"крым, сирия, украина – незавершенный процесс распада ссср". Законодательный процесс: принципы, стадии, виды Мнение избирателей должно быть услышано и учтено

Для того, чтобы данные цели были успешно достигнуты, законодатель обязан руководствоваться основными принципами законотворчества. Принципы законотворчества - это основополагающие идеи, руководящие начала, исходные положения деятельности, связанной с принятием, отменой или заменой юридических норм, это ориентир для органов, творящих право. Разногласия авторов в выделении принципов законотворчества несущественны, поэтому, обобщив мнения таких теоретиков, как Алексеев С.С., Малько А.В., Червонюк В.И., Марченко В.Н., Макуев Р.Х. и др., можно выделить несколько основных принципов.

Первым принципом, который можно назвать основополагающим, является гуманизм. Иначе говоря, правотворческая деятельность должна соответствовать гуманистической природе права. Этот принцип означает, что принимаемые акты, в данном случае законы, призваны формулировать и защищать общечеловеческие ценности, естественные права человека, создавать юридическими средствами условия и механизмы их претворения в жизнь. Естественные, личные, неотчуждаемые права человека закреплены в действующей Конституции Российской Федерации.

Следующий принцип законотворчества - законность. Предполагается, что осуществляться законотворческая деятельность должна в рамках Конституции, иных законов и подзаконных актов. Нормативные акты издаются только правомочными на то органами, принимаются в соответствии с установленными законом правотворческими процедурами.

Еще один принцип - демократизм. Демократизм предполагает активное участие представителей всех слоев общества в законотворческом процессе, характеризует уровень развития процедурных норм и институтов в обществе. Высшим проявлением демократизма является референдум. Так, Конституция Российской Федерации 1993 года была принята в результате проведения референдума. Также еще одним из примеров проявления демократизма является создание Общественной палаты. На основании федерального закона «Об Общественной палате Российской Федерации» Общественная палата обеспечивает взаимодействие граждан Российской Федерации, общественных объединений с федеральными органами государственной власти, органами государственной власти субъектов Российской Федерации и органами местного самоуправления . Таким образом, напрямую осуществляется контроль граждан за деятельностью органов государственной власти, в частности, высшего органа законодательной власти, непосредственно осуществляющего законотворческую деятельность. Также немаловажную роль в осуществлении принципа демократизма играют средства массовой информации. Их участие в подготовке и обсуждении законопроектов может предупредить лоббирование и коррупцию.

Средства массовой информации играют немаловажную роль и при обеспечении реализации следующего принципа законотворческой деятельности - принципа гласности, предполагающего открытость, «прозрачность» законодательного процесса для широкой общественности.

К принципам законотворчества относится также научность. Данный принцип означает использование научных методов и способов на всех стадиях законотворческой деятельности. Законотворчество «призвано отображать объективные потребности общественного развития при принятии, отмене, изменении нормативных актов, придании им той или иной юридической формы; учитывать достижения юридической науки и потребности общественной практики; основываться на компетентном мнении ученых-правоведов, их непосредственном участии в разработке и подготовке законопроектов». закон обсуждение подписание отклонение

Принцип профессионализма, или компетентности, предполагает «привлечение к законотворческой работе специалистов, обладающих специализированными, профессиональными познаниями и опытом в области правотворчества, в совершенстве владеющих технологией законопроектной работы. Использование такого рода специалистов (юристов, социологов, лингвистов, политологов, экономистов, финансистов и т.д.) должно обеспечивать подготовку качественного законопроекта, свободного от законотворческих ошибок как социального, так и юридического свойства».

Марченко М.Н. выделяет принцип постоянного технического совершенства принимаемых актов, который имеет большое значение для повышения качества и эффективности законотворческого процесса. «Суть данного принципа заключается в том, чтобы в процессе подготовки и принятия нормативно-правовых актов в максимальной степени использовать предложенные юридической наукой и апробированные правотворческой практикой наиболее эффективные методы и приемы разработки проектов, оптимального изложения их содержания и технического оформления, отвечающего общепринятым в мире стандартам» .

Таким образом, в данной главе было раскрыто понятие законотворчества, также было выявлено соотношение правообразования, правотворчества и законотворчества. Правообразование и правотворчество соотносятся между собой как целое и часть, законотворчество в свою очередь выступает наиболее важным элементом правотворчества. Были проанализированы принципы законотворческой деятельности. Только руководствуясь данными принципами субъект законотворческого процесса сможет создать социально эффективный законодательный акт.

§ 2. Подготовка преамбул нормативных правовых актов (Чернобель Г.Т.)

Преамбулой (от лат. praeambulus) в нормотворческой практике принято называть вводную часть важного по своей регулятивной значимости внутригосударственного законодательного акта или акта международного права, в которой содержатся указания на обстоятельства, детерминирующие принятие этого акта, то есть объясняются его мотивы, цели, задачи.

Известны, в частности, обширные преамбулы Декларации прав человека и гражданина (1789), Всеобщей Декларации прав человека (1948), Декларации социального прогресса и развития (1969), Декларации о расе и расовых предрассудках (1978), Кодекса поведения должностных лиц по поддержанию правопорядка (1979), Декларации о ликвидации всех форм нетерпимости и дискриминации на основе религии или убеждений (1981), Международной конвенции о защите прав всех трудящихся - мигрантов и членов их семей (1990), иных международно-правовых документов.

Кроме мотивов, объясняющих необходимость принятия того или иного нормативно-правового акта, кроме целей и задач, в преамбуле могут содержаться определенные положения об условиях применения акта. Например, в Кодексе поведения должностных лиц по поддержанию правопорядка закреплено, что нормы Кодекса "как таковые, не будут иметь практической ценности до тех пор, пока их содержание и значение посредством обучения и подготовки их путем осуществления контроля не станут частью кредо каждого должностного лица по поддержанию правопорядка..."

Та или иная идеологическая детерминация принятия внутригосударственного законодательного акта или международно-правового акта текстуально выражается обычно такими семиотическими приемами, как "принимая во внимание", "сознавая", "признавая", "в соответствии с принципами , провозглашенными в Уставе Организации Объединенных Наций" и др.

Многие действующие конституции снабжены преамбулами (см., например, конституции Ирландии (1937), Французской Республики (1958), Португальской Республики (1976), Испании (1978), Турецкой Республики (1982), Чешской Республики (1992), Республики Польша (1997), Швейцарской конфедерации (1999) и др.).

Главная ценностная значимость преамбул заключается в том, что они отвечают на основополагающий фундаментальный вопрос: зачем нужен данный нормативно-правовой акт?

Как говорил Платон, законы должны не просто управлять, но и убеждать. Субъекту правовых отношений как реципиенту, призванному исполнять те или иные правовые нормативы, установленные законодателем, недостаточно знать, "что" и "как". Он вправе (должен) знать, "почему", "зачем" так, а не иначе?

Всякая человеческая деятельность есть удовлетворение определенной потребности, т.е. испытываемой определенной необходимости в определенных жизненных условиях. Социальные потребности, являющиеся источником человеческой активности, определяют все содержание общественного бытия. В дихотологической социальной структуре "Общество - Власть" правовые потребности выделяются своей особой нормативностью, поэтому так значимо, насколько они реальны, объективны, истинны, что, собственно, и порождает "объективную волю" законодателя в демократическом правовом государстве. Объективно необходимое определяет социальную направленность законотворческого процесса, логические ингредиенты (составные) всех его параметров, продуктивную действенность его регулятивной актуализации. Здравый рассудок человека повинуется лишь тому, что действительно необходимо, справедливо.

В демократическом правовом государстве мотивационное обеспечение законодательства определяется закономерностями общественного развития, опирается на накопленный социальный опыт, национальные традиции, согласуется с реальными человеческими потребностями. Законодательство, неверно отражающее эти потребности, базирующееся на поспешных обобщениях и оценках, на ошибочной концептуальной уверенности, идеологических иллюзиях, на ложных мотивационных посылках, ничего общего не имеет с объективными закономерностями общественного развития, принципом социальной справедливости, выступающим в качестве главного нравственного стержня правовой нормативности, рано или поздно функционально девальвируется , разрушается.

Отражая определенные социальные потребности, мотив побуждает, мобилизует, делает поведение того или иного субъекта правовых отношений осмысленным, последовательным. В механизме действия норм права мотив выступает генетически первичным смысловым компонентом. Это та начальная ступень, которая включает в сознательную сеть функционирования систему норм прав на всех ее структурных уровнях, витках, модусных ("разрешено", "требуется", "запрещено") пересечениях. Тот или иной мотив своей побудительной силой дает, так сказать, импульс, необходимую энергетику всему процессу функционирования норм права, социально программирует, прогнозирует этот процесс. Мотив, как подчеркивал И.А. Ильин, "лежит в основе нормального правосознания..."*(158).

Субъекту правовых отношений мотив позволяет найти объективный критерий целесообразности того или иного нормативного выбора с точки зрения его справедливости, жизненной полезности. Мотивационный фактор опосредует, то есть организует все содержательное движение системы норм права, ее функционирование в конкретной системе правовых отношений. Тем самым обеспечивается необходимая поддержка и нормальное, стабильное соблюдение нормативных предписаний законодателя.

О мотивации в законотворческом процессе можно говорить, следовательно, как о его особой процедурной стадии , определяющей содержание законодательных нормативов, их соблюдение, эффективное функционирование. Воля законодателя как регулирующая сторона его сознания должна быть оптимально мотивированной, и это репрезентируется в преамбуле законодательного акта. Преамбула имеет существенное значение для правильного восприятия и понимания правовых нормативов, их исполнения, помогает предотвращению так называемого "упрощенного законодательства", которое в отечественном правоведении издавна подвергалось резкой критике*(159). В парламентских регламентах зарубежных государств мотивационной составной законопроекта уделяется особое внимание*(160).

К сожалению, в законотворческой деятельности российского парламента при разработке и инициировании важных по своей регулятивной значимости законопроектов мотивационному фактору не уделяется должного внимания. За редким исключением, вместо мотивационного введения, как правило, ограничиваются лаконичным информационным введением к законодательному акту (что устанавливает закон). Если говорится, например, о целевом направлении закона (законотворческая цель - это прообраз законотворческого результата), то в самом общем виде, недостаточно конкретно. Или же ограничиваются мини-преамбулой*(161), которая в сущности таковой не является . Непросто порой разобраться, какие нормативно-правовые потребности существуют в действительности, насколько верно отражены они в сознании законодателя, в его нормативных постулатах, каковы реальные возможности их верификации, конструктивного учета в законотворческой деятельности.

В ряде случаев в преамбулу закона включаются нормативные компоненты законодательного текста*(162), что находит правоведческую поддержку*(163). Более того, говорится о целесообразности выделения и соответствующем закреплении преамбулы в целом именно в структуре законодательного акта (например, в Кодексе), что, как утверждается, "придает дополнительную значимость, авторитетность" тексту законодательного акта". Цели законодательного акта зачастую определяются не в преамбуле, как это следовало бы , а в нормативной структурной части акта, что, как полагают некоторые ученые, вполне конструктивно. В частности Г.В. Мальцев, оперируя понятием "норма-цель", которая, по его мнению, подчеркивает "программно-идеологическую направленность правового регулирования", считает, что "закрепление целей создания и действия закона в самом законе является оправданным и необходимым в тех случаях, когда предмет регулирования соответствующего законодательного акта отличается особой сложностью, многослойностью, противоречивостью, когда у законодателя имеется потребность в использовании всех доступных ему юридико-технических средств для того, чтобы вопреки возможным противодействиям и просто случайностям направить практику применения закона в нужное русло"*(164).

Аргументация Г.В. Мальцева представляется неубедительной. Идеологические истоки правового регулирования надо искать не в самой правовой норме, а в преамбуле законодательного акта. Правовая норма - это конкретное правило поведения, содержание которого предопределено идеологической составляющей преамбулы. Цель как таковая не может подвергаться нормативному регулированию. Это определенный замысел законодателя , не более того. Что касается задачи, формулируемой в преамбуле, - это то, что требует конкретного выполнения, разрешения на определенной нормативной основе.

Аналогичные методические недостатки, просчеты в построении преамбулы закона имеются и в законодательной деятельности субъектов РФ. Во многих региональных законах смысловая граница между преамбулой как ненормативным феноменом и нормативной частью закона фактически стирается.

В целом вопрос об обеспечении законодательных актов надлежащей преамбулой нуждается в дополнительных научных исследованиях с последующей разработкой определенных методических правил, приемов, рекомендаций. Необходимо определить в каких случаях обеспечение закона преамбулой должно быть обязательным. В качестве общего принципа , думается, должно быть закреплено требование обязательного обеспечения преамбулой крупных, особо значимых с правовой точки зрения законодательных актов, а также всех нормативно-правовых новаций, связанных с правовым статусом гражданина, любыми изменениями или дополнениями действующей Конституции, иных конституционных законов. Нормативно необходимо очертить структуру преамбулы закона, главными логическими ингредиентами которой являются: 1) мотивация закона, т.е. обоснование необходимости его принятия, 2) целевое направление закона, 3) нормативные задачи закона.

Объективная, убедительная мотивация законодательного акта - залог его эффективного проведения в жизнь. Тот или иной закон не может нормально функционировать без достаточной мотивации его нормативного содержания. Необходимо создать надежный правовой заслон немотивированным или недостаточно мотивированным законам. Только научно обоснованные нормативы могут быть облечены в официальные правовые нормы.

Мотивация законодательного акта должна быть концептуально ясной, логически последовательной, выдержанной в идеологическом отношении, соответствовать избранной правовой парадигме, закрепляемой в общих принципах права демократического правового государства.

§ 3. Техника составления дефиниций и использования оценочных понятий (Власенко Н.А.)

В правотворческой практике правовые понятия играют роль первоисходного материала, "кирпичиков" в создании нормативного правового документа. "Важной логической чертой правовой нормы, - справедливо отмечает Г.Т. Чернобель, - является то, что она при своем возникновении конструируется посредством определенных понятий. Без конкретных и ясных понятий невозможно сформулировать правовую норму. Понятие, - подчеркивает автор, - семантическое ядро, благодаря которому норма права функционирует"*(165).

Традиции современного нормотворчества исходят из того, что подготовка любого проекта нормативного правового акта должна начинаться с формулирования понятий и дефиниций. Именно они придают согласованность нормативно-правовому акту, являются цементирующим свойством содержания документа и, по большому счету, "создают условия для однозначности в праве..."*(166).

Регулятивная роль правовых понятий вытекает из их свойства отражать наиболее важные стороны объектов и явлений действительности. Закрепляясь в текстах законов и иных нормативных правовых актов в форме слов и словосочетаний, они не только конденсируют и сохраняют знания, накопленные человечеством, но и способствуют цивилизованной ориентации человеческой практики. Раскрываются понятия при помощи определений (дефиниций), представляющих собой логическую операцию, посредством которой раскрывается их содержание. Определение понятия в тексте правового предполагает создание определенной текстовой конструкции.

Между тем, обилие в нормативном правовом акте понятий и их определений не всегда целесообразно. Насыщенность закона, иного нормативного документа дефинициями лишает их гибкости, эластичности воздействия на общественные отношения, затрудняет оперативное внесение в них изменений и дополнений. В этой связи обращает на себя внимание такой факт. В последние годы в федеральном, а вслед за ним и в региональном законотворчестве становится традицией в начальных (общих) разделах документа формулировать систему терминов (их определений), используемых в данном акте. Эти главы часто так и называют: "Понятия (или термины), используемые в законе". Сопоставление содержания нормативного акта и его понятийного аппарата нередко приводит к выводу о том, что желание нормодателя следовать традиции берет верх над целесообразностью. Не отрицая роли понятий в праве, еще раз подчеркнем - перенасыщение ими текста нормативно-правового акта способно нанести ущерб эффективности правового регулирования. Рассмотрим правила составления нормативно-правовых дефиниций.

1. Раскрывая содержание понятия, следует перечислять не все его признаки, а лишь сущностные, понятиеобразующие. Это поможет сформулировать логическую конструкцию емко, точно, экономично.

2. Формулируя дефиниции нужно стремиться к "явности" в тексте. Специфика правового регулирования, и такой важнейшей формы его реальности как нормативный правовой акт, предполагает доминирование "резко выраженных" и текстуально обособленных определений. Такие дефиниции называют явными. Однако это не означает, что содержание так называемых неявных и обособленных понятий прямо в этом случае в тексте остается нераскрытым. Оно может быть более или менее точно составлено на основании содержания норм права или нормативно-правового акта в целом. Например, в Положении о Российском государственном архиве древних актов употребляется термин "древние акты". Определение данному понятию не приводится, однако из текста документа видно, что таковыми считаются документы, изданные до начала XVIII века*(167). Очевидно, первый путь для праворегулирования наиболее предпочтителен, но нельзя отрицать и второй. Однако неявные определения не должны носить случайный характер. Предпочитая такой способ дефинирования понятия или термина, важно убедиться в его необходимости и сделать это качественно, обеспечив тем самым возможность его точного восстановления (формулирования) на практике.

3. Формулируя дефиницию, требуется учитывать объем понятия - совокупность предметов или явлений, обладающих его признаками. Объем понятия может пониматься как множество или логический класс, к которому принадлежит объект. В этом случае объект, принадлежащий классу, называют элементом*(168).

4. Следует избегать так называемой равнообъемности (синонимичности) понятий. Речь идет о том, что отдельные явления могут отражаться посредством разных (синонимирующих) понятий. Такой подход неприемлем в нормотворческом процессе, если речь не идет о случаях, когда синонимы используются как средство правового регулирования, о чем еще речь впереди. Синонимия правовых понятий не только излишне усложняет понимание нормативного правового текста, но и, несомненно, вызывает затруднения в их применении на практике.

5. Необходимо учитывать нецелесообразность использования контрадикторных понятий в правовом тексте . Понятия подразделяются на контрарные и контрадикторные. Первые содержат предельно противоположные признаки (понятия-антонимы). Оперирование такими понятиями облегчает деятельность как нормодателя, так и правоприменителя. Вторые - контрадикторные - признаков, явно исключающих противоположные понятия, не имеют. Наличие контрадикторных понятий (старость - не старость) следует расценивать как дефект системы права.

Контрадикторность не способна выделить все наиболее существенные признаки предмета или явления, сама противоположность в этом случае характеризуется как ослабленная. В художественных и публицистических текстах этот прием используется для "смягчения" ситуации (скажем, когда человека уже трудно назвать молодым, но и старым не назовешь).

6. Соблюдение родо-видовых отношений. Если объем понятий целиком входит в объем другого понятия, то между ними возникают отношения подчинения (депутат - депутат Государственной Думы, преступление - тяжкое преступление). Изменение указанных отношений нарушает последовательность и логику содержания нормативно-правового текста и, следовательно, затрудняет его понимание правоприменителем.

Таким образом формулирование дефиниций - дефинирование в нормотворческой деятельности - сложная мыслительная деятельность, предполагающая хорошее знание требований логики, ее приемов, и не только их знание, но и умение применять в ходе подготовки нормативного правового текста.

Не менее сложной является работа с оценочными понятиями , о чем и пойдет речь далее. Прежде всего заметим, что нормоустановитель использует оценочные понятия для наиболее полного и последовательного нормативного охвата нуждающихся в юридическом опосредовании общественных отношений при помощи соответствующих правовых предписаний. Свойство неопределенности российского права и уровень нормативных обобщений находят свое непосредственное выражение в содержащих оценочные понятия и термины правовых нормах*(169).

Оценочные понятия, в отличие от формально-определенных, по общему признанию, не обладают достаточно ясным содержанием и резким объемом, т.е. исчерпывающе признаки предмета не отражают*(170). Они обобщают эмпирические признаки правозначимых явлений в форме типизации*(171) ("явно несоразмерные последствия", "ясно выраженное намерение" "молодой специалист", "стойкая нетрудоспособность"; "крепкие спиртные напитки"; "существенный вред"; "совокупный среднедушевой доход семей"; "величина прожиточного минимума"; "приведение в негодность"; "неуважение к суду"; "ложный донос"; "добросовестное выполнение"; "объекты, наносящие вред"; "доходы, необходимые для сохранения здоровья человека и обеспечения его жизнедеятельности"; "некорректные сравнения рекламируемого товара"; "общепринятые нормы гуманности и морали" и т.д.). Для правоприменителя это означает, что в основе вывода о соответствии конкретного факта данному оценочному понятию лежит не только учет объективных обстоятельств, но в определенной степени и внутреннее убеждение (усмотрение) лица, применяющего нормы права*(172).

К.П. Ермакова еще более категорична: "существование судебного усмотрения обусловлено и наличием в праве оценочных понятий"*(173). Далее автор справедливо указывает, что одним из средств установления содержания и пределов понимания оценочных понятий являются судебные дефиниции*(174).

Сталкиваясь с такими явлениями при подготовке проектов нормативных правовых актов, нормоустановитель должен учитывать, что мышление и язык при всем их могуществе и универсальности не всегда в состоянии с абсолютной точностью отразить разнообразие, оттенки того или иного явления и объекта. В то же время интеллектуально-речевая практика, ее прагматические начала не всегда требуют повышенной точности мышления и языка. Так, думается, и в случае с правом. Оценочные понятия в правовом регулировании объективно необходимы и при соответствующих условиях задают определенную степень стабильности и регулятивной прочности, они как бы являются мостиком, естественной связкой нормативно-правового формализма и практической жизни. Дело в том, что оценочные понятия обобщают в себе , как отмечалось, лишь типичные признаки правозначимых явлений с расчетом на то, что правоприменитель детализирует их самостоятельно в рамках конкретного правоотношения. Это важнейшее юридическое средство, с помощью которого правовому регулированию придается гибкость, эластичность*(175).

Между тем, чрезмерное и неоправданное включение оценочных понятий в нормативные правовые акты усложняет толкование и применение правовых норм и таит опасность проявления субъективизма. Однако стремиться исключить оценочные понятия из правового регулирования, как это иногда предлагается в юридической литературе*(176), невозможно и нецелесообразно. Это лишит правовое регулирование гибкости. Для того, чтобы оценочные понятия в полной мере выполняли свои функции в правовом регулировании и максимально исключить субъективизм в их применении, необходимо придерживаться следующих правил.

Во-первых, нормодателю важно убедиться в юридической целесообразности и оптимальности использования такого понятия в правовом регулировании. Критерий целесообразности и оптимальности предполагает выяснение значимости понятия с точки зрения правового результата, невозможности или нецелесообразности его замены формально-определенным.

Во-вторых, определить логико-языковую допустимость использования оценочного понятия. Речь идет о качестве понятия с позиции лингвистической окрашенности в случаях конкуренции, выборе лексически наиболее удачного синонима.

В-третьих, установить достаточность конкретизирующих, ограничивающих содержание и объем оценочного понятия признаков. Иначе говоря, влияющие на содержание и объем оценочных понятий признаки не должны , что называется, низводить его до ноля, до уровня формально-логического и в конечном итоге лишить правоприменителя свободы усмотрения. С другой стороны, безмерность, безграничность оценочной нормы способна существенно затруднить ее реализацию.

В-четвертых, при конструировании нового для нормотворческой практики оценочного понятия, уточнении содержания существующего или придания ему статуса межотраслевого, нужен тщательный анализ практики толкования его юридической и иными (философскими, экономическими и др.) науками. Это будет способствовать правильному, безошибочному формулированию оценочного понятия в праве.

И последнее, на что важно обратить внимание нормодателя при работе с оценочным понятием, - это способ закрепления. Представляется, что преимущество имеют два способа - прямое закрепление в тексте и отсылка. Последний представляет собой указание к тексту иного (действующего) нормативного акта или конкретной юридической нормы.

Стабильность и согласованность правовых норм, их определенность во многом обусловлены устойчивостью и однозначностью его понятий. Право как средство социального управления, как регулятор общественных отношений нуждается в стабильности своих понятий ("фундаменте") и жесткости их дефиниций. Текучесть правовых понятий, их определений, чрезмерная гибкость и конъюнктурная эластичность подрывают авторитет и назначение права как социального явления. Однако из этого не следует вывод о том, что понятия права неизменчивы, неподвижны. "Гибкость, изменчивость понятий, - отмечает П.В. Копнин, - является отражением изменчивости и многосторонности материального мира"*(177). Закономерность развития и совершенствование свойственны и понятиям права, и понятиям правовой науки. Это процессы объективны и выступают как требование времени и, как правило, связанные с кардинальным обновлением или изменением всего текста нормативного правового акта*(178).

Использование оценочных понятий придает правовому регулированию свойство гибкости, обусловленное тем, что оценочные понятия предоставляют субъектам правоприменения определенную свободу в толковании правовой нормы посредство "наполнения" оценочного термина "собственным" конкретным содержанием, способным урегулировать фактическую жизненную ситуацию наиболее эффективно. Применение оценочных понятий в нормативном правовом акте невозможно вне специальных требований нормотворческой юридической техники.

Татьяна Алексеева

10 месяцев назад

Депутатов обяжут советоваться с избирателями

Мнение избирателей должно быть услышано и учтено

Законодательные инициативы не должны быть оторваны от народа. Именно поэтому депутатов и сенаторов хотят заставить советоваться с избирателями. Для этого планируют создать специальный портал, на котором в течение двух недель, до вынесения проекта в Госдуму, люди будут высказывать мнения и замечания, которые авторы инициатив должны будут учесть.

Особо актуально это будет при обсуждении социально-значимых инициатив, имеющих широкий общественный резонанс. Сейчас эту роль фактически выполняют СМИ, доводя до людей законодательные инициативы, но только в случае особого резонанса мнение комментаторов учитывается. В принципе же избранники не обязаны реагировать на публикации. Государственное регламентирование заставит их прислушаться к общественности.

Кроме того, это позволит соблюсти рекомендации GRECO (Группа государств против коррупции). Международная организация, в которою входят около 50 государств, в том числе и Россия, в своем отчете рекомендовала повысить прозрачность законодательного процесса. Для этого, по их мнению, нужно проводить публичные консультации и обеспечить полный доступ СМИ к работе парламента, сообщают «Известия».

Как ожидается, вводить нормы будут поэтапно, сначала в качестве рекомендации, а после того, как система будет отлажена, ввести такое обсуждение с народом в обязательном порядке. Многие из парламентариев согласны с инициативой, считая, что привлечение широких масс сделает законопроект более проработанным уже на стадии подготовки.

Однако у некоторых это вызывает пессимизм, ведь нередко бывает по острым законопроектам общественность выступает против, но закон все равно принимают.

В то же время глава фонда ИСЭПИ Дмитрий Бадовский заявил, что не нужно ни в коем случае сбрасывать со счетов уже действующие механизмы, в том числе экспертно-консультативные советы. Чем больше будет площадок для обсуждения, тем более здравые законы будет приниматься, сводя к минимуму так называемый «законотворческий хайп» и лоббирование интересов.

Депутатов и сенаторов хотят обязать проводить общественные обсуждения разработанных ими законопроектов до официального внесения в Госдуму. Аналогичную процедуру на специально созданном портале уже проходят все инициативы министерств перед рассмотрением в правительстве. Самое главное, чтобы мнение избирателей было не только услышано, но и учтено парламентариями, подчеркивают эксперты.

Повысить прозрачность законодательного процесса рекомендовала России Группа государств против коррупции (GRECO) по итогам четвертого раунда оценки в отношении стран-участниц. В его рамках отслеживалась эффективность и полнота антикоррупционных мер в парламенте. По мнению комиссии GRECO, необходимо ввести «обязательство проводить публичные консультации в качестве основного правила для принятия проектов законов», а также «облегчить доступ средств массовой информации к парламентскому процессу».

На одном из последних заседаний межведомственной рабочей группы по вопросам реализации рекомендаций GRECO в Генпрокуратуре (ответственный орган по взаимодействию с этой структурой) обсуждалась возможность размещать законопроекты на специальном сайте в течение 14 дней до их внесения в Госдуму, рассказали «Известиям» несколько участников мероприятия. Это может быть портал проектов нормативных правовых актов, созданный для общественного обсуждения правительственных инициатив, или его аналог.

Предлагается сначала рекомендовать депутатам и сенаторам проводить такие консультации, а затем законодательно обязать их это делать. Речь идет обо всех инициативах, вносимых парламентариями от своего имени, за исключением отдельных категорий — например, таких как поправки в закрытые статьи бюджета.

Если к обсуждению законопроектов еще на стадии подготовки будет привлекаться не только экспертное сообщество, но и широкий круг граждан, это сделает его еще более проработанным, - заявил «Известиям» замглавы комитета по безопасности Госдумы Анатолий Выборный («Единая Россия»). - Депутат - это не чиновник, он избран гражданами и представляет их интересы. Выслушать и учесть мнение людей - это его прямая обязанность.

Парламент уже идет по этому пути, отметил он. Проекты открыто публикуются в базе данных нижней палаты, а во время разработки проходят обсуждение в экспертно-консультативных советах - они действуют при каждой фракции и комитете. Широкое общественное обсуждение должно быть обязательным для всех социально значимых проектов, убежден Выборный, для остальных инициатив норма может носить рекомендательный характер.

Мы заинтересованы, конечно, в более широком обсуждении депутатских инициатив, - отметила член Общественной палаты (ОП) РФ Елена Сутормина. - В ОП есть практика нулевых чтений, и она показала свою эффективность.

Нажмите,
чтобы включить звук

Сейчас же случается, что общественность возражает, а закон всё равно принимают. Кроме того, необходимо отслеживать правоприменительную практику по уже принятым законам.

Дума ставит в приоритет задачу повышения качества законов, а для этого важна минимизация как законотворческого хайпа, так и лоббистского влияния, говорит глава фонда ИСЭПИ Дмитрий Бадовский. Именно для этого создавались фракционные механизмы «Единой России» - экспертно-консультативные советы, для этого же создаются экспертные советы для обсуждения законопроектов между первым и вторым чтениями, когда идет основная доработка документа.

Если обязать депутатов выкладывать свои проекты на всеобщее обсуждение, получится аналог механизма, действующего для правительственных проектов. Сейчас роль такой площадки выполняют СМИ, иногда в результате дискуссии авторы отзывают документ. Чем больше механизмов для обсуждения инициатив, тем лучше, считает политолог.

Законопроекты кабмина сейчас проходят также антикоррупционную экспертизу и оценку экономического воздействия, чтобы заранее рассчитать все возможные последствия и риски от нововведений.

Как и почему представитель Архангельской области в Совете Федерации России, зампредседателя комитета СФ по конституционному законодательству и госстроительству, борец с законодательным спамом, автор закона о десталинизации ушел из парламента?

Можно ли депутату в России было публично выступать против "закона подлецов", запретившего усыновление детей в США, и отстаивать права меньшинств? Какие проблемы России может принести подготовленный "Единой Россией" проект закона о Конституционном собрании?

Следует ли бороться со сталинизмом с помощью законодательных ограничений? Можно ли отстаивать идеи правового государства, находясь внутри неправовой системы власти?

Говорим с бывшим членом Совета Федерации, заместителем президента Федеральной палаты адвокатов по взаимодействию с госорганами Константином Добрыниным .

Программу "Лицом к событию" вел Михаил Соколов .

Михаил Соколов: Сегодня в нашей московской студии Константин Добрынин, до недавнего времени представитель исполнительной власти Архангельской области в Совете Федерации России, а сейчас заместитель президента Федеральной палаты адвокатов или статс-секретарь, если я правильно формулирую. Мы поговорим с Константином Александровичем в значительной части о его истории пребывания в Совете Федерации.

Я предлагаю сразу же в каком-то смысле с ходу и поспорить. В ряде своих последних интервью вы говорили о том, что некоторые депутаты Государственной думы России, фамилии всем уже известны – Мизулина, Дегтярев, Нилов, Федоров и так далее, занимаются законодательным спамом. Я правильно формулирую вашу позицию?

Константин Добрынин: За исключением фамилии Мизулиной все остальное правда. Законодательным спамом либо законодательным троллиногом.

Михаил Соколов: А что это такое, по-вашему?

Константин Добрынин: Это заведомо популистские инициативы, которые под собой заведомо не имеют никаких правовых оснований. Единственной целью таких инициатив является искусственное привлечение внимания к себе, чтобы повысить индекс цитируемости и, соответственно, свой заметности или популярности.

Михаил Соколов: Мне кажется, что никакого такого инициативного законодательного идиотизма нет. Ряд этих людей, которых вы перечислили, они выполняют очень важную работу: создают на потоке такую "вермишель", как говорили в старых Государственных думах, в первых дореволюционных, и отвлекают публику от важных настоящих дел.

Константин Добрынин: Вы знаете, эта точка зрения может быть, но мне кажется, все значительно проще зачастую, когда мы смотрим на некоторых персонажей. Здесь проблема не в некоем хитром замысле, чтобы создать некую дымовую завесу либо еще что-то, просто у некоторых людей реально не хватает каких-то правовых знаний, в силу своего образования, своих проблем они выдумывают то, что они могут выдумать, либо то, что они где-то случайно услышали. Едет коллега, например, на работу, слышит новости, что-то произошло, сразу рождается гениальная мысль, что надо немедленно это запретить либо каким-то образом отрегулировать. То, что есть теория уголовного права или просто права, – это вообще никого не интересует. Человек приезжает, пишет некий законопроект, звонит журналистам, журналисты, как всем известно, любят выпуклое и впуклое, поэтому это нормально.

Михаил Соколов: Журналисты всегда во всем виноваты, это мы знаем.

Константин Добрынин: Нет, не виноваты, но это нормальный принцип. После чего новость полетела и два дня все обсуждают то, что обсуждать в принципе не следует.

Михаил Соколов: Один столичный депутат сказал, что надо один безалкогольный день в неделю.

Константин Добрынин: Из Санкт-Петербургского законодательного собрания.

Михаил Соколов: Ваш земляк – это покруче будет.

Константин Добрынин: Некий коллега известного питерского гееборца еще там появился. То есть это заразно.

Михаил Соколов: И тут же масса комментариев, люди влиятельные говорят: да неплохая действительно идея, чтобы народ не пил раз в неделю. Значит, в этом что-то есть, не совсем идиотизм?

Константин Добрынин: Гениальность таких троллей, если уместно так говорить, она заключается в том, что они понимают ту тему, которая, условно говоря, полетит. Вот, пожалуйста, алкоголь – хорошо полетела. Другое дело, надо понимать, что алкоголь – тема вообще опасная, потому что какие-то катаклизмы государственные начинались в России как раз после попыток запретов, антиалкогольных кампаний. Поэтому я бы не рекомендовал некоторым коллегам-троллям трогать антиалкогольную тематику – это опасно.

Михаил Соколов: То есть это подрыв устоев государства?

Константин Добрынин: Абсолютно антигосударственная позиция.

Михаил Соколов: Например, какой-нибудь Милонов, ну что такое Милонов: какой-то бородатый человек в ЗС в Петербурге несет всякую чушь. Что он вам дался, зачем надо было на него писать четыре жалобы в Генеральную прокуратуру?

Константин Добрынин: Милонов на самом деле, при всей своей кажущейся неадекватности, отчасти он, конечно, неадекватен, он такой талантливый тролль. Потому что вообще для того, чтобы понимать, что такое Милонов, необходимо посмотреть на его судьбу. Он начинал, если я не ошибаюсь, свою карьеру абсолютно либеральным политиком, он был помощником Галины Старовойтовой. И даже он был, это надо вспомнить, автором такого движения анти-анти-НАТО. Абсолютно такой питерский демократ той волны. Что-то с ним случилось, как-то он трансформировался.

Михаил Соколов: Конъюнктура?

Константин Добрынин: Я думаю, да. Но это его переломало во многом, потому что он в этой маске, к сожалению, которая приросла, вросла в него, он вынужден в этой парадигме находиться, он никогда из нее уже не выйдет. Поэтому ему можно только посочувствовать. Но опасность в том, что, находясь на трибуне питерского уважаемого законодательного собрания, он волей-неволей начинает олицетворять все законодательное собрание города. Петербург с точки зрения законодательства начинает восприниматься вот таким чудом рыжим, бородатым, забавным. Как заметили некоторые коллеги, они начинают брать с него пример. Мне хочется сказать: коллеги, не берите пример. Время троллей заканчивается, оно на исходе.

Михаил Соколов: Я сегодня посмотрел ленту новостей и вижу: в Госдуму внесен законопроект, предусматривающий введение для педофилов процедуры химической кастрации, которая должна осуществляться путем введения в организм гормональных препаратов. Автор инициативы – сенатор новый от Владимирской области, бывший член фракции "Справедливая Россия" в Государственной Думе Антон Беляков. Тоже хороший самопиарщик.

Константин Добрынин: Да, коллега Беляков, мы, конечно, не сильно с ним знакомы, но он тоже славен такими инициативами. Я понимаю то, что он пытается предложить, потому что тема с принудительной кастрацией периодически обсуждается и периодически вносится в Госдуму, он в очередной раз.

Михаил Соколов: У него навязчивая идея.

Константин Добрынин: Меньше надо реагировать на подобные законодательные вещи.

Михаил Соколов: А как не реагировать? Ведь она вносится депутатом, дальше она рассматривается, опять изучается, идет дискуссия. Скучно какие-нибудь детали финансового законодательства обсуждать, правда? Про это интересно.

Константин Добрынин: Самый простой метод борьбы с этим – это журналистский. Надо сделать рейтинг законодателей-троллей, публичный хороший общероссийский рейтинг, некоторых коллег там переставлять. Я уверен, что поначалу все будут отмахиваться, но со временем никто не захочет находиться в таком позорном рейтинге законодательного популизма.

Михаил Соколов: Я не вижу ничего позорного.

Вы обратились к Генпрокурору по поводу Милонова. Что вам ответил прокурор по поводу вменяемости депутата Милонова?

Константин Добрынин: Я получил формальный ответ, что в действиях депутата Милонова не усматривается признаков преступлений. Я еще раз написал, еще раз получил ответ. Я совершил некоторые юридически значимые действия и получил.

Михаил Соколов: Кучку бумаг?

Константин Добрынин: Ничего страшного, она лежит. У уголовного процесса, так же как у уголовного права, есть такая неприятная особенность – оно никуда не исчезает бесследно. Лежит и лежит отказной материал.

Михаил Соколов: В архиве похоронен?

Константин Добрынин: Сейчас похоронен, а через некоторое время можно вернуться к нему. Поэтому каждое движение, которое нарушает закон, неважно кем, если его правильно, корректно юридически зафиксировать, сделать такой фотоснимок юридический, как минимум это начнет этих людей, если они понимают, о чем речь, несколько останавливать. Потому что понятно, что ты сейчас политик, делаешь некоторые заявления, которые должны эпатировать кого-то, но если они нарушают закон, то будь готов рано или поздно за это нарушение отвечать.

Михаил Соколов: В чем вы видите нарушения закона в деятельности господина Милонова? В том, что он пытается теми или иными способами ущемить права сексуальных меньшинств?

Константин Добрынин: Сексуальные меньшинства – одна из больных тем Милонова. Одна из тем касалась оскорбления крымских татар, которых он называл, не буду его цитировать, не то что оскорбительно, но это образует состав "уголовно-правовое деяние". Если разбирать по-серьезному, конечно, там есть, к чему цепляться в юридическом смысле.

Михаил Соколов: Но есть политическая воля, которая защищает господина Милонова от ответственности?

Константин Добрынин: Я думаю, здесь дело не в политической воле, здесь дело в некоем моменте удачном для подобных людей. Сейчас момент такой, что им каким-то образом удается покуражиться. Другое дело, что вот эти обороты куража становятся чрезмерны и начинают вредить людям, начинают вредить государству. Начинают вредить государству не только внутри, но и вообще с точки зрения внешнего имиджа.

Все-таки Россия не должна восприниматься как некий медвежий угол Европы, мы абсолютно европейское государство. А когда Россию начинают воспринимать через призму подобных квазиполитиков, конечно, это печально.

У меня был смешной случай в Италии – это говорит, что слава идет впереди. Меня спросили: "Слушай, у вас там какой-то забавный есть депутат или политик, он сам вроде гей и против геев". Я сначала долго не мог понять, кто это такой, потом догадался, о ком идет речь. Я весело посмеялся. Даже там люди воспринимают Россию по каким-то странным вещам, которые доходят до них.

Михаил Соколов: Вот она, сила "желтой прессы".

Константин Добрынин: Вот она сила прессы любой, неважно, желтой или не желтой.

Михаил Соколов: Кроме "желтой прессы" есть еще государственная власть, раз мы уж сосредоточились на герое нашего рассказа: Владимир Путин наградил господина Милонова государственными наградами, медалью и орденом "За заслуги перед Отечеством" второй степени за активную законотворческую деятельность и многолетнюю добросовестную работу.

Константин Добрынин: Да, я в курсе, я, конечно, слышал эту новость. Насколько я понял, награждалась целая часть петербургского парламента, я думаю, что заслуженная. Повезло еще некоторым персонажам, когда списочный состав подается. Одна из проблем российских в том числе – это и обесценивание наград. Потому что награда – это высшая доблесть в моем понимании. Если государство кого-то отмечает, человек реально должен быть достоин этого, с одной стороны. А с другой стороны, когда тебе вручают награду, ты должен внутренне понимать: ты достоин этого, ты действительно по-честному перед собой готов будешь ответить, что ты заслужил перед страной своими действиями эту награду. Мне кажется, второе даже важнее – готов ли ты ее гордо носить.

Михаил Соколов: То есть вы считаете, что этот человек награду не заслужил на самом деле, случайно попал в список.

Константин Добрынин: Я бы здесь не давал свою оценку, будучи лицом заинтересованным, потом будут говорить, что Добрынин не любит Милонова. Есть и есть, называется – забыли.

Михаил Соколов: Вряд ли вы его любите.

Константин Добрынин: Я к нему отношусь индифферентно. Иногда он вызывает любопытство, иногда он вызывает раздражение. Знаете, как такое интересное существо в определенном смысле, его интересно изучать, но тем не менее, когда оно заигрывается, в определенном смысле, конечно, его надо одергивать.

Михаил Соколов: Скажите, а почему вы вывели из списка троллей, с которыми вы боролись, Елену Мизулину? Она ведь инициировала массу вредоносных законов. Или вы считаете, что она работает в связке, извините, с Администрацией президента, реализует эти законы?

Константин Добрынин: С коллегой Мизулиной абсолютно другая история. Мизулина, в отличие от всех перечисленных квазизаконодателей, высококлассный юрист, у нее блестящая правовая подготовка, она один из авторов Уголовного кодекса, она специалист по уголовному процессу. То с точки зрения теории – это один из, уважительно скажем, столпов.

Михаил Соколов: Профессиональный реакционер?

Константин Добрынин: Профессиональный консерватор. Да, она высказывает свои идеи, но практически каждую из этих идей она способна с правовой точки зрения теоретически обосновать.

Михаил Соколов: То есть вы любите юридическую технику, я понял.

Константин Добрынин: А это вопрос, потому что если у тебя достойный противник, ты с ним можешь быть не согласен, но под его, с моей точки зрения, некорректной теорией, у него другая теория, он адепт другого течения, но с ним будет интересно спорить, интересно биться в юридическом смысле и, может быть, даже переубеждать, потому что такого человека можно переубедить.

Михаил Соколов: Вы уверены?

Константин Добрынин: Я считаю, что можно переубедить, если человек способен тебя слышать, способен слышать твои аргументы. Но самое главное, надо разговаривать тихим тоном, вежливым.

Михаил Соколов: У вас вызвал, например, возражения так называемый антигейский законопроект. Вы повозражали, но он пошел в дело. Значит, плохо профессионально возражали?

Константин Добрынин: А куда пошло в дело? Принят этот законопроект, и что?

Михаил Соколов: Неприятно, наверное. Вы говорите – европейская страна.

Константин Добрынин: Не работает и не будет работать просто потому, что невозможно. Приняли на этой популистской волне. Я думаю, что со временем будет отменен. Абсолютно нерабочий механизм, с точки зрения права не работает, не надо было принимать.

Михаил Соколов: Есть другие вредоносные законы. К примеру, был этот "закон подлецов", он же "закон Димы Яковлева" в официальной версии, запретивший усыновление детей в США. Механизм работает, детей не усыновляют, некоторые дети умерли. Госпожа Мизулина довольная переехала из Государственной Думы в Совет Федерации, которая за этот закон выступала, кажется, ваше место займет.

Константин Добрынин: Заняла. Но это не мое место – это государственное место.

Михаил Соколов: То место, которое вы занимали в комитете по конституционному законодательству.

Константин Добрынин: Я по поводу закона, так называемого "закона Димы Яковлева" высказывал свою позицию, мы с Тюльпановым ее высказывали вдвоем до принятия. Не хочу доказывать обратное, раз уж спросили, я уже не раз рассказывал эту историю. Мы действительно выступили вдвоем против этого закона публично, мы усомнились в необходимости его принятия. Мы собирались, я за себя могу сказать точно, голосовать. В итоге Тюльпанов сломал колено, а я получил воспаление легких буквально перед голосованием. Бог уберег, можно так сказать, но я бы не голосовал за него.

Здесь моя совесть чиста, потому что позицию я свою выразил. Я считаю, что такой закон может иметь под собой основания только тогда, когда сто процентов детей, то есть ты уже отладил такой механизм, который позволяет всех усыновлять, когда у тебя нет этой проблемы, тогда можно запрещать. Когда ты только пытаешься, государство пытается это сделать, наверное, успешно, потому что все-таки тенденция, если мы говорим про усыновление, плюсовая, а не минусовая, но это не быстрый процесс. Конечно, этот закон не следовало принимать.

Михаил Соколов: Слово "запрещать" постоянно звучит. Сколько ни посмотришь сообщений из Государственной Думы, в Совете Федерации просто активность поменьше, пенсионеров там побольше, каждый день хотят что-нибудь запретить. У вас как юриста какое ощущение от этого, почему все хотят запретить?

Константин Добрынин: Потому что зачастую это самое простое с точки зрения понимания законодательного процесса людьми без юридического образования. Надо понимать и отдавать себе отчет, что не все законодатели обладают правовыми знаниями, но все хотят, тем не менее, какие-то вещи делать. Самое простое, по их мнению, во что больше всего вносятся поправки, что чаще всего правят? Поверьте, два кодекса – это Кодекс об административных правонарушениях и Уголовный кодекс, который пытаются править. Количество поправок, придумать что-нибудь новенькое, интересное, оно гигантское. Потому что каждый у нас разбирается в футболе и в уголовном праве. Это наиболее консервативный инструмент – уголовное право. Поэтому куча поправок и куча объявлений об анонсировании поправок касается КОАПа и УК, иногда УПК, потому что посложнее, уголовный процесс я имею в виду. А все остальное остается тем законодателям, их очень много, есть трудяги, которые свою нишу пашут, пашут ее тихо, не все публично – это их выбор, но тем не менее, очень многие делают много полезных вещей – это тоже нельзя сбрасывать со счетов. Не всех видно.

Михаил Соколов: То есть вы хотите сказать, что в нынешней путинской России существует реальное правовое поле, здесь есть независимый суд, следствие, способное объективно разобраться во многих делах, и так далее? Прямо европейская страна. И законодатели тоже такие хорошие.

Константин Добрынин: Я могу сказать, что правовое поле существует, безусловно, другое дело, что период сейчас я бы назвал периодом охранительного законодательства. Сейчас так, через некоторое время будет по-другому. Сейчас такой период, когда действительно идет понимание, что надо каким-то образом ужесточить уголовный процесс, еще что-то.

Михаил Соколов: А это у кого понимание?

Константин Добрынин: У законодателей в том числе. Я, например, придерживаюсь других взглядов, но у каждого человека есть право на свой взгляд. Я себя не ломал, я считал, что если надо уголовный процесс все-таки сделать более гуманным, то мы этим и занимались три с половиной года вместе с Федеральной палатой адвокатов, кое-что нам удалось. 14 поправок наших находятся в Госдуме, одна стала законом, одна позавчера начала становиться законом, другие на подходе.

Михаил Соколов: В том числе и право на звонок?

Константин Добрынин: Право на звонок наконец-то. После двух лет блужданий по коридорам Госдумы, в первом чтении этот законопроект был принят – это уже хорошо.

Михаил Соколов: То есть будет расписано, какие права имеет задержанный человек?

Константин Добрынин: На самом деле все любят вспоминать "правило Миранды" американское, вот здесь есть такая журналистская аналогия о том, что задержанный не позднее двух часов будет иметь право на один телефонный звонок в течение пяти минут для того, чтобы рассказать родственникам, где он находится.

Михаил Соколов: А следователь не может ему отказать или полиция?

Константин Добрынин: Здесь мы пошли таким путем: следователь имеет право отказать, когда это в интересах следствия.

Михаил Соколов: В России всегда будет "в интересах следствия".

Константин Добрынин: Ничего подобного. Он должен составить мотивированное постановление. Слово "мотивированное" говорит о том, что ты не можешь составлять бумажку куриной ножкой.

Михаил Соколов: Вы слишком юрист.

Константин Добрынин: Я, может быть, слишком юрист и слишком оптимист, но я считаю, что если правильная норма принимается, то потихоньку практика начнет складываться правильная, но над этим надо работать в том числе снизу и адвокатам.

Михаил Соколов: К нам присоединяется Ян Рачинский, один из активистов общества "Мемориал". Во-первых, по поводу закона Яровой, который, если упрощенно сказать, запретил критиковать антигитлеровскую коалицию. Вы выступили против, покритиковали этот закон, в результате получилось, что тот закон принят, ваш альтернативный пошел опять в архив.

Константин Добрынин: Он формально находится на рассмотрении. Я думаю, что рано или поздно его стоит принять ровно потому, что если мы говорим действительно о борьбе с возрождением нацизма или попытками реабилитации нацизма, то закон Яровой, конечно, работать не будет, он к этому имеет слабое отношение.

Михаил Соколов: Но историков пугает.

Константин Добрынин: Наш закон сенаторский в этом смысле более точный и правильный, рано или поздно его время придет. Тем не менее, он находится пока в Госдуме.

Михаил Соколов: А в чем суть вашего закона, отличие от "закона Яровой"?

Константин Добрынин: Мы действительно дали определение того, что же является реабилитацией нацизма – это оправдание теории и практики уничтожения людей, если коротко. Плюс мы сделали отсылочную норму к закону об экстремизме для того, чтобы можно было понимать, что список экстремистских материалов дополняется в том числе и вот этими вещами. Это если совсем коротко.

Коллега Яровая предлагала, и ее предложение, к сожалению, стало законом, запретить подвергать критике решения Нюрнбергского трибунала. При этом она забыла о том, что в самом решении этого трибунала уже заложено особое мнение Советского Союза, который не согласился с приговорами этого трибунала в отношении промышленника Шахта и еще двух персонажей. Получается, что, если пытаться буквально применять этот закон, мы можем сами себя наказать.

Михаил Соколов: То есть вы за то, чтобы это экстремистское законодательство применять. А оно ведь применяется расширительно, теперь людей то за антифашистские карикатуры привлекают, где есть свастика, то штрафуют, есть факт, за публикацию исторических фото времен оккупации, где флаг висит нацистский, с солдатиками была история. По-моему, это все не к добру. Вводите ограничения, нынешняя система их расширительно толкует, получается, что невиноватые люди отправляются или в тюрьму, или под штраф и так далее.

Константин Добрынин: Согласен, это реальная проблема. При всем при этом давайте не забывать, что механизмы восстановления прав есть. Да, они срабатывают в зависимости от умения тех людей, которые их применяют. Поэтому практически любые вещи, если ты квалифицированный защитник, я говорю уже здесь с точки зрения адвокатуры, то свои права можно восстановить, главное, что есть механизм этого восстановления. Хуже, когда механизма восстановления прав нет. Поэтому не все так плохо.

Михаил Соколов: Судиться и кормить адвокатов. Я понимаю, что вы за то, чтобы адвокаты не теряли работу.

У нас в эфире член правления общества "Мемориал" .

Добрый вечер. Каково ваше мнение о "законе Яровой" и позиции, которую высказывает наш гость Константин Добрынин?

В одном я готов согласиться, что хороший закон лучше, чем плохой, он, по крайней мере, дает надежду, что можно будет отстоять свои права. Но беда законодательства последнего времени в том, что оно сознательно плохое. Эти расширительные формулировки безразмерные совершенно вносятся туда вполне осознанно. В чем я не могу согласиться, что тут проблема в квалификации адвоката. Как показывает практика, наше правоприменение таково, что усилия самых лучших адвокатов оказываются совершенно обречены на провал именно потому, что формулировки закона позволяют подогнать их под желаемое или считаемое желаемым решение. Мне кажется, что подгонять даже путем ссылки новые законы под антиэкстремистское законодательство, не самый лучший путь. Мне кажется, что лучше все-таки не смешивать законы качественные с законами заведомо неудобоваримыми.

Михаил Соколов: Вы решили перед тем, как покинуть Совет Федерации, оставить в наследство закон, который приравнивает реабилитацию сталинизма к экстремизму, то есть будут каких-то заблудших людей, которые любят Сталина, вдруг если бы этот закон приняли, во что я абсолютно не верю, тоже привлекать, штрафовать и так далее. Мне кажется, что это выглядит достаточно странно. Или, может быть, вы как-то защитите свою инициативу?

Константин Добрынин: Во-первых, что касается этой части, о которой вы сказали, экстремистская отсылка, которая есть в законе о десталинизации. Дело в том, что и сейчас материалы, которые содержат в себе призывы, призывающие к репрессиям, к уничтожению людей по социальным признакам, расовым признакам, религиозным признакам, они и так признаются судами в соответствии с законом экстремистским материалом. Я считаю, что, по крайней мере, если мы говорим о нашем законопроекте, то мы пытаемся чуть сузить возможность, мы даем конкретную формулировку, что является экстремистским материалом, а что не является.

Здесь мы как раз сужаем усмотрение правоприменителя, если мы говорим об этом законе. Если же вообще говорить об этом законе о десталинизации, что это такое – это некий наш с Дмитрием Гудковым, который присоединился к законопроекту несколько позже, взгляд на то, что все-таки процесс десталинизации в России необходимо завершить. Потому что произошло: в 1991 году он начался, если мы формальной точкой отсчета берем закон о реабилитации жертв политических репрессий, потом у нас произошел достаточно длительный, практически 25-летний перерыв.

Михаил Соколов: Еще и архивы закрывали все время.

Константин Добрынин: Здесь тоже есть некое лукавство, потому что я разговаривал с Сергеем Мироненко, руководителем Госархива, он мне сказал: "Ты знаешь, проблема не в том, что архивы закрываются, проблема в том, что никто не приходит и не хочет эти архивы читать".

Михаил Соколов: Господин Мироненко, извините, слегка передергивает. Он уважаемый историк, но он еще и чиновник. Я как человек, который работал в архивах, в том числе и в архиве ФСБ, могу сказать, что количество отказов в последнее время на получение конкретных дел резко увеличивается. Даже если я подам запрос, я уверен, что по многим позициям я теперь получу ответ: принесите запрос от родственников, еще что-то, на 75-летний срок давности не будут смотреть, еще будут потом всякие сказки рассказывать, что это нельзя дать – это "наши ведомственные документы". Я с этим сам сталкивался, поэтому вы меня не убедите никак.

Константин Добрынин: Я не буду сильно вас переубеждать, однако я считаю, что тенденция, скорее всего, есть и такая, что небольшое количество в том числе ученых желают изучать историю в архивах. Очень многим комфортнее изучать по каким-то другим источникам, что, мне кажется, не есть правильно.

Вернемся к десталинизации. Потом был перерыв, наконец принята концепция госполитики по увековечиванию памяти жертв репрессий – это очень хорошо, но этого маловато. Поэтому я предлагаю концепцию этого законопроекта. Я понимаю, что она вызывает дискуссию.

Михаил Соколов: Вы хотите наказывать тех, кто рекламирует Сталина?

Константин Добрынин: Я готов согласиться с тем, что это мой проект, в процессе дискуссии, коллеги, я готов выслушать ваши аргументы и согласиться с ними, если вы меня убедите. Я не стою на позиции того, что я придумал гениальный закон и именно в таком виде он должен быть, но законодательную точку государство должно поставить, потому что зло надо называть в том числе иногда с помощью законодательных ограничений. Иногда зло надо называть злом не только публично, но и законодательно.

Михаил Соколов: Ленин лучше Сталина? Сталина нельзя прославлять, а Ленина можно, "красный террор" лучше Большого террора? Это довольно забавно.

Константин Добрынин: По крайней мере, если эта дискуссия будет в стенах парламента, причем дискуссия рабочая, когда приходят эксперты, которые не кричат, а которые спокойно друг друга убеждают, точно так же ведут себя юристы, тогда получается качественный продукт законодательный либо не получается. Но по крайней мере, люди пытаются что-то делать. Я попытался, такой законопроект предложил.

Михаил Соколов: Депутаты петербургского Заксобрания Кобринский и Вишневский тоже предлагают законопроект "Об административной ответственности за пропаганду сталинизма". Мне кажется, все это странно. Вы же юрист, вы должны знать американский опыт, все экстремистские вещи оказываются в суде исключительно, когда слова связаны с действием или с опасностью для людей, когда это просто болтовня, книжка или какой-то текст – это пусть будет, свобода слова выше.

Константин Добрынин: Вы знаете, если уж мы рассуждаем о нацизме, то я вам могу сказать, что если посмотреть развитие неонацизма в России после распада СССР, к той точке, к которой оно пришло сейчас, – это как раз тот момент, когда за словами через некоторое время всегда начинаются действия. То есть сначала было слово, а потом они идут убивать.

Михаил Соколов: Вот они в Донбассе и убивают.

Константин Добрынин: Мы сейчас говорим вообще-то не о Донбассе, мы говорим о неонацизме.

Михаил Соколов: Там неонацисты воюют и сталинисты воюют. Разве нет?

Константин Добрынин: Не знаю. Вполне возможно, что каждой твари по паре, такое тоже может быть.

Михаил Соколов: Давайте мы Яна Рачинского спросим об административной ответственности за пропаганду сталинизма, за законодательные запреты на пропаганду сталинизма. Как смотрит общество "Мемориал" на проект Константина Добрынина и другие подобные предложения?

Мы не вырабатывали специальной позиции по этому поводу, поэтому это не общества "Мемориал" - это мнение мое, как члена правления. Во-первых, я признателен господину Добрынину, что он внес этот законопроект, тем самым инициировал какую-то дискуссию. Потому что одна из главных проблем – это осмысление проблемы так и не состоялось, осмысление нашего прошлого. Второе, что хотелось бы сказать, действительно есть целый ряд претензий к тексту, начиная с названия, потому что действительно сталинизм не есть что-то такое особенное, ленинизм есть первоисточник, говорить нужно о проблеме в целом. Третье, что осталось за рамками законопроекта, к сожалению, если мы можем как-то говорить о запрете пропаганды нацизма, то для этого есть некоторые юридические основания, хотя бы тот же самый приговор Нюрнбергского трибунала.

Михаил Соколов: Есть решение Конституционного суда 1992 года.

Оно есть, но оно носит совершенно другой характер, к сожалению, оно абсолютно не рассматривало в деталях совершенные преступления. Чтобы закон действовал, должна быть точная основа фактурная и точная юридическая квалификация совершенных преступлений. Это не составляет непреодолимой трудности, но без этого будет много затруднений.

Дальше возникают и разнообразные вопросы, связанные в том числе со свободой слова. Конечно, нехорошо ограничивать свободу слова, но на этот счет существуют разные практики, не только американская, которая свободу слова ставит очень высоко, наверное, в значительной мере справедливо, но существует и европейская практика достаточно разнообразная, не всегда совпадающая с американской. Мы знаем примеры введения ответственности за отрицание Холокоста, за отрицание геноцида армян, много разных есть примеров. Поэтому тут не так все однозначно.

С другой стороны действительно невозможно ограничивать свободу научной дискуссии. И не совсем понятно, как отличить научную дискуссию от пропаганды, непонятно, как отличить экстремистский материал сегодняшний, нет критериев. Понятно, что в нормальной судебной практике, в нормальной стране это возможно, но у нас, боюсь, что это приведет к весьма произвольным толкованиям. Можно ли, например, сохранять в библиотеках сочинения Ленина и Сталина, прочей камарилье.

Михаил Соколов: В деревне Хорошино Тверской области, где провел одну ночь в 1942 году Сталин, открыли музей и установили бюст Сталину. Жители села, между прочим, рассказывают, что почти половину их предков раскулачили, выселили и загнали в ГУЛАГ. В музее, кстати, об этом ничего нет, люди вздыхают: ну сейчас такое время, сейчас Сталина надо хвалить. Видите, какая практика.

Константин Добрынин: Спасибо большое, уважаемый коллега, за замечания. Я на самом деле тоже понимаю слабые места своего законопроекта как раз в той части, что не было условного Нюрнбергского процесса. Но опять же здесь вопрос в том, что важна дискуссия с двух сторон.

Михаил Соколов: А вы на суд над КПСС не можете опереться?

Константин Добрынин: Мне кажется, это несколько иное.

Михаил Соколов: Там есть формулировка о захвате власти партией.

Константин Добрынин: Здесь как раз поднята в абсолютно правильном ракурсе дискуссия о том, что надо начинать этот разговор с двух сторон. Невозможно, когда с одной стороны потихоньку формируется тренд лакированного Сталина, условно говоря, создается некий миф о Сталине, который не имеет ничего общего с действительностью.

Михаил Соколов: Так это же из Кремля идет.

Константин Добрынин: Не все идет из Кремля. Зачастую многие вещи идут от того, как чувствуют люди.

Михаил Соколов: А вы помните, как праздновали юбилей Победы? Именно так – со Сталиным к 70-летию. Фронтовиков, видимо, уже не осталось, кто на фронте был.

Константин Добрынин: Я могу привести свой пример по поводу фронтовиков, он любопытным вам покажется. У меня дед был фронтовик, полковой разведчик. Однажды я был на даче, это был 1982 год или 1983, он попросил моего старшего брата повесить на стену вырезанный из журнала портрет Сталина в парадном мундире. И брат полез и начал кнопками этот портрет крепить. Я могу сказать, что дед его чуть не убил с криками: "Как ты (нецензурное слово) батю прибиваешь к стене?". И портрет был повешен изолентой. Вот это в детстве я увидел реакцию. Так что это вопрос, наверное, индивидуальный, кто и как его воспринимает даже из фронтовиков.

Михаил Соколов: Ян, вы готовы к разговору с господином Добрыниным, может быть с представителями партии "Яблоко" об этих законопроектах не на сегодняшний день, а на какое-то будущее далекое?

Конечно, думать об этих законопроектах необходимо, потому что речь идет о здоровье общества и о защите памяти тех людей, которые сами себя защитить не могут. Это главный довод в пользу того, чтобы как-то ограничивать возможности отрицания этих репрессий. Главное, конечно, то, что по счастью, в законе есть, пусть не совсем в четком виде – это ответственность должностных лиц. Потому что действительно, если должностные лица, государственные служащие отрицают репрессии или одобряют их, то они просто профнепригодны, они представляют опасность для страны, могут привести к тому же самому. Есть вещи, с которыми можно согласиться в принципе, а конкретику лучше обсуждать. Хорошо бы, чтобы это обсуждалось максимально гласно, чтобы было понятно обществу, о чем идет речь.

Константин Добрынин: Спасибо большое, приглашайте.

Михаил Соколов: Все-таки о Совете Федерации. Вы как-то говорили, что это должен быть фильтр думской работы. Я что-то не очень могу вспомнить, где этот фильтр сработал, у вас есть примеры?

Константин Добрынин: Да, есть. Я могу сказать, что все почему-то думают, что фильтры бывают разные, крупные, мелкие, за те без малого четыре года, которые я там был, я видел порядка, может быть, десяти отклоненных законопроекта. Один из этих законов был отклонен по моему предложению, он касался абсолютно бездумной поправки в арбитражно-процессуальный кодекс, которая прошла через Госдуму и которую я увидел. Ряд других вещей, может быть они скучные, может быть они не медийные, об этом сложно писать, но они не должны были стать законами и они не стали в итоге.

Михаил Соколов: Это все в мелочах, а таких серьезных вещей, как были в 1990-е годы, отказы в утверждении каких-то чиновников президенту или заворачивание каких-то законов, этого на вашей памяти не было?

Константин Добрынин: Все начинается с малого.

Михаил Соколов: Или заканчивается так, как вы видите: вас в Совете Федерации нет, и фильтра не будет работающего.

Константин Добрынин: Да.

Михаил Соколов: А почему? Сильный аргумент был?

Константин Добрынин: Я считаю, что на тот момент, когда президент запрашивал у Совета Федерации разрешение на использование этого права, ситуация была для парламентариев не очень ясная. Более того, те аргументы, которые нам были приведены, они говорили о том, что такой механизм в рабочем положении у президента может быть.

Другое дело, что все, выражу солидарное мнение, никто не хотел, чтобы президент этим правом воспользовался. И он им не воспользовался.

Михаил Соколов: То есть право было отозвано, и вы так же дружно проголосовали назад?

Константин Добрынин: Да, право было отозвано.

Михаил Соколов: А потом российские войска активно участвовали в боевых операциях около Иловайска и Дебальцево.

Константин Добрынин: Это вопрос оценочный. Потому что если мы говорим о том, что российские войска участвовали, этот факт должен быть установлен, он не установлен.

Михаил Соколов: Военная техника тоже из магазинов туда поступает свеженькая, на фронт, в эти донецкие "республики"?

Константин Добрынин: У меня нет юридического ответа на этот вопрос. Потому что то, что происходит на Украине, то, что, я надеюсь, заканчивается – это самый дурной сон, который можно было бы придумать.

Константин Добрынин: Вы имеете в виду, голосовал ли я по тем законопроектам, которые касаются присоединения?

Михаил Соколов: Совершенно верно.

Михаил Соколов: И у вас есть аргументы в пользу этого решения?

Константин Добрынин: Крымская история длинная, ее можно долго обсуждать. Если коротко, то я отношусь к истории с Крымом следующим образом: я считаю, что то, что происходит сейчас, условно назовем, Крым, Сирия, Украина – это незавершенный процесс распада Советского Союза. Вот то, что происходит сейчас и то, что мы для себя считаем неким большим временным периодом, на самом деле через сто лет в учебнике истории будет три строчки об этом, что это и есть распад Советского Союза. Крым, который сначала достался Украине, после референдума перешел к России, то есть некий длящийся процесс и еще неизвестно, что будет происходить дальше.

Михаил Соколов: И референдум был, вы считаете? В юридическом смысле это можно референдумом назвать?

Константин Добрынин: Если мы начинаем говорить о двух международных принципах, один принцип – это право наций на самоопределение, второй принцип – территориальная целостность, то они будут равны, потому что не может быть один принцип выше другого. А дальше мы уже говорим о практике реализации одного принципа, либо второго принципа.

Михаил Соколов: Как быть с договорами с Украиной, например, договор 1997 года, который даже не отменен, Россия его нарушила, он признавал территориальную целостность Украины. Вы же юрист, вы считаете нарушение Россией международных договоров нормальным?

Константин Добрынин: Я вообще считаю, что нарушение международных договоров Россией и всеми – это не нормальное явление. Нельзя рассматривать ситуацию абстрактно, ее надо рассматривать всегда конкретно.

Михаил Соколов: То есть не надо выполнять подписанные договоры?

Константин Добрынин: Я считаю, что всегда есть аргументы, если мы говорим о ситуации украинской, с одной и с другой стороны. Оба этих принципа здесь применимы и один, и второй.

Михаил Соколов: Получается так, что Россия прихватила Крым, а теперь она будет за это платить, санкции, неприятности различные экономические, углубление кризиса. Вам как юристу и политику все понятно, это достойная цена за это территориальное приобретение?

Константин Добрынин: Я думаю, что ситуация, которая касается вообще санкций, международной изоляции частично – это вопрос, который рано или поздно подойдет к тому, чтобы все стороны начали договариваться. Кто-то называет это Ялта-2, я бы назвал Рейкьявик-2, если говорить о неких новых принципах жизни на нашей планете.

Михаил Соколов: А я бы предложил Нюрнберг-2.

Константин Добрынин: Каждый имеет право на свою точку зрения, вы считаете так, я считаю по-другому, а истина будет где-то посередине.

Михаил Соколов: Посередине не бывает. Между Нюрнбергом и Ялтой середины нет. С Гитлером никто мира не заключал.

По поводу применения войск в Сирии, как бы вы проголосовали, вы не успели проголосовать, вас уже выгнали из Совета Федерации.

Константин Добрынин: Меня не выгнали из Совета Федерации.

Михаил Соколов: Выдавили.

Константин Добрынин: Никто меня не выдавливал.

Михаил Соколов: Вы сами ушли?

Константин Добрынин: Из Совета Федерации я ушел сам.

Михаил Соколов: Хорошо, я вам поверю. По Сирии вы бы как проголосовали?

Константин Добрынин: По Сирии, мне кажется, было более простое голосование. Потому что с точки зрения тех договоров между Сирией и между СССР в 1980 году, и между той ситуацией, которая сложилась в Сирии к моменту голосования, аргументов за предоставление этого права было достаточно.

Михаил Соколов: А если Россия там вляпается в неприятную историю типа Афганистана?

Константин Добрынин: Любое право на ввод войск – это всегда плохо, потому что потенциально, естественно, правильно говорите, риск того, что начнутся человеческие потери.

Михаил Соколов: Солженицын говорил: "надо воевать в неотвратимой войне". Тут, наверное, можно с ним согласиться. Сирия не была неотвратимой.

Константин Добрынин: Мы не знаем, была ли она неотвратимой или могла бы она стать неотвратимой. Но то, что это абсолютно реальная угроза – это никто отрицать не будет. Главное, чтобы то, что происходит в Сирии, не переросло в сухопутную операцию, чтобы не было второго Афганистана.

Михаил Соколов: Я вас слушаю и думаю: ваша оппозиция касается всяких деталей небольших, подрихтовать, улучшить закон, троллей успокоить. Я не понимаю все-таки, за что вас репрессировали, попросили уйти из Совета Федерации?

Константин Добрынин: Почему вы решили, что это оппозиция? Это позиция, она просто немножко другая, она отличается от, может быть, мейнстрима. Проблема как раз в том, что абсолютно спокойная центральная позиция кажется некоей выдающейся и суперлиберальной, но по факту это не так.

Михаил Соколов: Фон такой.

Константин Добрынин: Так получается, но это получается потому, что время сейчас такое.

Михаил Соколов: Что значит время такое? Время, когда, извините, экстремисты консервативного толка захватывают все политическое пространство?

Константин Добрынин: Я бы не сказал экстремисты консервативного толка. Давайте говорить о том, что Россия консервативна – это надо признать, консерватизм сейчас в моде. Это такой период, он пройдет.

Михаил Соколов: Хорошо бы он прошел побыстрее.

Мне кажется, что надо этому помочь. Вы в адвокатской палате, чем собираетесь заниматься теперь?

Константин Добрынин: Там несколько направлений, которые я считаю необходимым довести до ума. Если очень коротко, то я бы это обозначил три направления. Первое – это законопроектная, законоэкспертная работа, то, чего сейчас очень мало. То есть это есть, но это есть в индивидуальном плане, когда некоторые активные адвокаты начинают взаимодействовать с законодателями, предлагают свои конкретные идеи, причем эти идеи, как правило, очень точные, потому что они с земли. Адвокат все-таки занимается правом. Второе – это сделать ее экспертной площадкой серьезной, потому что 75 тысяч человек – это достаточно много. И третье – это сделать так, чтобы адвокатов не воспринимали как соперников, а воспринимали как равных за этим правовым столом.

Михаил Соколов: Хотел вас спросить еще об одной инициативе. "Единая Россия" собирается вносит закон о Конституционном собрании, что может привести и к изменению Конституции, в частности, неизменяемых глав о правах и свободах. Есть такой риск?

Константин Добрынин: Я думаю, этого риска нет. Насколько я понимаю, это внес коллега Федоров, который славен своими инициативами. Может быть, я ошибаюсь, но я уверен, что этот законопроект не будет принят ровно по одной простой причине: потому что если принимать такой законопроект, то надо подавать некий знак о том, что давайте менять Конституцию, в том числе неизменяемую главу вторую, которая говорит о правах и свободах, и первую главу, которая говорит о конституционном строе, и девятую главу. То есть это сейчас не нужно делать вообще, потому что мы можем открыть огромное поле для попыток переписать конституцию. Я считаю, что переписывать конституцию сейчас не надо.

Михаил Соколов: Вы считаете так, а Владимир Путин может посчитать иначе.

Константин Добрынин: У Владимира Путина одно мнение, у меня другое мнение.

Я не думаю, что Владимир Путин будет за то, чтобы сейчас переписывать конституцию.

Михаил Соколов: Вы все-таки не считаете себя проигравшим в битве с думскими троллями?

Константин Добрынин: Нет, не считаю, конечно.

Михаил Соколов: А почему?

Константин Добрынин: Потому что издавать могучий рев на холостом ходу, конечно, очень здорово, если мы говорим о законодательстве троллей, но это всего-навсего рев, который не порождает ничего, а те последствия правовые, которые появляются, они в итоге все равно правом быть перестанут.

А если ты говоришь, отстаиваешь некие свои позиции, делаешь так, как ты думаешь, по крайней мере, в итоге ты окажешься правым, но может быть через некоторое время.