звезда» (№1, 1927 г.) поэмы «Деревня» его совсем заклевали. Критика бездоказательно обвинила поэта в «кулацкой правде», в том, что он якобы «скрывает за стилизованным юродством глубоко реакционную идею». После таких оценок во всех издательствах распространилось самое негативное отношение к выпуску любых произведений Клюева. Поэт бедствует, голодает, пишет возвратившемуся в СССР Максиму Горькому письмо с просьбой о денежной помощи: «Алексей Максимович, простите меня за собачий голодный вой. Мне нет еще и сорока лет, но нищета, скитание по чужим обедам разрушает меня как художника...» Шел 1928 год, когда Сталин провозгласил лозунг, прямо скажем, убийственный: «Ликвидация кулачества как класса». Обухом этот лозунг прошелся и по Клюеву. Его объявляют «апологетом кулачества». С этого момента потеряна всякая надежда увидеть свои произведения в печати. Впереди ждали его голгофские страдания, а следом - гибель. Затравленный, но не сдавшийся поэт это прекрасно понимал. В стихотворении, посвященном художнику Яр-Кравченко, близкому другу Клюева, есть пронзительные строки:

И теперь, когда головы наши
Подарила судьба палачу,
Перед страшной кровавою чашей
Я сладимую теплю свечу.

Октябрь - волчица, пожирающая людей

Предчувствуя неизбежный конец, перед чашей, в которую вот-вот упадут капли его собственной крови, ставит Клюев «сладимую свечу» своей поэзии, воспевая и отпевая (говоря его словами) «отлетающую потаенную Русь». И пусть на его публикации наложен запрет, но он не откладывает в сторону перо. Как раз на это время пришелся высочайший взлет поэзии Клюева - его поэму «Погорельщина» смело можно назвать одной из вершин русской поэзии XX века. Дрожь проходит невольно, когда читаешь о гибели «избяной Руси», где еще сохранилась вера во Христа, о гибели талантливых российских умельцев и их прекрасных, славящихся на весь мир ремесел, о гибели всех окрестных церквушек, о гибели, по существу, всего крестьянства. Практически вся деревня остается на пепелище.

И если Есенин в «Москве кабацкой» утверждал, что народ пьет горькую потому, что Октябрь обманул его, то Клюев идет еще дальше: называет Октябрь волчицей, пожирающей людей. Вполне понятно, что опубликовать такую поэму просто невозможно, даже предлагать ее в печать весьма опасно. А потому на квартирах сочувствующих ему литераторов поэт устраивает литературные чтения. Желающих послушать классика серебряного века находится немало. Но продолжаться такие чтения, естественно, долго не могли, и до доносу одного из провокаторов Клюев был арестован агентами ОГПУ. Но и в тюремных застенках, проходя все муки земного ада, поэт держится исключительно стойко. Лишь в период горбачевской перестройки из архива КГБ были извлечены сама поэма-реквием и протокол допроса, выдержки из которого были опубликованы в журнале «Огонек». Вот они, полные достоинства и мужества, ответы Клюева на вопросы следователя: «Я считаю, что политика индустриализации разрушает основу и красоту русской народной жизни, причем это разрушение сопровождается страданиями и гибелью миллионов русских людей... Окончательно рушит красоту той русской народной жизни, певцом которой я был. Я воспринимаю коллективизацию с мистическим ужасом, как бесовское наваждение...»

Кончина

В итоге его чтения были квалифицированы как «кулацкая агитация», а сам поэт был осужден по известной 58-й статье за «контрреволюционную деятельность». Расстреляли его далеко не сразу. Вначале его, совершенно больного и подавленного, этапировали в далекую сибирскую ссылку. С 1934 года опальный поэт живет в г. Томске, где был обречен на длительное голодное вымирание. Вот что он, в частности, пишет своим друзьям в Ленинград в декабре 1934 года: «Мороз под 400. Я без валенок, и в базарные дни мне реже удается выходить за милостыней. Подают картошку. Очень редко хлеб, деньгами от двух до трех рублей...» Как тут не вспомнить его удивительное пророчески горестное стихотворение о своей судьбе, которую он предсказал еще в 1921 году:

Стариком, в лохмотья одетым,
Притащусь к домовой ограде...
Я был когда-то поэтом,
Подайте на хлеб Христа ради!

Лето 1937 года - пора массовых арестов и расстрелов. Пришли и за ссыльным Клюевым. Ему было предъявлено обвинение, что он якобы является «активным сектантским идеологом» никогда не существовавшего «Союза спасения России». Несмотря на то, что поэт виновным себя не признал, 23 октября 1937 года он был расстрелян, на следующий день после своего дня рождения. Вряд ли мы можем даже отдаленно представить, что пережил Клюев в ожидании неминуемой гибели.