Давыдов любимые темы и мотивы лирики. Из любовной лирики дениса давыдова. На голос русской песни

Министерство образования и науки РФ

Государственное Образовательное Учреждение

Высшего Профессионального Образования

«Тобольский Государственный Педагогический

Институт им. Д.И.Менделеева».

Кафедра русского языка и литературы

ГУСАРСКАЯ ТЕМА В ЛИРИКЕ Д.В. ДАВЫДОВА

Выполнил (а): Студентка 22 группы

Турнаева Елена Викторовна

Проверил (а): Тарабукина Ю.А.

Тобольск – 2006 год

I. Введение……………………………………………………………………..3

II. Основная часть………………………………………………………………4

III. Заключение…………………...…………………………………………….10

IV. Используемая литература…………………………………………………..11

ВВЕДЕНИЕ

Денис Васильевич Давыдов (1784-1839) вошёл в литературу как создатель «гусарской лирики». Его первые стихи, отражавшие либерально-дворянское вольномыслие, привлекали горячим патриотизмом, возмущением деспотией, смелыми сатирическими выпадами против царя («Голова и ноги», 1803; «Река и зеркало»), презрением к высшему, вельможному свету, к придворной знати («Договоры», 1807; «Моя песня», 1811; «Болтун красноречивый», 1816 -1818; «На князя П.И. Шаликова», 1826; «Гусарская исповедь», 1830).

Давыдов создал всего около пятнадцати «гусарских» песен и посланий. Объём его творчества вообще невелик, но след, оставленный им в русской поэзии, неизгладим.

Давыдов, один из организаторов и руководителей партизанского движения Отечественной войны 1812 года, заслужил известность также и в качестве военного писателя и мемуариста.

Денис Давыдов

Я не поэт, я – партизан, казак.

Я иногда бывал на Пинде,

но наскоком…

Денис Давыдов – «Ответ», 1826

Денис Васильевич Давыдов был самым настоящим, самым знаменитым партизаном Отечественной войны.

Ни один из русских поэтов не удостоился при жизни такого количества дружеских посланий и посвящений. И почти во всех – удивление странным, противоестественным соединением поэзии и войны. А ещё более странное единение – поэта и воина – почему-то не казалось удивительным. «Давыдов, воин и поэт! // И в мире и в боях равно ты побеждаешь…» (С. Нечаев, 1816).

Это вечное «приложение»: «поэт-партизан», «поэт-воин», «певец-витязь», «певец-гусар». В отношении к Д.Давыдову сочетания подобного рода стали настолько привычны, что мы перестали замечать их несочетаемость.

Именно с Денисом Давыдовым и с его поэзией связано и наше особенное культурологическое отношение к самому понятию «гусар». До появления его стихотворений в сознании русского человека «гусары» («легкоконные воины». – Вл. Даль) ничем не отличались от «улан», «драгун», «кирасир» или «гренадёр». Служба в гусарских войсках поначалу вовсе не была престижной: тот же Давыдов начал служить в куда более привилегированном Кавалергардском полку – и лишь в 1804 году, за сочинение противоправительственных басен, был «понижен» рангом и сослан в Белорусский гусарский полк. Но в этом же году стало расходиться в многочисленных списках его стихотворение, положившее начало особенному отношению к гусарам. Стихотворение это было посвящено лихому буяну А.П. Бурцову, старшему сослуживцу автора, - и если бы не это стихотворение, то имя Бурцова, пьяницы и гуляки, ничем более себя не прославившего, давно бы кануло в вечность…

Представленный Давыдовым гусар – это был, собственно, первый в русской литературе живой образ воина, воссозданный путём словесного творчества. В стихах «поэта-воина» фактически нет ни одного описания сражения (какие есть у «невоинов» Батюшкова или Пушкина). Он часто ограничивается упоминанием неких «опорных» деталей военного быта («Сабля, водка, конь гусарский…») и охотнее воспевает не «сечу», а «биваки»…

Использовались Давыдовым и гиперболы, например, с непременной «водкой», столь «ухарски» потребляемой на пирушках: «Ставь бутылки перед нами…». Усы – с самых ранних стихов поэта – стали своеобразным символом гусара – «честью гусара»: «С закрученными усами…», «И с проседью усов…». Ещё более пестрят этими самыми «усами» стихотворные послания к Давыдову: «усатый запевала», «и закрутив с досады ус», «усатый воин». Благодаря этому образу понятие «гусар» стало нарицательным и даже расширительным: в обиход вошли слова «гусарить» («молодцевать из похвальбы, франтить молодечеством». – Вл. Даль) и «гусаристый»… Козьме Пруткову принадлежит шутливый, но очень глубокий афоризм: «Если хочешь быть красивым, поступи в гусары».

Денис Васильевич был отнюдь не прочь «погусарить» и в стихах, и в прозе. Стихи свои он сам называл «крутыми», что проявлялось в особенной «взбалмошности» их языка и стиля: «понтируй, как понтируешь, фланкируй, как фланкируешь… («Гусарский пир», 1804). В «Песне старого гусара» (1817), упрекая гусар молодого поколения в отступлении от былых идеалов, автор восклицает: «Говорят: умней они.… Но что слышим от любого? Жомини да Жомини! А об водке – ни полслова!».

Барон Генрих Вениаминович Жомини (1779-1869) был генералом, французом на русской службе, слыл за известного военного теоретика; Давыдов, сам занимавшийся теорией партизанской войны, полемизировал с установками этого самого Жомини… Но стихи стали знамениты вовсе не этим намёком на полемику: необычное противопоставление не просто запомнилось, а врезалось в память, входило в бытовой обиход, превращалось в пословицу (впоследствии повторённую Вяземским и Пушкиным, Толстым и Лениным). И не будь этих стихов – кто бы сейчас вспомнил о генерале Жомини!.. Пожалуй, ни одному из русских поэтов судьба не даровала такой «гусаристой» биографии.

Лирика Давыдова по интонации стремительная, темпераментная, по речи непринуждённая, нарочито огрублённая гусарским жаргоном, - реакция на гладкопись салонной поэзии сентиментализма. Яркий её образец – стихотворение «Решительный вечер», (1818), в котором есть такие выражения: «как зюзя натянуся», «напьюсь свинья свиньёй», «пропью прогоны с кошельком». Давыдов в начальную поэтическую пору воспевал безудержное разгулье с легкомысленно резвыми харитами: «Пей, люби да веселися!» («Гусарский пир», 1804).

«Солдатская» лексика производит в такого рода стихах впечатление условности, благодаря тому, что бытовые словечки, реалии взяты не всерьёз, а стилизованы под «солдатскую» песню: «Между славными местами устремимся дружно в бой!». До Давыдова в «распашных» стихах отсутствовало героическое начало. У Давыдова гусарские пиры не имели самодовлеющего интереса, они всегда приподнимались над уровнем бытовых «шалостей», отсутствовали описания сражений: «Выпьем же и поклянёмся, что проклятью предаёмся…» («Бурцову»).

Б.М. Эйхенбаум, рассматривая давыдовскую «гусарщину» с т. зр. Развития батального жанра, указал на появление «личностной позы», конкретной фигуры «поэта-воина» в стихах Давыдова. К этому можно добавить, что новизна давыдовских стихов заключалась в новой мотивировке героики. В его стихах впервые делается упор на личный склад характера, на то, что можно назвать натурой. Для Давыдова главное – не поразить эффектом «военных» словечек, а блеснуть «натурой» гусара, умеющего мертвецки пить и жизнерадостно умирать, лихого забияки и в то же время героя.

«Отчаянность» характера воспринималась после стихов Дениса Давыдова как нечто неотделимое от военной героики. Вот почему и Давыдов, и его друзья и почитатели упорно стремились к отождествлению давыдовского гусара с самим поэтом. Давыдов даже несколько стилизовал свою жизнь под свои песни, всячески культивировал представление о себе как о «коренном гусаре» («Песня старого гусара»). Грибоедов, восторженно отзываясь об уме Давыдова, не забывает упомянуть и об его «гусарской» натуре: «Нет здесь, нет эдакой буйной и умной головы, я это всем твержу; все они, сонливые меланхолики, не стоят выкурки из его трубки».

Создавал свои первые гусарские стихотворения задолго до того, как в России начались дебаты о романтизме. Когда уже в первой половине 1820-х годов «парнасский атеизм», как называл его Пушкин, стал предметом горячих споров, Давыдов, в отличие от Пушкина, Вяземского, Кюхельбекера, Рылеева и многих других, не проявил интереса к теоретической стороне вопроса. Практически же его поэзия развивалась в русле романтического движения. Давыдов имеет право считаться одним из создателей русского романтизма. Своего рода экзотичность давыдовского гусара отвечала романтическим вкусам, подобно кавказской и восточной экзотике.

Узость «гусарского» взгляда на мир компенсируется плотностью бытовой основы, в которой крайне нуждалась лирика («Бурцову. Призывание на пунш»). О Д. Давыдове можно сказать, что он не всегда отдыхал на «кулях с овсом» и не всегда гляделся, вместо зеркала, в сталь своей «ясной сабли». Но кули с овсом, лошади, стаканы с пуншем, кивера, доломаны, ташки и даже усы, которые полагались гусару по форме, были непреложными реалиями гусарского образа жизни.

Множество эпигонов подхватили давыдовскую манеру, перепевая усы и кивера, трубочные затяжки, фланкировку и пунш. У Давыдова слова не подчиняются друг другу: в контексте не происходит взаимодействия лексических тонов. Этот поэт – противник однотонности, по-разному свойственной Батюшкову и Жуковскому.

У Давыдова колорит одних слов не оказывает влияния на другие; для него существует принципиальная разница между словами разного стиля и она. Он даже стремится к тому, чтобы контрасты были заметны: «Ради Бога и… арака //Посети домишко мой!». В этом послании к Бурцову Давыдов тремя точками разделяет «бога» с «араком» (водкой). Во втором послании парадоксальность давыдовских словосочетаний выступает уже как безоговорочная закономерность его стиля: «В благодетельном араке //Зрю спасителя людей». Героические маршевые интонации сменяются шутливыми или эпикурейскими. Неровность стиля резко подчёркивается:

Пусть мой ус, краса природы,

Чернобурый, в завитках,

Иссечётся в юны годы

И исчезнет, яко прах!

(«Бурцову. В дымном поле, на биваке…»)

Соседство «усов» и «бога», «бога» и «водки» не преследует сатирических или «богоборческих» целей, как, например, в героико-комических поэмах XVIII века. У Давыдова цели иные. Стилистические толчки отражают душевную порывистость «автора» и острые изломы его жизни: «Он часто с грозным барабаном // Мешает звук любовных слов…» («Гусар»).

Давыдов очень часто применяет в лирике разностопный стих, гораздо чаще, чем Батюшков, Жуковский и Пушкин. Поэтический синтаксис Давыдова, его интонации также отличаются разнообразием переходов, переключений из одной тональности в другую. Уравнивание слов несвойственно методу Давыдова и в лучших его произведениях применяется в особых целях. Этот принцип Давыдову чужд, как чужды ему гармоничность и поэтизация. Он дорожит лексической окраской «простонародных» слов. Позиция Давыдова была близка крыловской.

Одна из основных особенностей стихов Дениса Давыдова состоит в том, что они основаны на принципе «устной» речи. Устная интонация и лексика определяют специфику Давыдова и отличие его от Батюшкова и Жуковского. Принцип устной речи впервые Давыдовым был применён в «гусарских» стихах, первоначально и не претендовавших занять место в литературе.

Само по себе наличие разговорной – «гусарской» или «простонародной» - лексики ещё недостаточно для обновления содержания лирики. Новое содержание, концепция действительности осуществляется в лирике непременно и как новая конструкция, новое соотношение значащих форм. Очень велика при этом роль интонации и поэтического синтаксиса.

В позднем творчестве Давыдова есть несколько чисто лирических стихотворений, по своей художественной силе не уступающих его прославленной «гусарщине». Это другой полюс поэзии Дениса Васильевича, где нет «экзотики» и иронии, а также внешних эффектов. Здесь господствует простота, выразительные средства очень скупы. Глубоко звучат песенные интонации:

Не пробуждай, не пробуждай

Моих безумств и исступлений

И мимолётных сновидений

Не возвращай, не возвращай!

(Романс «Не пробуждай, не пробуждай…»)

Поэзия Давыдова оказала влияние на многих поэтов первой трети XIX века: А.С. Пушкина, П.А. Вяземского, Н.М. Языкова. По свидетельству Юзефовича, Пушкин говорил, что Денис Давыдов «дал ему почувствовать ещё в лицее возможность быть оригинальным». В свою очередь поэзия Пушкина оказала большое влияние на развитие творчества Давыдова, которого справедливо относят к поэтам пушкинской плеяды.

Декабрист М.В. Юзефович, рассказывая об одной из своих литературных бесед с Пушкиным, вспоминал: «Я раз сделал Пушкину вопрос, всегда меня занимавший: как он не поддался тогдашнему обаянию Жуковского и Батюшкова и, даже в самых первых своих опытах, не сделался подражателем ни того, ни другого? Пушкин мне отвечал, что этим он обязан Денису Давыдову, который дал ему почувствовать ещё в Лицее возможность быть оригинальным».

Русская поэзия начала ΧΙΧ века была вообще богата литературными «масками»: «балладник» Жуковский, «повеса» Батюшков, «язвительный поэт» Вяземский, «буйный студент» Языков… Но «гусар-партизан» Давыдов явился раньше всех, - и маска эта сразу же привлекла своей открытой свободой чувств и деяний.

Число стихов, посвящённых Давыдову его современниками, едва ли не превосходит число его собственных стихотворений.

Неожиданный для русской поэзии «допушкинского» времени сплав своеобразного героя с новаторской стилистической системой делал Давыдова фактически поэтом без «подражателей»: он раз навсегда утвердил своё право на собственное, только ему принадлежащее место в русской литературе: «Пусть загремят войны перуны, я в этой песне виртуоз!».

Библиография

1. История русской литературы XIX века (первая половина). Учебник для студентов пед. ин-тов. – М., «Просвещение», 1973.

2. Кошелёв В.А. О жизни и творчестве Дениса Давыдова //Литература в школе. – 1996. – № 3 – с. 21-34.

3. Ревякин А.И. История русской литературы XIX века. Первая половина. Учеб. пособие для студентов пед. ин-тов. – М., «Просвещение», 1977.

4. Семенко И.М. Поэты пушкинской поры. – М., «Художественная литература», 1970.

Анакреон под доломаном. Творчество Д.В. Давыдова

Я ИДУ НА УРОК

Артемий ТУЧАПСКИЙ,
школа № 83

Творчество Д.В. Давыдова

Анакреон под доломаном

Данный урок может быть проведён в 10-м классе в рамках программы М.Б. Ладыгина «Литература. 5–11-й классы» (раздел «Поэты пушкинской поры») или в качестве урока внеклассного чтения.

Оформление урока. Портреты Д.В. Давыдова; на доске записаны тема урока и эпиграф.

Давыдов, пламенный боец,
Он вихрем в бой кровавый,
Он в мире счастливый певец
Вина, любви и славы.
В.А. Жуковский

Цели урока

1. Дать представление о жизни и творчестве Д.В. Давыдова.

2. Развивать навыки анализа поэтического произведения. Расширить литературный кругозор учащихся. Продолжить работу над формированием монологической речи. Прививать навыки самостоятельной оценки литературных произведений.

3. Вызвать интерес учащихся к пушкинской эпохе.

4. Воспитывать у учащихся моральные качества (смелость, искренность, благородство, независимость, патриотизм).

Предварительная подготовка к уроку

Чтение стихотворений Д.В. Давыдова; заучивание стихотворений по выбору учащихся; ответы на вопросы по выученному стихотворению.

Ход урока

I. Слово учителя. Рассказ о личности Д.В. Давыдова, об отношении к нему современников, об оценке его деятельности литературными критиками.

II. Сообщения учащихся о жизни Д.В. Давыдова.

III. Чтение учащимися выученных наизусть стихотворений Д.В. Давыдова; ответы на вопросы, обсуждение.

Предлагаемые вопросы:

2. Меняется ли настроение в ходе чтения?

• Есть ли что-то необычное в лексике стихотворения?
• Есть ли что-то необычное в синтаксисе стихотворения?
• Изменяются ли ритм и размер стихотворения?
• Изменяется ли интонация?

4. Каким предстаёт перед читателем лирический герой? Какими чертами он наделён?

IV. Слово учителя. Учитель подводит итог сказанному об индивидуальности и яркости лирического героя “гусарских” стихов Д.В. Давыдова; подчёркивает разницу между лирическим героем и автором; рассказывает о традициях русской анакреонтической и военно-патриотической поэзии.

V. Работа учащихся по группам. Каждая группа получает тексты стихотворений двух авторов (например: Г.Р. Державин. «Приглашение к обеду» и Д.В. Давыдов. «Бурцову. Призывание на пунш»; Г.Р. Державин. «На взятие Измаила» и Д.В. Давыдов. «Песня»; М.В. Ломоносов. «Разговор с Анакреонтом» и Д.В. Давыдов. «В альбом»; М.В. Ломоносов. «Ода на победу над турками и татарами и на взятие Хотина 1739 года» и Д.В. Давыдов. «Поведай подвиги усатого героя…»), анализирует и сравнивает их.

Предлагаемые вопросы:

1. О чём повествуют эти стихотворения? Что в них общего, в чем разница?

2. Какое настроение возникает у вас при чтении стихотворений? Какими средствами создаёт автор это настроение (лексика, синтаксис, ритм)?

VI. Обсуждение ответов, подведение итогов. Слово учителя о новаторстве поэзии Д.В. Давыдова, его влиянии на молодого Пушкина.

VII. Чтение учителем или учащимся стихотворения А.С. Пушкина «Денису Давыдову».

МАТЕРИАЛЫ ДЛЯ УЧИТЕЛЯ

Жизнь и творчество Д.В. Давыдова

П оэтическое наследие Д.В. Давыдова не очень велико - всего несколько десятков стихотворений, однако его имя вошло не только в военную историю России, но и в историю её литературы. “Давыдов как поэт решительно принадлежит к самым ярким светилам второй величины на небосклоне русской поэзии… Талант Давыдова не великий, но замечательный, самобытный и яркий”, - писал В.Г. Белинский (писал в годы небывалого расцвета русской литературы). Декабрист М.В. Юзефович вспоминал такой разговор с Пушкиным: “Я раз сделал Пушкину вопрос, всегда меня занимавший: как он не поддался тогдашнему обаянию Жуковского и Батюшкова и даже в самых первых своих опытах не сделался подражателем ни того, ни другого? Пушкин мне отвечал, что этим он обязан Денису Давыдову, который дал ему почувствовать ещё в Лицее возможность быть оригинальным”. Давыдова любили, уважали, посвящали стихи Пушкин, Жуковский, Баратынский, Вяземский, Языков. Портрет «Чёрного капитана» висел в кабинете Вальтера Скотта.

Д.В. Давыдов родился 16 июля 1784 года в Москве. Род Давыдовых восходит к началу XV века, когда татарский мурза Минчак поступил на службу к великому князю Василию Дмитриевичу. Отец будущего поэта-партизана всю свою жизнь отдал военной службе. С детства мечтал стать военным и Денис Васильевич. “Страсть эта, - вспоминал он, - получила высшее направление в 1793 году от нечаянного внимания к нему графа Александра Васильевича Суворова, который, благословив его, сказал: «Ты выиграешь три сражения!»” Слова эти запомнились Давыдову и окончательно определили его жизненный путь.

Получив домашнее образование, Денис Васильевич приехал в 1801 году в Петербург поступать на службу. Карьера начала складываться успешно: в 1803 году он уже поручик лейб-гвардии Кавалергардского полка. Занимался и литературой. Написанные им в 1804 году крамольные басни («Голова и ноги», «Река и зеркало», «Орлица, Турухтан и Тетерев») прервали быстрое продвижение по службе. Вряд ли за этими стихами двадцатилетнего Давыдова стояла какая-нибудь политическая программа. Однако басня «Орлица, Турухтан и Тетерев» содержала оскорбительные для Александра I намёки на убийство императора Павла (Турухтана) - а в заговоре участвовал и Александр, сам же Александр был представлен Тетеревом - “разиней бестолковым” и “глухой тварью” (император был глух на левое ухо). Написанные в молодости басни на всю жизнь закрепили за Давыдовым репутацию неблагонадёжного человека. Денис Васильевич был вынужден оставить столицу и перевестись из гвардии в Белорусский гусарский полк. Здесь он окунулся в среду армейской гусарской вольницы, с её лихостью и разгулом. Однополчанином Давыдова стал прославленный им Бурцов, имевший репутацию “величайшего гуляки и самого отчаянного забулдыги из всех гусарских поручиков”.

Гусарщина, или гусарство, - одно из характернейших бытовых и психологических явлений той эпохи. “Отличительную черту характера, дух и тон кавалерийских офицеров… составляли удальство и молодечество, - писал М.И. Пыляев. - Девизом и руководством в жизни были три стародавние поговорки: «Двум смертям не бывать, а одной не миновать», «Последняя копейка ребром», «Жизнь - копейка, голова - ничего!» Эти люди и в войне, и в мирное время искали опасностей, чтобы отличиться бесстрашием и удальством. Любили кутить, но строго помнили поговорку: «Пей, да дело разумей», «Пей, да не пропивай разума». Попировать, подраться на саблях, побушевать, где бы иногда и не следовало - всё это входило в состав военно-офицерской жизни мирного времени… Буйство, хотя и подвергалось наказанию, но не считалось пороком и не помрачало чести офицера, если не выходило из известных условных границ. Стрелялись редко, только за кровные обиды, за дело чести, но рубились за всякую мелочь. После таких дуэлей обыкновенно следовала мировая, шампанское и так далее. Дуэль ещё больше скрепляла товарищескую дружбу. По мнению современников, в те годы не каждый решился бы говорить дурно про товарища, клеветать заочно и распространять клевету намёками. За офицера одного полка сразу вступались по десятку товарищей. Офицеры в полку принадлежали одной семье, у них всё было общее - честь, дух, время, труды, деньги, наслаждения, неприятности и опасность. Офицерская честь ценилась очень высоко. Офицер, который бы изменил своему слову, не вступился бы в потребную минуту за однополчанина или обманул кого бы то ни было, положительно не был терпим в полку”. Эта лихость имела и определённое идейное содержание. Такой тип поведения, по словам Ю.М. Лотмана, “воспринимался не в качестве нормы армейского досуга, а как вариант вольномыслия. Элемент вольности проявлялся здесь в своеобразном бытовом романтизме, заключавшемся в стремлении отменить всякие ограничения, в безудержности поступка… Смысл поступка заключался в том, чтобы совершить неслыханное”. Дух “гусарства” с его лихостью, независимостью и благородством навсегда усвоил себе Д.В. Давыдов.

В 1806 году благодаря стараниям друзей Давыдов был переведён в лейб-гвардии гусарский полк. Однако столичная служба не радовала его - ведь в это время Россия вела войну с наполеоновской Францией. Главнокомандующим русской армии был назначен известный своей оригинальностью граф М.Ф. Каменский. Чтобы добиться расположения графа и отправиться на войну, Давыдов предпринял “набег” на квартиру фельдмаршала в четыре часа утра. В конце концов ему всё же удалось добиться назначения на должность адъютанта командующего авангардом русской армии П.И. Багратиона. В первом же сражении, возвращаясь к своему начальнику, Денис Васильевич решил разгромить французов и тем прославиться. Подговорив нескольких гусар и казаков, он бросился на неприятельские пикеты и опрокинул их. К французам подоспело подкрепление, и храбрецы вынуждены были спасаться бегством. Давыдов принимал участие в важнейших сражениях этой кампании - при Прейсиш-Эйлау и Фридланде, был награждён несколькими орденами и золотым оружием. В 1809 году Денис Васильевич под началом генерала Я.П. Кульнева сражался уже со шведами в Финляндии. Именно здесь он приобрёл первый опыт партизанских действий, совершив несколько смелых набегов на неприятеля. В 1809–1810 годах Давыдов находился в Задунайской армии и принимал участие во всех крупных сражениях с турками.

1812 год стал важнейшим в жизни Давыдова, имя его неразрывно связано с событиями Отечественной войны. Накануне Бородинского сражения Денис Васильевич получил в командование небольшой отряд, состоявший из 130 казаков и гусар (впоследствии отряд был увеличен), и, оставив главную армию, отправился на пути сообщения французов. Здесь Давыдов - истинный поэт, с его энергией, независимостью, любовью к импровизации - оказался на своем месте. “Поэтическое отношение между кораблями линейными и разбойничьими, - писал он, - то же, что между армией и партизанами. К движениям и сражениям армии, однообразным до утомления, поэзия нейдёт”. Что же касается партизанских действий, то это “поприще, исполненное поэзии, требует… пламенного воображения, врождённой страсти к смелым предприятиям” и не “довольствуется лишь одним хладнокровным мужеством”.

Давыдов стал инициатором партизанской войны, одним из первых и самых выдающихся партизанских командиров 1812 года. В результате действий его партии были взяты тысячи пленных, захвачены сотни фур с провиантом и военным имуществом. Постоянно поддерживал Денис Васильевич связь с крестьянскими партизанскими отрядами. После изгнания Наполеона из России Давыдов получил чин полковника, ордена святого Георгия 4-й степени и святого Владимира 3-й степени.

В 1813 и 1814 годах Денис Васильевич участвовал в заграничных походах русской армии. За бой под Бриеном он получил чин генерал-майора, однако через несколько месяцев в приказе по армии было объявлено, что генеральский чин присвоен ему “по ошибке”. Лишь спустя год выяснилось, что “по ошибке” он был разжалован.

После победоносного завершения войны Давыдов занимал должности начальника штаба различных пехотных корпусов, непременно отстаивая право носить усы (усы в то время могли носить лишь офицеры гусарских полков). Занимался и литературой, писал стихи, исторические и военные произведения («Военные записки», «Опыт теории партизанского действия» и другие). В 1819 году он женился на Софье Николаевне Чирковой. Брак оказался счастливым.

Но мирная служба и атмосфера, установившаяся в армии, не нравились Давыдову. Попытки перевестись на Кавказскую пограничную линию не увенчались успехом, и в 1823 году Денис Васильевич вышел в отставку.

Придерживаясь консервативных политических взглядов, Давыдов не примкнул ни к одному из тайных обществ и в движении декабристов участия не принимал. После начала русско-персидской войны (1826) он вернулся в строй, вновь командовал отдельным отрядом, одержал ряд побед. Выйдя в отставку после заключения мира, Денис Васильевич жил в одном из своих имений, посвящая досуг семье, хозяйству и творчеству. “Мир и спокойствие - и о Давыдове нет слуха, его как бы нет на свете; но повеет войною - и он уже тут, торчит среди битв, как казачья пика. Снова мир - и Давыдов опять в степях своих, опять гражданин, семьянин, пахарь, ловчий, стихотворец, поклонник красоты во всех её отраслях…” - писал поэт в «Автобиографии».

В 1831 году вспыхнуло восстание в Польше. Во главе отдельного кавалерийского отряда Давыдов громил польских повстанцев. За победы он удостоен чина генерал-лейтенанта. Война закончена - и Давыдов уже навсегда “распоясался и повесил шашку свою на стену”.

Самым ярким воспоминанием для Дениса Васильевича в конце жизни оставался славный 12-й год. В 1838 году с ним встречался Н.Полевой: “Два утра просидел я с Денисом Давыдовым, который стареет ужасно и живёт в прошлом, или, лучше сказать, в одном: 1812-м годе и Наполеоне”.

Д енис Васильевич Давыдов был самобытным и талантливым поэтом. Ему принадлежат сатирические басни, любовные элегии, но самой яркой и оригинальной частью его литературного наследия стала, без сомнения, “гусарщина”. Громкие, славные события русской истории конца XVIII - начала XIX века требовали своего поэтического отображения. В русской литературе существовала традиция военно-патриотической, батальной поэзии, представленная одами Ломоносова и Державина. Однако в начале XIX века жанр классицистической оды уже устарел и не отвечал новым литературным вкусам. Существовала военная, гвардейская поэзия (известнейшим представителем её был С.Н. Марин), но это была поэзия дилетантская, не ставившая перед собой серьёзных эстетических задач, отличавшаяся стремлением к стилизации.

Анакреонтическая же лирика XVIII века, интимные элегии и послания поэтов начала XIX века имели камерный, “домашний” характер, были чужды политической, военно-патриотической тематики.

В “гусарщине” Давыдову удалось соединить анакреонтику с героикой, интимность и патриотический пафос. Такой неофициальный поворот героики, тёплый, задушевный патриотизм были чрезвычайно созвучны славной эпохе 1812 года с её национальным подъёмом.

В стихотворениях Давыдова практически отсутствуют описания сражений, боёв или смелых партизанских набегов. Главное в них - не сама война, а внутренний мир, чувства и переживания военного человека. По словам Б.М. Эйхенбаума, Давыдов “не поэтизировал, а эротизировал войну, воплощая её в конкретной фигуре героя и изображая как предельный разгул чувств”.

Лирический герой произведений Давыдова индивидуален и прекрасно узнаваем (как, наверное, ни у кого из поэтов той поры - до Пушкина). Невозможно не узнать стиль Давыдова. “Гусарщину” действительно отличали “резкие черты неподражаемого слога”. Вся она построена на контрастах и дисгармонии. Давыдов с лёгкостью меняет тон, интонацию, ритм своих стихотворений. Он широко использует простонародную лексику, военный жаргон. Всё это и позволяет создать оригинальный, неповторимый, обаятельный образ пылкого, порывистого поэта-гусара, любящего покутить, погулять, но при этом - прямого, искреннего, умеющего взглянуть на себя с иронией.

Портрет гусара, созданный в стихах Д.В. Давыдова, с одной стороны, отражал мировоззрение, традиции, нормы поведения военного человека эпохи наполеоновских войн, с другой - давал образец для подражания и оказывал влияние на образ жизни военной молодёжи того времени. Интересно, что сам Давыдов делал всё, чтобы его отождествляли с лирическим героем его же стихов. Недаром он разъезжал во главе своего партизанского отряда не в обычном армейском мундире, а в казачьем чекмене, алых чикчирах и с образом Николы Угодника на груди (дело здесь, конечно, не только в том, что крестьяне принимали его в гусарском мундире за француза). Не случайно, перейдя на службу в пехоту, он добивался права носить усы. Давыдов всегда заботился о своём образе поэта-партизана. Для утверждения этого образа он написал автобиографию «Некоторые черты из жизни Дениса Васильевича Давыдова», которую выдавал за чужое произведение (хотя все прекрасно знали, кто истинный автор, и обвиняли Давыдова в хвастовстве). Автобиография эта предшествовала сборнику его произведений и повествовала не столько о реальном Денисе Васильевиче, сколько о герое его стихов.

Конечно, в “гусарщине” нашли отражение в упрощённом и гиперболизированном виде многие черты автора, но всё же отождествлять Дениса Давыдова и героя его стихов неверно. Певец гусарских кутежей был умерен в питии, а в карты вообще не играл. Утверждение, что “Давыдов не искал авторского имени”, что “большая часть стихов его пахнет биваком” и что это лишь “пробные почерки пера, чинимого для писания рапортов”, также относится к “литературному” Давыдову. Известно, как тщательно работал Денис Васильевич над своими стихами. Он даже просил Жуковского их “поправить”.

Творчество Д.В. Давыдова являет собой яркую и самобытную страницу в истории русской литературы XIX века, оно оказало влияние на молодого Пушкина. “Как в полевых действиях Давыдова, - писал П.А. Вяземский, - так и в… языке Тугуты военные и литературные (Тугут - бездарный австрийский военачальник. - А.Т. ) найдут, вероятно, погрешности непростительные, ибо для них успех ничего не значит, когда он не выведен из поставленных правил, а вспыхнул под внезапным вдохновением”.

Литература

Гуковский Г.А. Пушкин и русские романтики. М., 1965.

Давыдов Д.В. Стихи и проза / Вступительная статья В.Орлова. М., 1977.

Семенко И.М. Поэты пушкинской поры. М., 1974.

Изучение пушкинской эпохи невозможно без обращения к жизни и творчеству Д.В.Давыдова (1784-1839) — «самого яркого светила второй величины на небосклоне русской поэзии» (Белинский).

Довольно долгое время Давыдов провёл на симбирской земле, любовался её красотами, скучал по ней, когда уезжал. Читая стихи Давыдова, попадаешь в особый мир чувств, мыслей, стремлений, поступков. В лирического героя влюбляешься сразу и навсегда. Сила обаяния? Может быть. А ещё то, чего нам не хватает в реальной жизни: пример бескорыстного служения Отчизне, умение искренне выражать свои чувства, преклоняться перед красотой.

Неординарная личность нашла один из способов своего самовыражения в «поэтической автобиографии». Попробуем приблизить к себе
Давыдова-лирика, пристально рассмотреть «резкие черты неподражательного слога», попытаться разгадать тайну обаяния его поэзии.

На первом этапе урока познакомимся с главными вехами жизненного пути поэта.

Биография Давыдова.

Детство Д.В.Давыдова совпало с концом царствования Екатерины Второй, молодость с царствованием Павла 1, а зрелость с царствованием Александра Первого и Николая Первого. Военную службу он начал в 1801 году юнкером. Пять лет был адъютантом князя Багратиона, а в 1812 году в чине подполковника уже командовал первым батальоном Ахтырского гусарского полка.

Накануне Бородинского сражения он получил от Багратиона с согласия Кутузова небольшой отряд, с которым начал партизанские
действия. Лев Толстой увековечил его на страницах романа «Война и мир» В образе партизана Василия Денисова.

Герой 1812 года, друг Пушкина и декабристов, Давыдов был участником почти всех войн, которые вела Россия при его жизни. Но царизм мстил ему за независимый образ мыслей, за антиправительственные сочинения. Недовольство и недоверие царя и высшего начальства вынудили Давыдова в 1823 году подать в отставку.

В надежде уйти от обиды он уехал в поволжскую глубинку, в село Верхняя Маза Сызранского уезда Симбирской губернии (ныне Радищевский район), где провёл последние десять лет своей жизни. Верхняя Маза была приданым жены Давыдова — Софьи Николаевны Чирковой, дочери генерала Н.А.Чиркова, которая стала женой поэта в 1819 году. Здесь Давыдов почувствовал себя свободным, независимым. Находясь в Москве, он рвался домой. В одном его письме читаем: «Страсть как опять хочется в Мазу. Мне скучно здесь, я в степь хочу. Вообразить не можешь, как меня обольстили мои симбирские и саратовские степи. Так бы и полетел туда, что, впрочем, я непременно сделаю».

Живя в Верхней Мазе, Денис Васильевич поддерживал тесные связи с прогрессивными дворянами. Это Ивашёвы, Татариновы, Языковы, Бестужевы. Желанным гостем поэт был в Ундорах, где жили родители декабриста Ивашёва, в Акшуате у Поливанова, товарища Лермонтова по университету, в Репьёвке, в восемнадцати верстах от Мазы, у А. В. Бестужева. Дружеские связи установились у Давыдова с поэтом Н.М.Языковым. Они познакомились в Москве на мальчишнике — прощании с холостой жизнью, устроенном Пушкиным перед свадьбой с Натальей Гончаровой.

Позже, в 1835 году, по свидетельству Гоголя, Александр Сергеевич прослезился, когда читал великолепное послание Николая Языкова «Денису Васильевичу Давыдову». Дружба поэтов была удивительна. Единение мыслей и чувств рождало у Дениса Васильевича такие строки, адресованные Языкову: «Вы мой душевный поэт, никто мне душу не возвышает более вас, ничто не ласкает моё сердце более ваших стихов».

Давыдов очаровал собою целое поколение современников. Когда Пушкин учился в лицее, он был уже офицером, прошедшим ряд сражений. Несмотря на разницу в годах (Давыдов был старше на пятнадцать лет), после войны 1812 года поэты подружились, и
Пушкин не переставал восхищаться «Денисом — храбрецом». Посылая «Историю Пугачёвского бунта» Давыдову, Пушкин сопроводил книгу
стихотворным признанием:

Тебе, певцу, тебе, герою!
Не удалось мне за тобою
При громе пушечном, в огне
Скакать на бешеном коне.
Наездник смирного Пегаса,
Носил я старого Парнаса
Из моды вышедший мундир:
Но и по этой службе трудной,
И тут, о мой наездник чудный,
Ты мой отец и командир.
«Д.В.Давыдову», 1836

«Он дал мне почувствовать, что можно быть оригинальным», — говорил Пушкин о Давыдове-поэте, вспоминая лицейские годы. Давыдов писал стихи всю жизнь, но написал их не более ста. В единственный прижизненный сборник включил лишь 39. Когда его спросили, почему он не издаёт известные стихи, поэт ответил: « … Их и без того все знают наизусть».

Особое место в поэтическом творчестве Давыдова занимают «гусарские песни». Поэт создаёт живой образ воина, чуждого светских условностей, весёлого, кипящего нерастраченными силами. Вместе с тем героем ранней лирики владеют высокие, благородные чувства — отвага, прямодушие, верность в дружбе. Всю гусарскую лирику пронизывает жаркое чувство любви к родине:

За тебя на чёрта рад,
Наша матушка Россия! ..

С темой войны и образом воина соотнесены любовные радости и огорчения, составляющие сюжеты Давыдовских «песен любви». Герой цикла элегий — всё тот же «воспитанник побед», ставший «робким пленником» прекрасной женщины. В стихотворении «Гусар»
поэт признаётся:

Напрасно думаете вы,
Чтобы гусар, питомец славы,
Любил лишь только бой кровавый
И был отступником любви …
Он часто храбрости огонь
Любовным пламенем питает-
И тем милей бывает он!

Оригинальным поэтом Давыдов был и в таком «негусарском» жанре, как элегия.

Вспомнить, какими особенностями обладает жанр элегии.
Лирическое стихотворение, проникнутое грустью. «Большая энциклопедия Кирилла и Мефодия»:
Элегия (греч. e/egeia) — 1) жанр лирической поэзии; в ранней античной поэзии — стихотворение, написанное элегическим дистихом, независимо от содержания; позднее — стихотворение грустного содержания. В новоевропейской поэзии сохраняет устойчивые черты: интимность, мотивы разочарования, несчастливой любви, одиночества, бренности земного бытия, определяет риторичность в изображении эмоций; классический жанр сентиментализма и романтизма.

Обратим внимание на этимологию слова, на устойчивые черты жанра. Расскажем о том, что в 1814-1817 годах Давыдов пишет цикл «песен грустного содержания», который посвящает юной танцовщице Александре Ивановой. Предложим познакомиться с «Элегией VIII» (1817) Давыдова.

Что отличает эту элегию от традиционной, созданной по канонам жанра?

Нет и следа от «мотивов разочарования, одиночества, бренности земного бытия». Невиданное ранее лирическое напряжение привносит поэт в элегию, «хмельное буйство выражений», по словам Николая Языкова. Вот как она начинается:
О, пощади! Зачем волшебство ласк и слов,
Зачем сей взгляд, зачем сей вздох глубокой,
Зачем скользит небережно покров
С плеч белых и с груди высокой?

Слышите ли вы здесь присущую элегии грусть?

Нет. Чувство облекается поэтом в словесную форму так умело, непосредственно и живо, что мы ощущаем, как герой замирает, немеет «при лёгком шорохе прихода» любимой. Дыхание его учащается, волнение от «сладкой муки» (красивый оксюморон) достигает предела:

Но ты вошла … и дрожь любви,
И смерть, и жизнь, и бешенство желанья
Бегут по вспыхнувшей крови,
И разрывается дыханье!
Как поэт передаёт своё состояние?

Элегия написана разностопным ямбом (чередуются строки шести-, пяти- и четырёхстояного ямба), она богата пиррихиями (почти в каждой строке встречаются одна или две стопы пиррихия). Перебои в ритме передают взволнованность, у лирического героя «разрывается дыханье».

Что вы можете сказать о поэтическом синтаксисе элегии?

Поэтический синтаксис усиливает передачу эмоций: множество риторических восклицаний, многоточий, риторический вопрос, многосоюзие. Особую выразительность придают такие стилистические фигуры, как анафора («О, пощади!», «Зачем сей взгляд … », «Зачем скользит … » и др.) И градация («Я гибну без того, / Я замираю, я немею », «И смерть, и жизнь, и бешенство желанья »).

Показать, какое яркое, сильное чувство испытывает лирический герой, автору помогает звукопись. Предложим ученикам определить,
какие звуки дают возможность автору передать «дрожь любви», трепет и нежность. Ласкающие наш слух сонорные переполняют стихотворение. Из 96 слов произведения звук «л» содержится в двадцати одном, «м» — в одиннадцати, звук «н» — в пятнадцати. Таким образом, нежные, плавные сонорные встречаются в половине слов, составляющих текст элегии.

Расскажем ребятам о том, что увлечение Александрой Ивановой закончилось для поэта печально: она предпочла другого. Не меньшего
напряжения чувств потребовал роман с шестнадцатилетней Лизой Злотницкой, Унижаясь перед императором, Давыдов пишет прошение об аренде — деньгах, необходимых для женитьбы. Обещание назначить аренду поэт получил, но вскоре Лиза предпочла Давыдову князя Петра Голицына. Милый образ изменницы долго терзал сердце поэта. Но свою обиду он укрывал от посторонних глаз:

Неужто думаете вы,
Что я слезами обливаюсь,
Как бешеный кричу: увы!
И от измены изменяюсь? .

Простите! Право, виноват!
Но если б знали, как я рад
Моей отставке благодатной.
«Неверной», 1817

На следующем этапе урока группа подготовленных учащихся представляет небольшую литературно-музыкальную композицию. Звучит пьеса Людвига ван Бетховена «К Элизе». На экране мультимедиа появляются слова: «Страсть есть преобладающее чувство в песнях любви Давыдова; но как благородна эта страсть; какой поэзии и грации исполнена она в этих гармонических стихах … Боже мой, какие грациозно-пластические образы» (Белинский).

В мазинский период жизни Денис Васильевич часто бывал в Симбирске. Здесь он пережил увлечение местной красавицей — помещицей С.А.Кушкиной. Он посвятил ей несколько стихотворений: «Душенька», «NN» («Вы хороши! Каштановой волной … »), «С.А.Кушкиной» и другие.

С.А.Кушкина очаровательна: «высокое чело», густые ресницы, горящие уста, «каштановой волной» падает локон «на свежие ланиты», величавая осанка. Но в каждом из названных стихотворений автор подчёркивает божественность, неземное начало «изгнанницы небес». Он признаётся:

Но я гусар … я б вас любить не мог,
Простите: для меня вы слишком
неземная!

Перечитывая строки, посвящённые С.А.Кушкиной, вновь убеждаемся в справедливости слов Белинского о том, что Давыдов создавал «грациозно-пластические» образы. «Вы личиком — пафосский бог», — пишет о симбирской красавице поэт, сравнивая её с Афродитой: «Не вы ль оригинал живой / Очаровательной хариты, / Кановы созданной рукой?» — спрашивает он в стихотворении «NN», ассоциируя героиню с одним из скульптурных образов Антонио Кановы. Предпослав стихотворению «Душенька» эпиграф — слова В.А.Жуковского о Мадонне Рафаэля, Давыдов настроил читателя на восприятие героини как божества. Он преклоняется перед «прекрасной» (хотя доля иронии по отношению к своему чувству всё же проскальзывает):

Я, как младенец, трепетал
У ног её в уничиженье
И омрачить богослуженье
Преступной мыслью не дерзал.
Ах! Мне ль божественной к стопам
Несть обольщения искусства?
Я весь был гимн, я весь был чувство,
Я весь был чистый фимиам …
1829

В письме Жуковскому Давыдов расскажет о своём отношении к С.А.Кушкиной: «Ты поэт, следственно, знаешь, что можно восхищаться красотой и петь её без малейшего чувства любви. Словом, я пел эту красавицу, как ты описывал нам некогда Корреджиеву Мадонну
Дрезденской галереи».

Обратим внимание детей на умение Даныдова поэтизировать красоту в различных её проявлениях. В подтверждение приведём слова самого поэта, которыми он заканчивает автобиографию: «Снова мир — и Давыдов опять в степях своих, опять гражданин, семьянин, пахарь, ловчий, стихотворец, поклонник красоты во всех её отраслях — в юной деве ли, в произведениях художеств, в подвигах ли, военном или
гражданском, в словесности ли, — везде слуга её, везде раб её, поэт её. Вот Давыдов».

О последнем цикле стихов любовной лирики Давыдова расскажем ниже.

В 1833-1836 годах Давыдов пишет цикл стихов, посвящённый пензенской красавице Евгении Зопотарёвой. Он открывается четверостишием, в котором ярко проявилась оригинальность поэта, непосредственность в выражении эмоций:

Вошла, как Психея, томна и стыдлива,
Как юная пери, стройна и красива, —
И шёпот восторга бежит по устам,
И крестятся ведьмы, и тошно чертям!
1833

Золотарёва была последней, неистовой, безрассудной, мучительной любовью поэта. Семья Давыдовых жила тогда в имении Верхняя Маза. Однажды на святочной неделе поэт помчался за двести верст в Пензенскую губернию навестить своего сослуживца по партизанскому отряду Дмитрия Бекетова и здесь встретился с его племянницей, двадцатидвухлетней ЕвгениейЗолотарёвой. Денис Васильевич помнил о том, что он стоит на пороге своего пятидесятилетия, что давно женат, что у него шестеро детей и репутация примерного семьянина, но ничего не мог поделать с нахлынувшими чувствами:

я вас люблю так, как любить вас должно:

Наперекор судьбы и сплетней городских,
Наперекор, быть может, вас самих,
Томящих жизнь мою жестоко и безбожно.
Я вас люблю, — не опою, что вы
Прекрасней всех, что стан ваш негой дышит,
Уста роскошствуют и взор востоком пышет,
Что вы поэзия от ног до головы.
Я вас люблю без страха, опасенья
Ни неба, ни земли, ни Пензы, ни Москвы, —
я мог бы вас любить глухим, лишённым зренья …
Я вас люблю затем, что это — вы!
1834

Страстный роман с самого начала был обречён на печальную развязку. Так он и закончился. Не в силах ничего изменить в их отношениях,
они будут рваться друг к другу и понимать, что соединение двух сердец невозможно, будут писать пылкие сбивчивые письма, мучиться
разлукой и ревностью. Наконец, Евгения в отчаянии выйдет замуж за немолодого отставного драгунского офицера Василия Манцева.

Но памятью об этой любви останется большой цикл стихотворений, пылкий и нежный. Жемчужина этого цикла — «Я вас люблю так,
как любить вас должно … »: романс «Не пробуждай, не пробуждай … ».

Давыдов искал забвения и не находил. Поэзия навсегда ушла из его жизни. Он до самой смерти не написал больше ни одного любовного стихотворения, кроме этого, прощального:

Прошла борьба моих страстей,
Болезнь души моей мятежной,
И призрак пламенных ночей
Неотразимый, неизбежный,

И милые тревоги милых дней,
И языка несвязный лепет,
И сердца судорожный трепет,
И смерть, и жизнь при встрече с ней! ..
Исчезло всё! — Покой желанный
У изголовия сидит …
Но каплет кровь ещё из раны,
И грудь усталая и ноет, и болит!
«Выздоровление», 1836

Неподдельность,естественность,искренность — вот что отличает стихи Давыдова. Он был мастером художественной формы, хотя и заверял, что мало обращает внимания на отделку своих творений. Однако его рукописи свидетельствуют об обратном. В творчестве находило воплощение состояние «душевного восторга». Отсюда стремительность стиховых темпов, «незастенчивость» слов и выражений. Недаром П.А.Вяземский сравнивал «пылкий стих» Давыдова с пробкой, вырывающейся из бутылки шампанского.

Итак, в конце подытожим основные особенности творчества Давыдова:

1. Впервые создан образ лирического героя-гусара: прямодушного, чуждого светских условностей воина, патриота, юного лихого наездника, кипящего нерастраченными силами. Это было новое осмысление «высокого» начала: геройство, соединённое с «чаркой»; истинное служение родине.
2. В любовной лирике писал в традиционных жанрах (элегия, послание, романс). Но разрушал установившиеся нормы, расширял рамки жанра. Так, элегия до Давыдова — песня грустного содержания. Он привнёс невиданное лирическое напряжение.
3. Раскованность, свобода, отсутствие ориентации на традицию обусловили следующие художественные особенности:
— смелую лексику, острословие;
— разнообразие стилистических фигур;
— внезапные интонационные переходы;
— бойкий, гибкий поэтический слог, сохраняющий опенки разговорной речи, стремительный стихотворный темп.

В историю русской литературы вошел как создатель жанра "гусарской лирики" (песни, любовные элегии, сатирические стихи) и создал новый тип героя - воина-патриота, человека деятельного, свободолюбивого, открытого ("Гусарский пир", "Песня старого гусара", "Полусолдат", "Бородинское поле"). Последнее, написанное в 1829, считается одной из лучших исторических элегий русской романтической поэзии. Давыдов создал всего около пятнадцати «гусарских» песен и посланий. Объём его творчества вообще невелик, но след, оставленный им в русской поэзии, неизгладим.

Как поэт Давыдов пришел в литературу со своим лирическим героем, со своим жанром, со своим стилем. Основная его тема - военная - была далеко не новой в русской поэзии. «Военная труба» звучала в многочисленных одах и эпопеях русского классицизма. Но Давыдов подошел к этой традиционной теме с иной стороны. Он поэтически раскрыл быт и психологию воина. В эмоциональной поэ­зии Давыдова, опирающейся на жизненный опыт автора, возникает оригинальный образ «гусара», лихого наездника и удалого рубаки, скрывающего, однако, под этой молодеческой внешностью благо­родные свойства воина-патриота, сознание воинского долга и воин­ской чести, мужество и бесстрашие, отрицание светских условностей и своеобразное вольнолюбие.

«Гусарство» Давыдова определило и особые формы его поэзии. Вместо героической эпопеи и хвалебной оды, этих основных жанров батальной поэзии классицизма, поэт создает жанр «гусарской» песни, свободной от ставшей трафаретом официальной героики, от деклама­ционно-патетического стиля («Гусарский пир», 1804; «Песня», 1815; «Песня старого гусара», 1817). Нарочитая простота в трактовке военной тематики открывала в его песни доступ просторечию, во­енным профессионализмам, элементам солдатского фольклора. Этот демократический стиль сближал произведения Давыдова и Крылова. Гусарские песни Давыдова широко расходились в списках, но были напечатаны только в 1832 г.

Именно с Денисом Давыдовым и с его поэзией связано и наше особенное культурологическое отношение к самому понятию «гусар». Представленный Давыдовым гусар - это, собственно, первый в русской литературе живой образ воина, воссозданный путём словесного творчества. В стихах «поэта-воина» фактически нет ни одного описания сражения (какие есть у «невоинов» Батюшкова или Пушкина). Он часто ограничивается упоминанием неких «опорных» деталей военного быта («Сабля, водка, конь гусарский…») и охотнее воспевает не «сечу», а «биваки»…

Литературная известность поэта-гусара, бездумного храбреца и безудержного гуляки, как-то слилась с партизанской славой Давыдова и превратилась в своеобразную легенду - пожалуй, оправданную с точки зрения чисто поэтической, но не выдерживающую проверки биографией Дениса Васильевича.

“Стукнем чашу с чашей дружно,
Нынче пить еще досужно”…
или
“Ни полслова, дым столбом,
ни полслова, все мертвецки
пьют и преклонясь челом
засыпают молодецки ”.
Или так:
“Ради бога, трубку дай
Ставь бутылки перед нами,
Всех наездников сзывай
Закрученными усами”…

Поэзия героя-партизана отразила патриотический подъем антина­полеоновских войн. В этом был секрет большой ее популярности в свое время. Но патриотизм Давыдова не стал революционным. Узким оказался и диапазон его «гусарской» лирики, не отразившей патриотического народного подъема в годы Отечественной войны 1812 г. Не смог сделать этого поэт и в более поздних произведениях на ту же тему (отрывок «Партизан», 1826).

Широкую известность получило одно из последних стихотворений Давыдова-«Современная песня» (1836). Автор выступил против либеральных общественных настроений, но направил основной удар против тех, кто на словах «корчит либерала», а на деле «мужиков под пресс кладет вместе с свекловицей». Он дал в руки демократов ряд острых сатирических формул для борьбы с либерализмом.

Жанром песни не исчерпывается творчество Давыдова. Но и на традиционные жанры элегии, дружеского послания он наложил печать своей творческой индивидуальности, сообщив им характер своеобразного «гусарства».

Оригинальны военно-мемуарные очерки Давыдова: «Опыт теории партизанского действия» (1821), «Дневник партизанских действий 1812 г.» (опубл. 1860). И здесь он в противовес официальной истори­ографии стремится дать картину войны в ее будничной правде. А. С. Пушкин усматривал в этих очерках «резкие черты неподражае­мого слога», а В. Г. Белинский ставил Давыдова в ряд с лучшими прозаиками русской литературы.

В стихотворении Давыдова «Ответ» (1826, опубл. 1840) мы находим такое авторское самоопределение: «Я не поэт, я - партизан, казак».

Лирика Давыдова по интонации стремительная, темпераментная, по речи непринуждённая, нарочито огрублённая гусарским жаргоном, - реакция на гладкопись салонной поэзии сентиментализма. Яркий её образец - стихотворение «Решительный вечер», (1818), в котором есть такие выражения: «как зюзя натянуся», «напьюсь свинья свиньёй», «пропью прогоны с кошельком».

Для Давыдова главное - не поразить эффектом «военных» словечек, а блеснуть «натурой» гусара, умеющего мертвецки пить и жизнерадостно умирать, лихого забияки и в то же время героя.

У Давыдова колорит одних слов не оказывает влияния на другие; для него существует принципиальная разница между словами разного стиля и она. Он даже стремится к тому, чтобы контрасты были заметны: «Ради Бога и… арака //Посети домишко мой!» .

«Понтируй, как понтируешь, фланкируй, как фланкируешь…»

Я люблю кровавый бой,

Я рождён для службы царской.

Сабля, водка, конь гусарский

С вами век мой золотой.

За тебя на чёрта рад

Наша матушка – Россия

Пусть французы удалые

К нам пожалуют ха-ха!!!

Героические маршевые интонации сменяются шутливыми или эпикурейскими. Неровность стиля резко подчёркивается:

Пусть мой ус, краса природы,

Чернобурый, в завитках,

Иссечётся в юны годы

И исчезнет, яко прах!

(«Бурцову. В дымном поле, на биваке…»)

Лирика

Литературная деятельность Давыдова выразилась в целом ряде стихотворений и в нескольких прозаических статьях.

Успешные партизанские действия в войну 1812 прославили его, и с тех пор он создает себе репутацию «певца-воина», действующего в поэзии «наскоком», как на войне. Эта репутация поддерживалась и друзьями Давыдова, в том числе и Пушкиным. Однако «военная» поэзия Давыдова ни в какой мере не отражает войны: он воспевает быт тогдашнего гусарства. Вино, любовные интриги, буйный разгул, удалая жизнь - вот содержание их.

В таком духе написаны «Послание Бурцову», «Гусарский пир», «Песня», «Песня старого гусара». Важно заметить что именно в вышеперечисленных работах своих Давыдов проявил себя как новатор русской литературы, впервые использовав в рассчитанном на широкий круг читателей произведении профессионализмы (например в описании гусарского быта используются гусарские названия предметов одежды, личной гигиены, названия оружия). Это новаторство Давыдова напрямую повлияло на творчество Пушкина, который продолжил эту традицию.

Денис Давыдов был мастером стихотворных каламбуров и известным на всю русскую армию острословом, задевавшим высших сановников и самого царя. Недаром в фильме «Гусарская баллада» его друг и соратник - поручик Ржевский. Этот персонаж появился в 1941 году. По словам его автора А. Гладкова, он «весь вышел» из одного стихотворения Д. Давыдова 1818 года - «Решительный вечер».

Наряду со стихотворениями вакхического и эротического содержания у Давыдова были стихотворения в элегическом тоне, навеянные, с одной стороны, нежной страстью к дочери пензенского помещика Евгении Золотаревой, с другой - впечатлениями природы. Сюда относится большая часть лучших его произведений последнего периода, как-то: «Море», «Вальс», «Речка».

Кроме оригинальных произведений, у Давыдова были и переводные - из Арно, Виже, Делиля, Понс-де-Вердена и подражания Вольтеру, Горацию, Тибуллу.

Проза

Прозаические статьи Давыдова делятся на две категории- статьи, носящие характер личных воспоминаний, и статьи историко-полемические. Из первых наиболее известны: «Встреча с великим Суворовым», «Встреча с фельдмаршалом графом Каменским», «Воспоминание о сражении при Прейсиш-Эйлау», «Тильзит в 1807 г.», «Дневники партизанских действий» и «Записки о польской кампании 1831 г.». По ценности сообщаемых данных эти военные воспоминания и до сих пор сохрняют значение важных источников для истории войны той эпохи. Ко второй категории относятся: «Мороз ли истребил французскую армию», «Переписка с Вальтер-Скоттом», «Замечания на некрологию H. H. Раевского» и некоторые другие.

Собрания сочинений Давыдова выдержали шесть изданий; из них наибольшей полнотой отличаются трёхтомные издания 1860 и 1893, под ред. А. О. Круглого (прил. к журн. «Север»). Издание «Записок» по цензурным соображениям было осуществлено в Брюсселе в 1863 году князем Петром Долгоруковым.