Читать танковое сражение дубно. Танковое сражение под Дубно – Луцк – Броды. Отрывок, характеризующий Битва за Дубно - Луцк - Броды

Каждый советский человек еще со школьной скамьи наизусть
выучивал дату 12 июля 1943 года. В этот день, как утверждала
официальная советская историография, в районе Прохоровки состоялось
величайшее танковое сражение Второй мировой войны. С обеих сторон
в нем приняли участие около полутора тысяч танков. Хребет
фашистским танковым войскам был переломан. Окончательное
крушение потерпел распускавшийся гитлеровской пропагандой миф о
том, что "лето – пора побед германской армии".
Однако, было и другое "Величайшее
танковое сражение"… Описывая боевые
действия на Юго-Западном фронте в июне 1941
года, маршал Жуков делает советским
историкам серьезное замечание: "Наша
историческая литература как-то мимоходом
касается этого величайшего приграничного
сражения начального периода войны с фашистской Германией.
Следовало бы детально разобрать оперативную целесообразность
применения здесь контрудара механизированных корпусов по
прорвавшейся главной группировке врага и организацию самого
контрудара. Ведь в результате именно этих действий наших войск на
Украине был сорван в самом начале вражеский план стремительного
прорыва к Киеву. Противник понес тяжелые потери и убедился в
стойкости советских воинов, готовых драться до последней капли
крови" ("Воспоминания и размышления", с. 259). Проблема в том, что
руководящая и направляющая линия в истории войны определена четко:
величайшее сражение состоялось под Прохоровкой. Поэтому никакого
детального разбора того величайшего сражения, которое упомянул ПК.
Жуков, не последовало. И так все ясно. Только по прошествии
пятидесяти лет была дана подлинная оценка событиям, имевшим место
в июне 1941 года в районе Дубно.

Итак, 23 июня 1941 года, в результате вклинивания 1-й танковой
группы Клейста в стык между Владимир-Волынским и Струмиловским
укрепрайонами в советской линии фронта была пробита большая брешь.
Разрыв в полосе 5-й и 6-й армий не только мог быть использован
противником для выхода им в тыл. Его главная опасность заключалась в
том, что он мог стать удобным трамплином для стремительного
немецкого броска на Киев. Командование Юго-Западного фронта,
хорошо осознавая нависшую угрозу, предпринимало соответствующие
неотложные меры. Меры эти были четко сформулированы в директиве
№ 3: войскам всеми силами перейти в контрнаступление и перенести
боевые действия на территорию противника. Тем более что
соотношение сил сулило быстрый и решительный успех. Поэтому ни
представитель Ставки Главного Командования, ни командующий фронтом

не сомневались в том, что одержат над зарвавшимся
агрессором грандиозную победу.
"Создавшееся положение, – вспоминал Г.К. Жуков, – было детально
обсуждено на Военном совете фронта. Я предложил М.П. Кирпоносу
немедленно дать предварительный приказ о сосредоточении
механизированных корпусов для нанесения контрудара по главной
группировке группы армий "Юг", прорвавшейся в районе Сокаля. К
контрудару привлечь всю авиацию фронта и часть дальней
бомбардировочной авиации Главного Командования. Командование и
штаб фронта, быстро заготовив предварительные боевые распоряжения,
передали их армиям и корпусам" (Там же, с. 252). Только начальник
штаба фронта генерал-лейтенант М.А. Пуркаев, как тогда говорили,
"поддался паникерским настроениям", предлагая вместо наступления
поставить главные силы фронта в оборону. Но большинство на Военном
совете отклонило его предложение. В самом деле, какие у Пуркаева
имелись основания для паники? 1-я танковая группа Клейста всего
имела 700 боевых машин. А в распоряжении командования Юго-
Западного фронта находилось шесть механизированных корпусов, в
составе которых насчитывалось около 4 000 танков. Правда, при таком
подавляющем превосходстве, представлявшем собой огромный плюс,
был и минус – разбросанность частей и подразделений мехкорпусов на
весьма значительном удалении друг от друга. Поэтому прежде чем
бросать в бой, их следовало собрать в ударные группировки.
По разработанному командованием Юго-Западного фронта плану, 4-
й, 8-й и 15-й мехкорпуса с приданными стрелковыми частями должны
были нанести удар в правый фланг немецкой танково-механизирован-
ной группировки из района Броды на Радехов и Сокаль, а также оказать
помощь окруженной 124-й стрелковой дивизии. 9-й, 19-й и 22-й
мехкорпуса, 36-й и 27-й стрелковые корпуса и 1-я противотанковая
бригада атаковали левый немецкий фланг из района Луцк – Ровно на
Владимир-Волынский, среди прочего имея задачу вызволить из
окружения 87-ю стрелковую дивизию. Но суровая действительность
заставила в буквальном смысле на ходу корректировать казавшийся
тщательно выверенным план. 4-й мехкорпус, которым командовал
генерал-майор А.А. Власов, находился на левом фланге фронта, в
районе Львова, действуя в полосе 6-й армии. Из его состава
командование предполагало выделить ядро – 8-ю танковую дивизию.
Остальным частям корпуса предстояло продолжать бои на ранее
занимаемых участках.

15-й мехкорпус генерал-майора И.И. Карпезо располагался в районе
Броды и частью своих сил уже втянулся в бои. 22-й механизированный
корпус под командованием генерал-майора С.М. Кондрусева был
сосредоточен в районе Луцка. А вот остальным трем предстояло

совершить марши по 200-300 километров до линии фронта, чтобы иметь
возможность принять участие в предстоящем сражении. 8-й мехкорпус
генерал-лейтенанта Д.И. Рябышева начал выдвижение из Дрогобыча,
что в 300 километрах от назначенного пункта сосредоточения. Порядка
150 километров предстояло пройти 9-му мехкорпусу под
командованием генерал-майора К.К. Рокоссовского. Но хуже всех
пришлось 19-му мехкорпусу, которым командовал генерал-майор Н.В.
Феклснко. Его корпус находился в 400 километрах от линии фронта, в
Винницкой области.
Форсированные марши, не предусмотренные никакими уставными
нормами, приводили к излишне высоким вне боевым потерям матчасти
от поломок и аварий, растягиванию и отставанию подразделений, а
значит – к изначальной потере полноценного управления мехкорпусами
их командирами. Не говоря уже о вышестоящих штабах. Поэтому
атакующие войска не удалось собрать в единую, мощную группировку.
По согласованию с представителем Ставки Главного Командования на
Юго-Западном фронте, не дожидаясь подхода ряда мехкорпусов, утром
24 июня перешел в наступление 15-й механизированный корпус
генерала И.И. Карпезо. Поскольку вовремя сосредоточить все
подчиненные ему части не получилось, Карпезо выполнял
поставленную корпусу задачу по овладению Радеховым силами 10-й
танковой дивизии генерал-майора С.Я. Огурцова. Остальные только
подтягивались к району боя. К тому же дивизия Огурцова действовала
не в полном составе. Ее батальон тяжелых танков, имевший на
вооружении КВ, безнадежно отстал не марше. Ситуация усугублялась
отсутствием точных данных о противнике.
Бывший комбат З.К. Слюсаренко писал в
воспоминаниях, как его батальон вместо
Радехова направили в Броды: "Нам предстояло
пройти около 60 километров. Средняя скорость
КВ 20-25 километров в час. Дорога песчаная,
день жаркий... В таких условиях не реже чем
через час работы двигателя необходимо
промывать масляные фильтры... Приказ,
разумеется, мы выполнили, но какой ценой!
Более половины машин застряли в пути из-за технических
неисправностей. Высланная же мною вперед разведка вернулась с
сообщением, что противника в Бродах и его окрестностях не
обнаружено. Не успели мы, как говорится, дух перевести, получили
новый приказ – немедленно вернуться обратно, в прежний район
обороны, идти форсированным маршем. На подготовку отводилось три
часа" ("Последний выстрел", Воениздат, 1974г., с. 27).

Танкисты Огурцова сражались самоотверженно, но понесли
невосполнимые потери и вынуждены были выйти из боя. Остальные
части корпуса вступали в сражение по мере своего прибытия на
исходные позиции 25, 26 и 27 июня. Затем к ним на помощь из района
Львова подошла 8-я танковая дивизия 4-го мехкорпуса. Немецкое
командование, заметив выдвижение к своему правому флангу крупных
сил противника, отказалось от тактики встречных боев и занялось
организацией прочной противотанковой обороны. Поэтому атакующим
советским танковым частям удалось вклиниться в оборонительные
порядки немцев лишь на несколько километров. Дальнейшее
продвижение парировалось ожесточенным сопротивлением
сосредоточенных на оборонительном рубеже немецких войск. Все атаки
частей 4-го и 15-го мехкорпусов привели только к огромным потерям в
живой силе и технике.
Схожим образом проходили боевые действия 22-го мехкорпуса на
левом фланге танкового клина противника северо-западнее Луцка. К
началу атаки генералу Кондрусеву не удалось собрать все свои войска.
41-я танковая дивизия корпуса находилась в отрыве от основных сил в
районе Мацеюв – ст. Кошары и вообще не приняла участия в
наступлении. Как уже отмечалось выше, немцы просчитали намерения
советского командования и подготовили на пути атакующих частей
корпуса Кондрусева надлежащую противотанковую оборону. Как
только все наличные силы 22-го мехкорпуса втянулись в затяжной бой,
14-я немецкая танковая дивизия предприняла обходной маневр и
обрушила левый фланг противника. Советские войска, понеся
значительные потери, отошли за реку Стырь.
Пока по флангам 1-й танковой группы шли ожесточенные бои,
Клейст продолжал в центре развивать прорыв в оперативную глубину.
25 июня немецкие танки ворвались в Дубно, пройдя за три дня около
150 километров. Развитие немецкого наступления заставило генерал-
полковника М.П. Кирпоноса пороть горячку и бросать на фланги
противника все вновь прибывшие в район боев свежие силы. Утром 26
июня 9-й мехкорпус из района Клевань-Олыка нанес контрудар в
направлении Дубно. Ему противостояли те же 13-я и 14-я немецкие
танковые дивизии, накануне отразившие наступление 22-го мехкорпуса.
Образ их действий не изменился. Встав в жесткую оборону, немцы
смогли сдержать атаки 9-го мехкорпуса. Все последующие дни в полосе
9-го мехкорпуса шли затяжные, позиционные бои. Продвижение вперед
было незначительным. Только 20-й танковой дивизии полковника М.Е.
Катукова выпал заметный успех. В своих мемуарах он записал: "Первая
победа под Клеванью обошлась нам дорого... В этом неравном бою мы
потеряли все наши "бэтушки" ("На острие главного удара", Воениздат,
1976 г., с. 82). Сражавшаяся против танкистов Катукова 13-я танковая

дивизия противника также понесла большие потери. Но этот отдельный
успех не мог изменить обстановку в целом.
Наступление 19-го механизированного корпуса генерал-майора Н.В.
Фекленко должен был поддерживать 36-й стрелковый корпус генерал-
майора П.В. Сысоева. Поскольку до прибытия на фронт корпусу
Фекленко пришлось совершить марш протяженностью почти 400
километров, с его сосредоточением повторилась все та же история.
Утром 26 июня на исходные позиции в районе Ровно удалось выйти
только 43-й танковой дивизии полковника И.Г. Цибина. Подхода прочих
частей можно было ожидать не ранее, чем через сутки, а то и двое. Но
времени, конечно, не было. Тем не менее, танкистам 19-го мехкорпуса
пришлось потратить несколько часов на приведение в порядок матчасти
и на отдых после тяжелого марша. Во второй половине дня подошла
часть 40-й танковой дивизии полковника М.В. Широбокова.
Наступление началось около 18.00 и имело первоначальный успех.
Советские танки подошли почти к окраинам Дубно, тесня 11-го
танковую дивизию противника.
Однако немцы вовремя разрушили переправы через реку Иква.
Поэтому стремительный прорыв на плечах отступающего противника
сорвался. Поскольку ни 9-й, ни 22-й мехкорпуса добиться успеха не
смогли, советское командование опасалось обнажения правого фланга
выскочившего далеко вперед корпуса Фекленко и отдало приказ отойти
на исходные позиции. 26 июня новый удар обрушился и на правый
немецкий фланг, где ранее уже потерпели поражение 4-й и 15-й
мехкорпуса. Из района Броды перешел в наступление 8-й
механизированный корпус. Задача генералу Д.И. Рябышеву была
поставлена более разумно. Так как в центре обозначился глубокий
немецкий прорыв, корпус Рябышева нацеливался не на Радехов и
Сокаль, где немцы были готовы с удовольствием встретить его удар, а
на Берестечко, с выходом в тыл прорвавшимся на Дубно подвижным
частям противника.
Но, как и корпус Фекленко, 8-й мехкорпус должен был вступать в
бой с ходу, после изнурительного 300-километрового марша. Генералу
Рябышеву не дали времени ни на сбор всех своих сил, ни на
организацию надлежащей разведки. Корпус еще до вступления в бой
понес непредвиденно высокие вне боевые потери от поломок и аварий.
В отличие от своих незадачливых предшественников из 4-го и 15-го
мехкорпусов корпус Рябышева имел несомненный первоначальный
успех. В первые часы сражения удерживавшая на этом участке правый
фланг 48-го мотокорпуса 57-я немецкая пехотная дивизия была разбита.
Преодолевая яростное сопротивление противника, танки Рябышева к
исходу дня продвинулись вперед на 20 километров. Фактически
поставленная перед 8-м мехкорпусом боевая задача была выполнена.

Гитлеровцы были вынуждены бросить против нашего контрудара всю
свою авиацию, что только и спасло их от разгрома.
К исходу 26 июня немцам удалось
остановить дальнейшее продвижение
корпуса Рябышева. Повсеместно
неудачные атаки мехкорпусов заставили
Военный совет фронта наконец
прислушаться к доводам М.А. Пуркаева.
Командование Юго-Западного фронта
склонялось к решению прекратить
бесполезные контрудары, силами 27-го,
31-го и 36-го стрелковых корпусов создать прочную оборону, а
мехкорлуса отвести в тыл и готовить к последующему
контрнаступлению. Но так как никаких указаний из Москвы об отмене
директивы № 3 не поступало, находившийся в штабе фронта
представитель Ставки продолжал требовать ее выполнения. Сам Г.К.
Жуков так мотивировал свои требования: "В связи с выходом передовых
частей противника в район Дубно генерал Д. И. Рябышев получил
приказ повернуть туда свой 8-й корпус. 15-й механизированный корпус
нацеливал основные силы в общем направлении на Берестечко и далее
тоже на Дубно. В район Дубно направлялись и подходившие 36-й
стрелковый и 19-й механизированный корпуса. Ожесточенное сражение
в районе Дубно началось 27 июня".
Итак, разбросанному на широком фронте под Берестечко корпусу
Рябышева предстояло в считаные часы без отдыха и сна выйти из боя,
собраться и выдвинуться на 50 километров севернее к новым исходным
позициям. На его место должен был стать корпус Карпезо, изрядно
потрепанный в предыдущих боях у Радехова. Причем наступать ему
предстояло на хорошо организованную оборону противника. Хотя это
вовсе не означало, что 8-й мехкорпус ожидало более легкое дело.
Немецкое командование не сомневалось в том, что атаки русских на
Дубно будут продолжаться, и позаботилось об организации
соответствующей встречи. Кроме того, по новой повторить все свои
контрудары предстояло правофланговым корпусам Кондрусева,
Рокоссовского и Фекленко.
Очевидно, что к назначенным штабом фронта 9 часам утра 27 июня
8-й мехкорпус прибыть в назначенный район не мог. Но поскольку
приказ надо было выполнять, пришлось на основе имевшихся под рукой
частей – 34-й танковой дивизии полковника И.В. Васильева, одного
танкового и одного мотоциклетного полка сформировать подвижную
группу под командованием бригадного комиссара Н.К. Попеля и
бросить ее в наступление. Так или иначе, но ранее расхлебанная под
Дубно каша заваривалась вновь. Начавшись 27 июня, ожесточенные бои

продолжались и 28-го, и 29-го и 30-го. Немцам пришлось
дополнительно перебросить в район сражения 55-й армейский корпус.
Усилившееся давление на фланги вынудило их остановить свой
танковый клин, острие которого достигло Острога, что в 60 километрах
восточнее Дубно. Немцев спасло только полное отсутствие
взаимодействия между атакующими советскими частями. Поэтому,
сдерживая один из мехкорпусов позиционными боями, они бросали
свои подвижные части на другой.
В итоге 29 июня часть 8-го мехкорпуса, находившаяся под
командованием Рябышева, оказалась в окружении. 30 июня немцы
сомкнули кольцо вокруг подвижной группы Попеля. Поскольку тремя
днями раньше представитель Ставки отбыл в Москву, командование
Юго-Западного фронта приняло решение как можно скорее выводить
оставшиеся мехкорпуса из боя. Так 1 июля завершилось это величайшее
танковое сражение Второй мировой войны. Слово Г.К. Жукову: "Нашим
войскам не удалось полностью разгромить противника и приостановить
его наступление, но главное было сделано: вражеская ударная
группировка, рвавшаяся к столице Украины, была задержана в районе
Броды – Дубно и обессилена" (Там же, с. 256). Но в мемуарах Г.К.
Жукова не упоминается одно очень важное событие. На следующий
день после завершения сражения под Дубно застрелился член Военного
совета комиссар Н.Н. Вашугин. Зачем он это сделал, если рвавшаяся к
столице Украины вражеская ударная группировка была задержана и
обессилена?
Вот как вспоминал об этом сражении маршал П.А. Ротмистров:
"Механизированные корпуса Юго-Западного фронта вступили в это
сражение после 200-400 километровых маршей в условиях господства в
воздухе авиации противника. Ввод в сражение этих корпусов
осуществлялся без должной организации наступления, без разведки
противника и местности. Отсутствовала авиационная и должная
артиллерийская поддержка. Поэтому противник имел возможность
отражать атаки наших войск поочередно, маневрируя частью своих сил,
и одновременно продолжать наступление на неприкрытых
направлениях" ("Время и танки", Воениздат, 1972г., с. 46). Подлинная
задача дубненского сражения заключалась в разгроме немецких
ударных группировок. Она далеко выходила за рамки обычных
контрударов. Четыре тысячи танков для контрудара многовато. Зато в
самый раз при стремлении перехватить инициативу у противника и
переломить ход боевых действий в свою пользу.
Бесспорно, что шансы на победу были абсолютно реальными. Даже
без более мощной авиации. Без дополнительных стрелковых корпусов.
Наличных сил было более чем достаточно. Требовалось только не
распоряжаться ими в пожарной спешке. Благо, ничего особенно

угрожающего на Юго-Западном фронте в первые два дня войны не
произошло. Стало быть, какое-то время в запасе имелось. Прежде всего
один принципиальный момент. Ведь с самого начала и командованию
фронта, и представителям Ставки было ясно, что единовременное
сосредоточение мехкорпусов невозможно. Да, обстановка не позволяла
ждать. Ждать – значило развязывать руки противнику. Но из этого не
следовало, что надо было спешно бросать в бой то, что у нас самих
имелось на данный момент под рукой. Можно было принять иное
решение.
Г.К. Жуков упоминал в мемуарах о том, что начальник штаба фронта
М.А. Пуркаев резко возражал против спущенных из Москвы директив.
А ведь он не мог не знать, что Жуков не из тех людей, кому можно
резко возражать. Мотивы Пуркаева понятны: будучи опытным и
грамотным генштабистом, он, должно быть, локти себе кусал от досады
на то, что у него отнимают возможность одержать верную победу.
Смысл его предложений был достаточно прост. Пока мехкорпуса будут
подтягиваться к исходным позициям, задержать движение немецкого
танкового клина путем организации сильной противотанковой обороны.
Ведь именно в этих целях еще до войны создавались подвижные
артиллерийские бригады. Развернуть их на направлениях движения
танков противника можно было в течение нескольких часов. И в то
время как немцы занимались бы прорывом нашей обороны, собрать все
мехкорпуса в один кулак.
Идеальным сценарием являлась подготовка нескольких
оборонительных противотанковых рубежей. А мехкорпуса следовало
придержать. Пусть немцы окажутся в ситуации, когда им необходимо
раз за разом проламывать подготовленную на их пути оборону.
Естественной преградой для противника являются пять больших рек –
Турья, Стоход, Стырь, Горынь, Случь, не говоря уже о множестве
мелких. Остается только подождать остановки противника на одном из
рубежей, неважно на каком – втором, третьем или пятом. Главное –
заставить его попусту тратить силы в позиционных боях, выдохнуться,
исчерпать резервы, которых не густо. И вот когда станет ясно, что
немцы выложились полностью, обрушиться на них соединенной мощью
шести мехкорпусов. И гнать, гнать, гнать! Висеть у них за плечами. Не
давать им перевести дух, где-то зацепиться, привести в порядок
потрепанные войска и организовать оборону.
Последствия такого развития событий могли стать просто
катастрофическими. Ведь с самых первых дней войска группы армий
"Центр" ушли далеко вперед, перегнав войска Рунштедта на несколько
сот километров. Гудериан был уже за Днепром, когда Клейст только
взял Ровно. А если бы не взял? Если бы, в соответствии с планом
Пуркаева, застрял бы возле Ровно или возле Дубно? Да еще если бы по

нему, растерявшему при прорывах нашей обороны, как минимум, 50
процентов своих танков, вдруг ударила бы целая бронированная армада
из шести советских мехкорпусов? Где бы в этом случае могли оказаться
танкисты Клейста и пехотинцы Райхенау в первых числах июля? И не
надо называть Максима Алексеевича Пуркаева фантазером. Достаточно
вспомнить, что на каждого немецкого солдата Юго-Западный фронт мог
выставить в поле двух своих, а на каждый артиллерийский и
минометный ствол противника приходилось по два наших.
Дальше началось бы самое интересное. Поскольку войска Юго-
Западного фронта при таком образе действий имели возможность в
отличие от противника сохранить свои основные силы, перед ними
открывались весьма заманчивые перспективы. На севере находились
открытые для удара тыловые коммуникации группы армий "Центр". На
юге – открытый фланг немецкой 17-й армии. Сил было достаточно для
нанесения, как основного, так и вспомогательного ударов. Понятно, что
главный удар следовало нанести в тыл армиям фон Бока. К тому
времени ударные группировки группы армий "Центр" находились так
далеко, что парировать удар трех-четырех советских мехкорпусов
немцам было просто нечем. В каком чрезвычайно скверном положении
могли оказаться немецкие войска на главном стратегическом
направлении! Одним махом обрубались все линии снабжения,
перерезались тыловые коммуникации. Воюющие под Смоленском
солдаты Гудериана и фон Клюге оставались бы без снарядов и патронов,
без сосисок и шнапса, без горючего, без запасов медикаментов, без
эвакуации раненых. Более того, группа армий "Центр" превращалась в
зажатый тисками орех, который с одной стороны сдавливали
рейдовавшие по тылам мехкорпуса советского Юго-Западного фронта, а
с другой войска Западного и Резервного фронтов. Очень интересно
представить себе, каким образом пришлось бы немцам выкарабкиваться
из такого положения.
Первостепенной задачей для немцев становилось наведение порядка
в своем тылу, восстановление линий снабжения. Наступать дальше они
уже не могли. Но вот вопрос: получилось бы у танковых групп Гота и
Гудериана пройти от Смоленска более 300 километров для зачистки
своих тылов? Ведь просто по роду своих действий они не могли таскать
с собой значительные запасы топлива. Возможно, немцам пришлось бы
взорвать часть танков еще до встречи с противником. Так или иначе, но
все это означало полный провал Восточного похода еще летом 1941
года! И не пришлось бы нам, захлебываясь кровью, в течение трех
долгих лет выгонять немцев со своей земли.

Когда и где в действительности разыгралось крупнейшее танковое сражение Великой Отечественной войны

и как наука, и как социальный инструмент, увы, подвержена слишком большому политическому влиянию. И нередко случается так, что по каким-то причинам - чаще всего идеологическим - одни события превозносятся, тогда как другие предаются забвению или остаются недооцененными. Так, подавляющее большинство наших соотечественников, как выросших во времена СССР, так и в постсоветской России, искренне считают крупнейшим в истории танковым сражением битву под Прохоровкой - составную часть битвы на Курской дуге. Но справедливости ради стоит отметить, что крупнейшее танковое сражение Великой Отечественной войны в действительности произошло на два года раньше и на полтысячи километров западнее. В течение недели в треугольнике между городами Дубно, Луцк и Броды сошлись две танковых армады общей численностью около 4500 бронированных машин.

Контрнаступление на второй день войны

Фактическим началом битвы под Дубно, которую еще называют сражением под Бродами или битвой за Дубно-Луцк-Броды, стало 23 июня 1941 года. Именно в этот день танковые - в то время их по привычке еще называли механизированными - корпуса Красной Армии, дислоцированные в Киевском военном округе, нанесли первые серьезные контрудары по наступающим немецким войскам. На том, чтобы контратаковать немцев, настоял представитель Ставки Верховного главнокомандования Георгий Жуков. Вначале удар по флангам группы армий «Юг» нанесли 4, 15 и 22 механизированные корпуса, стоявшие в первом эшелоне. А следом за ними к операции подключились выдвинувшиеся из второго эшелона 8, 9 и 19 механизированные корпуса.

Стратегически, замысел советского командования был верным: нанести удар по флангам 1-й танковой группы вермахта, входившей в группу армий «Юг» и рвавшейся к Киеву, чтобы окружить и уничтожить ее. К тому же бои первого дня, когда некоторым советским дивизиям - как, например, 87-й дивизии генерала-майора Филиппа Алябушева - удалось остановить превосходящие силы немцев, давал надежду, что этот замысел удастся реализовать.

К тому же у советских войск на этом участке было существенное превосходство в танках. Киевский особый военный округ накануне войны считался самым сильным из советских округов и именно ему в случае нападения отводилась роль исполнителя главного ответного удара. Соответственно, и техника сюда шла в первую очередь и в большом количестве, и обученность личного состава была самой высокой. Так вот, накануне контрудара в войсках округа, уже ставшего к этому времени Юго-Западным фронтом, насчитывалось ни много ни мало 3695 танков. А с немецкой стороны в наступление шли всего около 800 танков и самоходок - то есть в четыре с лишним раза меньше.

На практике неподготовленное, скоропалительное решение о наступательной операции вылилась в самое крупное танковое сражение, в котором советские войска потерпели поражение.

Танки впервые воюют с танками

Когда танковые подразделения 8-го, 9-го и 19-го мехкорпусов добрались до передовой и с марша вступили в бой, это вылилось во встречное танковое сражение - первое в истории Великой Отечественной войны. Хотя концепция войн середины ХХ века не допускала таких боев. Считалось, что танки - инструмент прорыва обороны противника или создания хаоса на его коммуникациях. «Танки не воюют с танками» - так был сформулирован этот принцип, общий для всех армий того времени. Воевать же с танками должна была противотанковая артиллерия - ну, и тщательно окопавшаяся пехота. А сражение под Дубно напрочь сломало все теоретические построения военных. Здесь советские танковые роты и батальоны шли буквально в лоб на немецкие танки. И - проигрывали.

Тому было две причины. Во-первых, немецкие войска намного активнее и разумнее, чем советские, пользовались всеми видами связи, да и координация усилий различных видов и родов войск в вермахте в тот момент вообще была, к сожалению, на голову выше, чем в Красной Армии. В сражении под Дубно-Луцком-Бродами эти факторы привел к тому, что советские танки действовали зачастую без всякой поддержки и наобум. Пехота просто не успевала поддержать танки, помочь им в борьбе с противотанковой артиллерией: стрелковые подразделения двигались на своих двоих и банально не догоняли ушедшие вперед танки. А сами танковые подразделения на уровне выше батальона действовали без общей координации, сами по себе. Нередко получалось так, что один мехкорпус уже рвался на запад, вглубь немецкой обороны, а другой, который мог бы поддержать его, начинал перегруппировку или отход с занятых позиций…

Горящий Т-34 в поле под Дубно. Источник: Bundesarchiv, B 145 Bild-F016221-0015 / CC-BY-SA

Вопреки концепциям и наставлениям

Второй причиной массовой гибели советских танков в битве под Дубно, о которой нужно сказать отдельно, стала их неготовность к танковому бою - следствие тех самых довоенных концепций «танки не воюют с танками». Среди танков советских мехкорпусов, вступивших в битву под Дубно, легких танков сопровождения пехоты и рейдовой войны, созданными в начале-середине 1930-х, было большинство.

Точнее - практически все. По состоянию на 22 июня в пяти советских мехкорпусах - 8-м, 9-м, 15-м, 19-м и 22-м - насчитывалось 2803 танка. Из них средних танков - 171 штука (все - Т-34), тяжелых танков - 217 штук (из них 33 КВ-2 и 136 КВ-1 и 48 Т-35), и 2415 легких танков типа Т-26, Т-27, Т-37, Т-38, БТ-5 и БТ-7, которые можно считать самыми современными. А в составе сражавшегося чуть западнее Бродов 4-го мехкорпуса было еще 892 танка, но современных среди них было ровно половина - 89 КВ-1 и 327 Т-34.

У советских легких танков, в силу специфики возлагаемых на них задач, была противопульная или противоосколочная броня. Легкие танки прекрасный инструмент для глубоких рейдов в тыл противника и действий на его коммуникациях, но легкие танки совершенно не приспособлены для прорыва обороны. Немецкое командование учло сильные и слабые стороны бронетехники и использовало свои танки, которые уступали нашим и качеством, и вооружением, в обороне, сведя на нет все преимущества советской техники.

Сказала свое слово в этом сражении и немецкая полевая артиллерия. И если для Т-34 и КВ она, как правило, была не опасна, то легким танкам приходилось несладко. А против выкаченных на прямую наводку 88-миллиметровых зенитных орудий вермахта оказалась бессильна даже броня новых «тридцатьчетверок». Достойно сопротивлялись им разве что тяжелые КВ и Т-35. Легкие же Т-26 и БТ, как говорилось в отчетах, «в результате попадания зенитных снарядов частично разрушались», а не просто останавливались. А ведь у немцев на этом направлении в противотанковой обороне использовались далеко не только зенитки.

Поражение, которое приблизило победу

И все-таки советские танкисты даже на таких «неподходящих» машинах шли в бой - и зачастую выигрывали его. Да, без прикрытия с воздуха, из-за чего на марше немецкая авиация выбивала почти половину колонн. Да, со слабой броней, которую порой пробивали даже крупнокалиберные пулеметы. Да, без радиосвязи и на свой страх и риск. Но шли.

Шли, и добивались своего. В первые два дня контрнаступления чаша весов колебалась: успехов добивалась то одна сторона, то другая. На четвертый день советским танкистам, несмотря на все осложняющие факторы, удалось добиться успеха, на некоторых участках отбросив врага на 25-35 километров. Под вечер 26 июня советские танкисты даже взяли с боем город Дубно, из которого немцы были вынуждены отойти… на восток!

Подбитый немецкий танк PzKpfw II. Фото: waralbum.ru

И все-таки преимущество вермахта в пехотных частях, без которых в ту войну танкисты могли полноценно действовать разве что в тыловых рейдах, скоро начало сказываться. К концу пятого дня сражения почти все авангардные части советских мехкорпусов были попросту уничтожены. Многие подразделения попали в окружение и были вынуждены сами перейти к обороне по всем фронтам. А танкистам с каждым часом все больше не хватало исправных машин, снарядов, запчастей и топлива. Доходило до того, что им приходилось отступать, оставляя противнику почти неповрежденные танки: не было времени и возможности поставить их на ход и увести с собой.

Сегодня можно встретить мнение, что-де не отдай тогда руководство фронта, вопреки приказу Георгия Жукова, команды перейти от наступления к обороне, Красная Армия, дескать, повернула бы под Дубно немцев вспять. Не повернула бы. Увы, в то лето немецкая армия воевала куда лучше, а ее танковые части имели гораздо больший опыт в активном взаимодействии с другими родами войск. Но свою роль в том, чтобы сорвать выпестованный Гитлером план «Барбаросса», битва под Дубно сыграла. Советский танковый контрудар вынудил командование вермахта ввести в бой резервы, которые предназначались для наступления в направлении Москвы в составе группы армий «Центр». Да и само направление на Киев после этого сражения стало рассматриваться как приоритетное.

А это не укладывалось в давно согласованные немецкие планы, ломало их - и сломало настолько, что темп наступления был катастрофически потерян. И хотя впереди была тяжелая осень и зима 1941-го, свое слово в истории Великой Отечественной войны крупнейшее танковое сражение уже сказало. Это его, сражения под Дубно, эхо через два года гремело на полях под Курском и Орлом - и отзывалось в первых залпах победных салютов…

Битва за Дубно-Луцк-Броды - одно из крупнейших танковых сражений в истории, проходившее во время Великой Отечественной войны в июне 1941 года в треугольнике городов Дубно-Луцк-Броды. Известно также под названиями битва за Броды, танковое сражение под Дубно, Луцком, Ровно, контрудар мехкорпусов Юго-Западного фронта и т. п. Временной интервал с 23 июня 1941 года по 30 июня 1941 года . В сражении столкнулись советские 8-й, 9-й, 15-й, 19-й, 22-й мехкорпуса и немецкие 11-я, 13-я, 14-я, 16-я танковые дивизии.

22 июня в этих 5-ти советских корпусах было 33 КВ-2, 136 КВ-1, 48 Т-35, 171 Т-34, 2.415 Т-26, ОТ-26, Т-27, Т-36, Т-37, БТ-5, БТ-7. Всего 2.803 советских танков. То есть более четверти танковых сил, сосредоточенных в 5 западных военных округах СССР. [Военно-исторический журнал, N11, 1993] Стоит также отметить, что западнее Бродов сражался советский 4-й мехкорпус — самый мощный из советских — 892 танка, из них 89 КВ-1 и 327 Т-34. 24 июня 8-я танковая дивизия (325 танков, в том числе 50 КВ и 140 Т-34 — на 22 июня) из его состава была переподчинена 15-му мехкорпусу.

22 июня в противостоявших 4-ти немецких танковых дивизиях было 80 Pz-IV, 195 Pz-III (50mm), 89 Pz-III (37mm), 179 Pz-II, 42 BefPz. Это около шестой части всех немецких танков, выделенных на весь Восточный фронт. Кроме того, с 28 июня в это сражение вступила 9-я немецкая танковая дивизия (на 22 июня — 20 Pz-IV, 60 Pz-III (50mm), 11 Pz-III (37mm), 32 Pz-II, 8 Pz-I, 12 Bef-Pz)

(ниже для различия советские части называются танковыми, немецкие — панцерными. Соответственно советские — стрелковые и мотострелковые (формально — моторизованные), немецкие — пехотные и моторизованные)

23 июня 10-я и 37-я танковые дивизии 15-го мехкорпуса ген-майора И.И.Карпезо атаковали правый фланг немецкой группировки с целью разорвать кольцо вокруг 124-й стрелковой дивизии в районе Милятина. При этом 212-ю мотострелковую дивизию корпуса пришлось оставить в тылу из-за недостатка грузовиков. Болотистая местность и авиаудары Люфтваффе замедлили продвижение танковых дивизий (19-й танковый полк полностью застрял в болоте и не принимал участия в боях этого дня), и немецкая 197-я пехотная дивизия успела организовать сильную противотанковую оборону на своем фланге. Атака небольшого числа Т-34 ввергла немцев в испуг, однако к вечеру подоспела 11-я панцерная дивизия.

24 июня 11-я панцерная дивизия продвигалась в направлении Дубно, преодолев сопротивление 37-й танковой дивизии и нанеся ей тяжелые потери. 10-я танковая дивизия, оборонясь и контратакуя, была остановлена возле Лопатина обороной пехоты немцев. В этот же день в район Бродов был направлен 8-й мехкорпус. По воспоминаниям командира корпуса ген-лейт. Д.И.Рябышева, в пути было потеряно до половины легких танков (т.е. порядка 300 БТ).

25 июня 13-я и 14-я панцерные дивизии взяли Луцк и начали продвижение к Ровно. Они столкнулись с частями 9-го мехкорпуса. В то же время части сильно пострадавшего 22-го мехкорпуса заняли оборонительные позиции под Луцком вместе с 27-м стрелковым корпусом. В район Ровно прибыли 20-я, 35-я, 40-я, 43-я танковые дивизии 9-го и 19-го мехкорпусов. Они должны были атаковать 11-ю панцерную дивизию. С другого направления эту же дивизию должны были атаковать 12-я и 34-я танковые дивизии 8-го мехкорпуса.

26 июня началось советское контрнаступление. Действия мехкорпусов не координировались, к тому же не все части 9-го и 19-го мехкорпусов успели прибыть к месту боев. В сражении участвовали только танковые части при небольшой поддержке мотострелков. Им удалось перерезать дорогу Луцк-Ровно, а части 43-й танковой дивизии взяли Дубно, но лишь после того, как основная часть 11-й панцерной дивизии покинула его, следуя на восток.

Немцы, почувствовав угрозу, развернули 13-ю панцерную дивизию к югу от Луцка, вопреки первоначальному плану движения на восток. Кроме того, немцы направили 75-ю, 111-ю, 299-ю пехотные дивизии для очистки коммуникаций 11-й панцерной дивизии.

15-й мехкорпус пошел на соединение с 8-м мехкорпусом. Тем временем командир 8-го мехкорпуса приказал 34-й танковой дивизии и передовому отряду 12-й танковой дивизии перерезать шоссе, по которому снабжались 11-я и 16-я панцерные дивизии. А со стороны Львова пошла на восток 8-я танковая дивизия 4-го мехкорпуса, дабы присоединиться для контрудара.

27 июня наступление 9-го мехкорпуса Рокоссовского и 19-го мехкорпуса Фекленко стало тормозиться. Их передовые части были почти уничтожены и остальные подразделения были вынуждены отступить. Остатки передовых отрядов мехкорпусов оказались отрезанными на расстоянии порядка 10 километров. На их окончательное уничтожение была брошена 13-я панцерная дивизия, которая прошлась по ним с фланга и затем повернулась на восток в направлении Ровно. Получилось так, что 13-я панцерная вышла в тыл остатков четырех танковых дивизий и в последующие двое суток советские части двигались на восток вслед за немецкой дивизией. 11-я панцерная захватила основную переправу в районе Острога и советское командование было вынуждено собрать все возможные (но небольшие) резервы для блокирования 13-й и 11-й панцерных дивизий.

На южном фланге немецкой группировки советское наступление развивалось несколько успешнее. Там были собраны для удара 12-я и 34-я танковые, 7-я мотострелковая дивизии 8-го мехкорпуса и 14-я кавалерийская дивизия. На пополнение 10-й танковой дивизии 15-го мехкорпуса наконец прибыла 8-я танковая дивизия из состава 4-го мехкорпуса. Однако танков в этих частях оставалось лишь около половины от первоначальной численности (порядка 800 танков). 12-я и 34-я танковые дивизии продвинулись примерно на 5 километров, но не смогли прорвать оборону 111-й пехотной дивизии. Затем немцы двинули вперед 13-ю панцерную дивизию и вслед за ней 111-ю пехотную. Они смогли сделать коридор между 9-м и 19-м мехкорпусами, оперировавшими севернее Дубно, и 8-м мехкорпусом, атаковавшим южнее Дубно. 7-я мотострелковая дивизия была атакована с тыла 16-й панцерной, а 75-я пехотная ударила по 12-й танковой, отрезав ее основные части от передовых отрядов.

28 июня 13-я панцерная дивизия достигла района Ровно, однако у нее не было пехотной поддержки, поскольку немцы бросили пехоту в район Дубно. 9-й и 22-й мехкорпуса смогли, отойдя от Дубно, занять оборонительные позиции севернее и юго-восточнее Луцка. Тем самым создался «балкон», задержавший группу армий «Юг» на ее пути к Киеву. Считается, что в результате этого Гитлер решил изменить стратегическое решение и направить дополнительные силы на юг, сняв их с московского направления.

28 июня части 12-й и 34-й танковых дивизий сражались западнее Дубно, однако основные танковые части пытались отойти.

Тем временем в район Острога прибыл 5-й мехкорпус (на 22 июня — 1070 танков, без КВ и Т-34. По другим данным, под Острогом сражались только 109-я мотострелковая дивизия и танковый полк 5-го мехкорпуса) которому удалось остановить продвижение 11-й панцерной дивизии. В этот же день оборону южнее Бродов усилили части 37-го стрелкового корпуса. Но и немцы бросили на левый фланг советской обороны (в районе Львова) 9-ю панцерную дивизию. Этот маневр полностью разрушил левый фланг обороны советских частей.

К этому времени у советских танков почти не осталось боеприпасов и горючего.

Трудности переросли в катастрофу 29 июня . Утром 13-я панцерная продвигалась на восток от Ровно, в то время как советские войска отходили севернее и южнее города, параллельно движению немцев. Советские танки все чаще оставались без топлива, и немецкая пехота уничтожала остатки 12-й и 34-й танковых дивизий.

30-го июня 9-я панцерная дивизия атаковала остатки 3-й кавалерийской дивизии. Затем она отрезала 8-ю и 10-ю танковые дивизии, завершив их окружение. К этому времени командующий 6-й советской армией приказал всем своим частям отходить на позиции восточнее Львова. А немцы в это время собирали южнее Луцка части 13-й и 14-й панцерных дивизий, чтобы создать кулак для удара в направлении Житомира и Бердичева.

К 1 июля советские мехкорпуса Юго-Западного фронта были практически уничтожены. В 22-м осталось около 10% танков, в 8-м и 15-м — 10-15%, в 9-м и 19-м — около 30%. В несколько лучшем положении оказался 4-й мехкорпус под командованием генерала А.А.Власова (того самого) — он сумел отойти с примерно 40% танков.

Однако по сравнению с другими советскими фронтами Юго-Западный сумел своими механизированными частями нанести существенный урон немцам.

В заключение цитата из воспоминаний о тех событиях офицера 11-й панцерной дивизии — в то время старшего лейтенанта Хайнца Гудериана.

«Персонально русский солдат был хорошо обучен и являлся крутым бойцом. Стрелковая подготовка была превосходной — многие из наших солдат были убиты выстрелами в голову. Его снаряжение было простым, но эффективным. Русские солдаты носили форму земельно-коричневого цвета, которая хорошо их маскировала. Их еда была спартанской, в отличие от нашей. Им пришлось столкнуться с нашей профессиональной тактикой немецких панцерных дивизий. То есть с маневренностью, неожиданными атаками, ночными атаками и взаимодействием танков и пехоты.

Что касается русской тактики в приграничных сражениях. По нашему впечатлению, русские роты и взводы были предоставлены сами себе. У них не было кооперации с артиллерией и танками. Совершенно не применялась разведка. Не было радиосвязи между штабами и подразделениями. Поэтому наши атаки часто были для них неожиданными «.

Как считает полковник Гланц — ожесточенные, хотя и не приведшие к успеху советские контратаки задержали немецкую группу армий Юг по крайней мере на неделю. Тем самым это помогло вынудить Гитлера перенаправить часть сил группы армий Центр с московского направления на усиление украинского. Полковник Гланц также указывает, что пограничные сражения на Западе Украины также показали, что германские танкисты не являются непобедимыми. Это дало многим советским командирам, например Рокоссовскому, дорогостоящий, но полезный опыт ведения танковой войны.

В. Гончаров Танковая битва под Дубно (июнь 1941 года)

Тяжелый танк, шатаясь, едет

По черепам чужих бойцов.

Не видят ничего на свете

Глаза, заткнутые свинцом.

Но он идет к тоннелям пушек,

Но он на ощупь танком рушит,

В кулак зажатой цифрой тонн -

Скелет железный сквозь бетон…

М. Кульчицкий, 1939 год

I. Теория и практика

Трагедия, пережитая Красной Армией летом 1941 года, давно и многократно отражена в романах, мемуарах и сухих исторических трудах. Но до конца ее можно понять, лишь осознав, насколько руководство Советского Союза и Красной Армии верило в мощь своих танковых войск.

Советская Россия стала шестой страной мира, организовавшей производство танков собственной конструкции. Однако массовый выпуск гусеничных бронированных машин в СССР начался только в 1931–1932 годах, когда тяжелая промышленность страны достигла уровня, позволяющего обеспечить бесперебойное поточное производство сложной боевой техники. Жестокое волшебство индустриализации породило еще одно чудо. В течение буквально трех-четырех лет Советский Союз стал обладателем самых мощных в мире танковых сил. На Киевских маневрах 1935 года боевые качества этих войск были показаны ошарашенным иностранным представителям во всей красе. Танки прыгали через рвы, сбрасывались на парашютах с транспортных самолетов, сходу переправлялись через реки – словом, демонстрировали множество способов быстрого проникновения вглубь вражеской обороны.

Однако иметь танки – это еще полдела. Главное – знать, как их применять. Пока в других странах велись споры, должны ли танки поддерживать пехоту или действовать отдельно от нее, советская военная мысль еще с конца 20-х годов создавала теорию глубокой операции. Правда, вопреки распространенному мнению, танки в систему глубокой операции попали далеко не сразу.

Еще в Полевом уставе 1929 года (ПУ-29) предполагалось создание групп танков дальнего действия (ДД) для действия без поддержки пехотой непосредственно в глубине вражеских позиций. А уже в 1930 году видный теоретик танковых войск К. Б. Калиновский в статье «Проблемы маневренной войны с точки зрения механизации и моторизации», опубликованной в газете «Красная Звезда», писал:

«Стадия развертывания оперативного маневра рисуется в следующем виде. Механизированные соединения, стратегическая конница (1-й эшелон оперативного маневра), устремляющиеся в прорыв вместе с мощной штурмовой и бомбардировочной авиацией, встречными столкновениями ликвидируют подходящие пешком, на автомобилях оперативные резервы противника.

Дезорганизация тыла противника – узлов управления, снабжающих баз… производится рейдирующими механизированными соединениями и стратегической конницей, сопровождаемыми десантами с воздуха.

Одновременно войсковые соединения (второго эшелона оперативного маневра) развертывают маневр на автомобилях (автомобильный маневр), поданных из состава авторезерва главного командования…».

В том же году в составе РККА появилась первая опытная механизированная бригада, вскоре получившая имя Калиновского (после трагической гибели Константина Брониславовича в 1931 году). Уже в 1932 году формируются два первых механизированных корпуса – 11-й и 45-й (соответственно, из 11-й стрелковой дивизии Ленинградского военного округа и 45-й стрелковой дивизии Киевского военного округа). Каждый корпус состоял из двух бригад трехбатальонного состава.

В том же году появился первый «Боевой устав механизированных и моторизованных войск». В нем уже учитывалась возможность применения самостоятельных механизированных соединений в глубине обороны противника в оперативном взаимодействии с высшими общевойсковыми соединениями (армия и фронт). Однако основную роль танки должны были играть именно при подавлении и преодолении обороны противника на всю его тактическую глубину. Но в проекте временного наставления мотомеханизированных войск РККА (1932 год) речь уже шла о действиях механизированного соединения в оперативном тылу и на коммуникациях противника, а также о рейдовых операциях. Здесь же указывалось на нецелесообразность использования механизированных соединений для непосредственного прорыва подготовленной обороны противника – на это отводились танки непосредственной поддержки пехоты (НПП). Допускалось, что механизированный корпус может выполнять и операции оборонительного характера, однако в данном случае внимание акцентировалось на подвижной активной обороне. Военная теория того времени отрицала возможность и необходимость использовать танки в обороне – в том же 1932 году военный теоретик С. Н. Аммосов писал, что «механизированные части не способны к долгому удержанию местности, использование их для этой задачи является нецелесообразным и не отвечающим их основному свойству – способности наносить сильные глубокие удары».

В 1934 году нарком обороны утвердил «Временную инструкцию по глубокому бою» – теория глубокой операции наконец-то получила свое практическое оформление. «Глубокий бой» подразумевал одновременное массированное воздействие на всю глубину вражеской обороны с помощью танков, авиации и артиллерии, путем чего достигалось окружение и уничтожение главных сил противника. Все танки делились на действующие непосредственно с пехотой (НПП), взаимодействующие с ней в тактической глубине вражеской обороны (дальней поддержки пехоты – ДПП) и танки дальнего действия (ДД), оперирующие против оперативных резервов противника на глубину 18–20 километров. Более глубокие операции против вражеского тыла должны были проводиться армейскими средствами – механизированными соединениями и стратегической конницей.

К началу 1934 года в РККА имелось около 7800 танков – больше, чем у любой другой страны. В этом году были сформированы еще два механизированных корпуса – 7-й в Ленинградском и 5-й в Московском военных округах. Помимо того, к 1936 году Красная Армия насчитывала 6 отдельных механизированных бригад и 15 полков в составе кавалерийских дивизий. До конца 1937 года в Советском Союзе было выпущено около 19,5 тысяч танков, из которых примерно 500 продано за рубеж. С учетом неизбежного списания части машин численность танкового парка Красной Армии к 1938 году можно оценить примерно в 17 тысяч единиц – больше, чем на этот момент было танков во всем остальном мире.

Брошенный Т-34 на улице Львова

Однако к концу 30-х годов стало очевидно, что в очень скором времени значительная часть советской танковой армады потеряет боеспособность из-за физического или морального устаревания. Да и противотанковая оборона за прошедшие годы не стояла на месте. Появившиеся еще во время Первой мировой войны, а теперь получившие распространение во всех армиях мира легкие и маневренные противотанковые пушки калибром 35–47 мм на дистанции прямой наводки могли успешно бороться с машинами, защищенными противопульной (15–20 мм) броней. Дешевизна легких орудий ПТО даже по сравнению с полевой артиллерией позволила широко насытить ими войска – теперь для борьбы с танками не требовалось привлекать дивизионные и корпусные орудия. В результате легкие танки в открытом бою оказались практически беззащитными.

Опыт Испанской войны, в которой с обеих сторон массово применялись как танки, так и противотанковая артиллерия, оказался очень противоречивым. С одной стороны, под сосредоточенным огнем противотанковых орудий танки массово выходили из строя (не всегда, однако, безвозвратно), с другой – хорошо организованная танковая атака очень часто достигала успеха, если было налажено необходимое взаимодействие с пехотой. Высокая скорость танка, считавшаяся лучшей защитой от противотанкового огня, не всегда могла проявить себя.

В итоге был сделан вывод о необходимости реформирования танковых войск и нового подхода к характеристикам перспективных танков. Сразу же по возвращению из Испании назначенный начальником Главного Автобронетанкового управления Д. Г. Павлов сформулировал свои требования к новым танкам так:

– Для легких машин – защита от огня крупнокалиберных пулеметов, противотанковых ружей и 37-мм пушек на расстоянии 600 метров и более, то есть толщиной 20–25 мм;

– Для средних танков – защита от огня 37-мм пушек на всех дистанциях, от огня 47-мм пушек – на дистанциях 800 метров и более, то есть толщиной 40–42 мм;

– Для тяжелых танков – защита от огня 47-мм противотанковых пушек на всех дистанциях, то есть толщиной не менее 60 мм. При этом особо оговаривалась возможность дальнейшей модернизации с усилением бронирования на одну ступень.

Впрочем, судя по документам, скорость танков все еще волновала военных гораздо больше, чем их броневая защита: вплоть до конца 1938 года военные и производственники вели дискуссию, каким должен быть крейсерский танк, колесным или гусеничным. Хотя танк противоснарядного бронирования в СССР уже проектировался – им стал оснащенный 45-мм броней Т-46-5 (он же Т-111), в инициативном порядке разработанный на Кировском заводе (№ 185) в Ленинграде на основе нового экспериментального танка Т-46. Новая машина заинтересовала нового начальника ГАБТУ, но в серию не пошла по причине сложности и нетехнологичности конструкции. Зато на основе опыта ее испытаний в 1939 году было принято официальное решено приступить к разработке танков противоснарядного бронирования.

В итоге все существовавшие тенденции сошлись летом 1939 года, когда гусеничный А-32 с 30-мм броней и 76-мм пушкой показал практически одинаковые ходовые характеристики в сравнении со своим «родным братом» – колесно-гусеничным А-20 с 25-мм броней и 45-мм пушкой. После увеличения брони до 45 мм появился танк А-34, «авансом» принятый на вооружение в декабре 1939 года, в мае следующего года началось его серийное производство под индексом Т-34.

Почти одновременно – к осени 1939 года – были закончены разработкой и выведены на испытания тяжелые танки новых конструкций – Т-100, СМК и КВ. Первые два имели по две башни с 76-мм и 45-мм пушками и броню 60 мм, на последнем обе пушки были установлены в одной башне, за счет чего появилась возможность увеличить броню до 75 мм.

Одновременно произошли серьезные изменения и в структуре танковых войск. В 1938 году, в преддверии перехода на новые образцы производство танков было снижено на 25–30 %, в августе того же года механизированные корпуса были переименованы в танковые. По итогам «Освободительного похода» в Польшу было принято решение расформировать существующие танковые корпуса как громоздкие и трудно управляемые, а вместо них перейти на бригадную систему. В дальнейшем предполагалось начать формирование танковых дивизий штатной численностью 275 танков и 49 бронеавтомобилей. Впрочем, до начала Финской войны эта реорганизация так и не была закончена.

Итоги Финской войны вновь оказались неоднозначными. С одной стороны, первое боевое испытание экспериментальных еще тяжелых танков Т-100, СМК и КВ было признано весьма успешным – новые машины оказались способны без какого-либо ущерба выдерживать десятки попаданий 37-мм противотанковых снарядов и свободно маневрировать на поле боя, по несколько раз пересекая линию вражеских окопов. С другой стороны выяснилось, что в качестве «лидеров» армад легких танков тяжелые машины использоваться не могут, а для самостоятельного прорыва их оказалось слишком мало. Легкие же танки массово расстреливались хорошо замаскированной противотанковой артиллерией финнов, вдобавок взаимодействие с пехотой было налажено крайне плохо – солдаты залегали под пулеметным огнем и за танками не шли.

Напрашивался вывод – настоящий танк должен иметь противоснарядное бронирование и самостоятельно вести в бой пехоту.

Тут подоспела весна 1940 года и молниеносная кампания вермахта во Франции, в ходе которой ударные танковые клинья продемонстрировали свою огромную мощь. Еще до окончания французской кампании, в самом начале июня 1940 года Народный комиссариат обороны отдал распоряжение вновь приступить к созданию механизированных корпусов. Теперь в состав каждого корпуса должно было входить две танковых и одна моторизованная дивизия – 36 080 человек, 1031 танк, 268 бронемашин и 358 орудий и минометов.

До конца 1940 года было создано девять мехкорпусов. В июне 1941 года РККА насчитывала уже 20 механизированных корпусов, на вооружении которых состояло 10 394 танка – в том числе 1325 машин типа КВ и Т-34. Всего к этому моменту было произведено около 2050 средних и тяжелых танков новых марок – КВ и Т-34, из которых 1475 машин находилось в пяти западных приграничных округах.

Механизированные корпуса должны были являться орудием самостоятельной операции. Предполагалось, что они могут сами прорывать оборону противника, бороться с его артиллерией, громить ближние тылы и выходить на оперативный простор. Однако основным способом использования бронетанковых соединений считался ввод в уже готовый прорыв для дальнейшего развития операции. Как говорил на совещании высшего руководящего состава РККА в конце декабря 1940 года бывший начальник АБТУ (ставший к тому времени командующим войсками Западного особого военного округа) Д. Г. Павлов:

«Танковый корпус, разрушая все на своем пути, поведет за собой мотопехоту и конницу, а за ними пойдут обычные стрелковые части с полным напряжением для того, чтобы ускорить быстроту движения, скорее выйти на оперативный простор, захватить и прочно удержать за собой территорию».

Вот как это представлялось на практике:

«Тяжелые танки бьют полевую и противотанковую артиллерию, средние танки добивают противотанковые орудия и пулеметы. Все это делается попутно. Все части устремляются в промежуточный район сбора, обычно назначаемый после преодоления тактической глубины на 20–25 км. Здесь быстро принимается боевой порядок, получаются данные от разведки всех видов и дается короткий приказ в соответствии с данными обстановки. Если станет известно, что подошедшие резервы противника заняли тыловую оборонительную полосу, то танковый корпус обрушивается на нее с флангов и тыла всей массой танков, артиллерии, своей мотопехоты. Против этого противника бросается основная масса авиации. Во всяком случае сопротивление должно быть сломлено, потому что дальнейший ход событий, дальнейший разворот действий против подходящих резервов целиком зависит от быстроты взлома второй оборонительной полосы. А эту быстроту всегда можно создать только путем массового и быстрого действий танков. После прорыва второй оборонительной полосы начинается третий этап, который характерен тем, что требует самых решительных и быстрых действий по разгрому подходящих резервов и по уничтожению основной группировки противника, на пути отхода которого прочно встанет мехкорпус и совместно с частями, действующими с фронта, уничтожит противника. Основной враг мехкорпуса – мото-и танковые части противника, которые и должны уничтожаться в первую очередь».

Нетрудно заметить, что танки в этом представлении являют собой универсальное боевое средство – именно они уничтожают вражескую пехоту и артиллерию, а также танковые и моторизованные части противника. «Танк – та же артиллерия, только более меткая, защищенная от огня и стреляющая прямой наводкой». О том, что танки сами по себе являются подвижной артиллерией, Павлов говорил и раньше – на совещании при ЦК ВКП(б) по обобщению опыта Финской кампании в апреле 1940 года. Он считал, что как минимум часть функций артиллерийской поддержки могут взять на себя тяжелые танки. И Сталин тогда поддержал его, заявив, что «танки – есть движущаяся артиллерия».

Характерно, что в своем докладе Павлов совершенно не учитывает противодействия противника и не упоминает о возможности его контратак – даже когда речь заходит о задаче мехкорпуса «стать на путях отхода и совместно с войсками, действующими с фронта, окружить и уничтожить [противника]». Более того, действиям своих моторизованных частей (которых в мехкорпусе была ровно половина – четыре мотострелковых и один мотоциклетный полк на пять танковых полков) в докладе тоже уделено минимум внимания. Мотопехота лишь упоминается здесь как нечто, идущее в непосредственной близости за танками и иногда сопровождающее их в атаке, но не имеющее самостоятельного значения. Даже о действиях моторизованной дивизии корпуса говорится, что она «с успехом может быть выброшена вперед или на фланг для сковывания вдвое превосходящего противника для того, чтобы в дальнейшем дать возможность танковым дивизиям нанести окончательный удар для полного разгрома противника». Мотоциклетный полк корпуса должен «перехватить пути отхода противника, подорвать мосты, захватить дефиле и действовать по сковыванию противника до тех пор, пока будет подготовлен основной удар корпуса» – то есть вести разведку и маневренные действия по обеспечению главного удара.

Таким образом, в своих взглядах на использование механизированных корпусов образца 1940 года советское командование считало их главной ударной силой танки, а моторизованную пехоту рассматривало как нечто вспомогательное, не способное к самостоятельным действиям без танковой поддержки. Сами же танки наделялись чертами сверхоружия, способного решить сразу все задачи по разгрому противника. Сам Д. Г. Павлов в своем докладе говорил о необходимости брать с собой в наступательную операцию лишь минимально необходимое количество транспорта с горючим, боеприпасами, продовольствием, оговариваясь, что «весь остальной транспорт должен быть сведен и оставлен в исходном районе. Он должен быть нагружен горючим и огнеприпасами и при первой возможности готов тронуться для присоединения к мехкорпусу». Другие теоретики шли еще дальше. Так, И. Сухов в 1940 году писал:

«Технические средства, даже артиллерия, для того, чтобы не лишить войска, вводимые в прорыв, их основного свойства – подвижности, назначаются в меру крайней необходимости. Артиллерийское обеспечение заменяется обеспечением авиационным. С той же целью не следует загромождать подвижные войска тылом. Если имеется возможность, надо широко использовать местные ресурсы (кроме боеприпасов), а в некоторых случаях организовать, хотя бы частично, снабжение подвижных войск при помощи авиации».

Напротив, германское командование имело совершенно иной взгляд на боевое применение подвижных механизированных соединений и объединений. Еще в 1937 году в книге «Внимание, танки!» Г. Гудериан говорил: «Взаимодействие с другими родами войск совершенно необходимо бронесилам, так как они, подобно всем остальным войскам, не в силах самостоятельно решать все без исключения возлагаемые на них задачи. Требования взаимодействия налагают на броневые части известные обязательства, так же, как и на прочие роды войск, особенно если они предназначены для постоянного взаимодействия».

Позднее, в работе «Танки – вперед», обобщающей опыт немецких бронетанковых войск во Второй мировой войне, Гудериан писал о взаимодействии родов войск в танковом соединении так: «Это взаимодействие можно сравнить с оркестром, в котором различные инструменты могут исполнить концерт во всей полноте его звучания только под общим руководством дирижера. В зависимости от характера произведения в нем выступают на передний план то одни, то другие инструменты… На открытой местности, особенно в пустыне, танки не только задают тон, но и выступают с важной сольной партией. На пересеченной местности с различными препятствиями они отходят на задний план или вообще временно не играют никакой роли. В этих условиях на первый план выдвигается мотопехота и саперы. Только бас артиллерии раздается повсюду, иногда достигая крещендо».

Однако еще в 1937 году он охарактеризовал значение мотопехоты в бронетанковых частях следующей афористичной фразой:

«Задача пехоты или, еще лучше, моторизованных стрелков – незамедлительно использовать влияние танковой атаки для быстрейшего движения вперед и своими собственными действиями завершить овладение участком, захваченным танками, и очистить его от противника [выделено нами – В. Г. ].»

Отсюда хорошо видно, что немецкие бронетанковые войска изначально, еще в процессе своего строительства создавались как тонко сбалансированный инструмент, имеющий своей главной задачей ту же, что и пехота: занятие территории, точнее – ключевых объектов на ней, контроль за которыми ставит противника в невыгодное положение и ведет к его разгрому. Все остальные задачи танков были подчинены достижению этой цели.

В то же время советские военачальники, завороженные танковой мощью, рассматривали механизированные войска как средство прямого разгрома противника, уничтожения его живой силы и техники. Моторизованная пехота и даже приданная мехкорпусу артиллерия играла в этом представлении подчиненную роль, главным средством достижения успеха виделись исключительно танки.

А ведь на необходимость особой проработки тактики мотопехоты обращал внимание еще К. Б Калиновский. В 1931 году, незадолго до своей гибели, он отмечал:

«Вообще получается, как это ни странно, что моторизованное соединение… оснащенное соответствующими средствами разведки, обладает самостоятельностью большей, чем подобного рода механизированное соединение… [Но] с точки зрения наступательных возможностей наступательная способность механизированного соединения выше, чем моторизованного… Способность удерживать местность у моторизованного соединения полная, а у механизированного соединения эта способность будет равна почти нулю, сила механизированного соединения – в движении и в огне».

«Таким образом, это [механизированное]соединение будет отличаться большой подвижностью до поля боя, ограниченной проходимостью, достаточной способностью удерживать местность».

Увы, десять лет спустя эти слова были забыты. Советское военное руководство рассматривало механизированные корпуса исключительно как орудие наступления – забыв, что для достижения успеха мало захватить позицию, надо еще ее удержать. Это видно уже из простого сравнения штатов советских и немецких бронетанковых соединений. Немецкие танковые дивизии 1941 года имели большое количество моторизованной пехоты – около 7000 человек в пяти батальонах из общей численности дивизии в 13 700 человек. Характерно, что до Польской кампании 1939 года танков в дивизии было больше (около 300 против 150–200), зато мотопехоты насчитывалось всего 2850 человек. Опыт двух маневренных кампаний принес вермахту немалый опыт, а вот у РККА такого опыта не было. Поэтому советская танковая дивизия по штату 1940 года имела 10 940 человек, но на 375 танков в восьми танковых батальонах приходилось всего три батальона мотопехоты общей численностью около 3000 человек, а также лишь 2000 единиц ручного стрелкового оружия. Против 2100 автомобилей и 1300 мотоциклов (половина из них с колясками) в немецкой танковой дивизии у нас имелось лишь по 1360 машин в танковой и 1540 – в моторизованной дивизии. При этом к штатной укомплектованности приближались лишь дивизии в механизированных корпусах формирования, а большинство из них не имело и указанного числа машин. Противотанковой артиллерией мехкорпуса тоже не оснащались, лишь 14 мая 1941 года руководство АБТУ РККА приняло решение оснастить некомплектные танковые полки механизированных корпусов позднего формирования 45-мм и 76-мм орудиями на мехтяге для использования их в качестве противотанковых.

* * *

Общее количество танков, имевшихся в Красной Армии к 22 июня 1941 года, до сих пор служит поводом для многочисленных спекуляций. Особенно это касается сравнения числа советских танков с числом немецких. Однако дело обстояло не так просто, как кажется на первый взгляд.

Известно, что с 1928 года по 21 июня 1941 года советской промышленностью было выпущено около 30 тысяч танков, танкеток и машин на их базе, из которых примерно 500 машин было поставлено за рубеж (Испании, Китаю и Турции). Чуть меньше тысячи машин было безвозвратно потеряно в ходе различных боевых действий (в том числе около 600 – во время Финской войны). Небольшое количество танков и танкеток было захвачено во время Польского похода, а также при присоединении к СССР прибалтийских республик, часть из этих танков впоследствии была зачислена на вооружение РККА.

По данным, опубликованным историками Н. Золотовым и И. Исаевым в 1993 году, на июнь 1941 года в составе Красной Армии числилось 23 106 танков. То есть из всех выпущенных за 12 лет танков (в числе которых были 959 МС-1, 1627 двухбашенных Т-26 и 7330 танкеток Т-27, Т-37А и Т-38) списано за износом оказалось лишь около пяти тысяч.

Есть и другие цифры. Так, известный справочник «Гриф секретности снят» говорит о 22,6 тысячах танков РККА в июне 1941 года. Напротив, М. Мельтюхов в книге «Упущенный шанс Сталина» приводит составленную по данным РГАСПИ таблицу численности танков по военным округам, из которой следует, что на 1 июня 1941 года в РККА имелось аж 25 479 танков, из которых на складах и рембазах находился 881 танк.

Во втором томе фундаментального исследования «Отечественные бронированные машины. ХХ век» помещен более развернутый и отличающийся рядом цифр вариант приведенной Мельтюховым таблицы – из него следует, что с учетом складов, рембаз и всех прочих мест хранения на 1 июня 1941 года в РККА числилось 25 850 танков, из которых 42 находилось на складах, а 629 вообще непонятно где (графа «обезличенные»). Однако из этой же таблицы видно, что учитывались не только боевые машины, а вся техника, изготовленная на танковой базе – в том числе тягачи, БРЭМ, саперные танки, транспортеры, телетанки и различные экспериментальные машины. Кроме того, в общую цифру вошли 1132 танка Т-38, 2318 – Т-37 и 2493 танкеток Т-27 – аналога французского «Рено» UE. При сравнении танкового парка СССР с танковым парком Германии эти машины, естественно, учитываться не должны – у немцев таких просто не имелось, а боевая ценность их была весьма невелика. Более того, согласно приказу НКО СССР № 0349 от 10 декабря 1940 года все танки Т-27 изымались из стрелковых соединений и передавались батальонам средних и тяжелых танков для проведения тактических учений (с целью сохранения матчасти новых машин) – то есть более не использовались как боевые машины. Таким образом, можно считать, что расхождение в цифрах вызвано в основном неправильнымучетом танкеток Т-27 в качестве боевых машин – тогда как к лету 1941 года они являлись всего лишь учебным оборудованием.

Видимо, наиболее достоверным и окончательным источником информации по численности советских танков следует считать документ, приведенный в приложениях к настоящему изданию – доклад начальника Главного автобронетанкового управления Главному военному совету РККА о состоянии обеспечения автобронетанковой и транспортной техникой Красной Армии на 1 июня 1941 года. Согласно ему, всего на вооружении РККА к указанному моменту состояло 23268 танков и танкеток, из них 4721 вооруженных только пулеметами винтовочного калибра машин Т-37, Т-38 и двухбашенных Т-26.

Количество боеспособных танков в Красной Армии на июнь 1941 года тоже остается предметом ожесточенных дискуссий. В РККА танки по своему состоянию делились на четыре категории. Согласно данным, впервые опубликованным еще в 1961 году, из числа машин старых марок боеспособными (1-я и 2-я категории) было только 27 %, еще 44 % танков требовали среднего ремонта в окружных мастерских (3-я категория), а 29 % – капитального ремонта на заводах танковой промышленности (4-я категория). Однако в уже упомянутой работе Н. Золотова и И. Исаева приводятся совершенно другие цифры – 80,9 % исправных танков всех марок и 19,1 % машин, требующих среднего и капитального ремонта (включая находящиеся на складах и рембазах НКО). В приграничных округах количество неисправных машин составляло 17,5 % от общего числа танков, а во внутренних округах – 21,8 %.

Не исключено, что со временем эти цифры тоже будут кем-нибудь опровергнуты, причем на основании столь же строгих архивных источников. Заметим, что даже в авиации (где самолеты устаревают и списываются куда чаще) процент полностью исправных машин всегда был намного ниже, нежели 80,9 % от штатной численности. Одно из возможных объяснений столь разительному несоответствию между документами и реальной действительностью – традиционная для нашего Отечества любовь к дутой отчетности. К примеру, донесения из войск в июне 1941 года свидетельствуют о том, что многие танки, прошедшие по сводкам средний и даже капитальный ремонт, на деле все равно оказывались небоеспособны. Другой пример: согласно докладу командира 8-го механизированного корпуса генерал-лейтенанта Д. Рябышева из 932 танков корпуса 197 машинам требовался заводской (то есть капитальный) ремонт – а это уже 21,1 % от штатного состава корпуса. Наконец, мы уже убедились, что в приведенных Золотовым и Исаевым данных не учтена часть имевшихся в округах машин; не исключено, что они изначально проходили по 5-й категории – как металлолом…

Следует учесть, что для признания машины «требующей ремонта» (то есть принадлежащей к 3-й или 4-й категориям), согласно приказу НКО № 0283 от 24 октября 1940 года необходимо было решение специальной технической комиссии, акт которой утверждался командиром части. Комиссия же эта действовала не постоянно, и что-то вообще могло оказаться вне ее внимания.

Так или иначе, но к июня 1941 года в пяти западных военных округах числилось 12 780 танков и танкеток, из которых исправны были не более 10,5 тысяч. Среди них было 469 танков КВ и 850 Т-34, 51 пятибашенный Т-35 и 424 трехбашенных Т-28. С 31 мая по 21 июня заводами было отгружено и отправлено в войска еще 41 КВ и 238 Т-34, однако сколько из них добралось до границы – мы не знаем.

Сколько же танков было на этот момент у противника? Всего до июня 1941 года в Германии было произведено около 7500 танков. Кроме того, значительное количество бронетехники было захвачено во Франции в 1940 году. Точное число трофеев неизвестно, поскольку централизованного их учета не было.

Сколько всего танков находилось в составе вермахта к июню 1941 года – тоже не совсем понятно. Мюллер-Гиллебрант называет цифру в 5640 танков, М. Мельтюхов (со ссылкой на работу Ф. Хана) – 6292 танков. Таким образом, процент списанных и утраченных танков в вермахте оказался почти таким же, как и в РККА – 16 против 14. А ведь советские танки массово производились с 1930 года, тогда как немецкие – с 1936-го, то есть в большинстве своем были значительно новее…

Немного проще обстоит дело с танками, сосредоточенными против Советского Союза. Классический труд Б. Мюллер-Гиллебранда «Сухопутная армия Германии. 1933–1945» утверждает, что на советской границе находилось 17 танковых дивизий, в которых насчитывалось примерно 3330 танков, а в дивизионах штурмовых орудий – еще около 250 машин. Кроме того, около 350 танков имелось в двух танковых дивизиях резерва ОКХ (2-й и 5-й), выделенных для Восточного фронта.

С тех пор цифра 3580 + 350 многократно повторялась на страницах разнообразных исследований, стремящихся подчеркнуть многократное превосходство советских танковых войск над немецкими. Для полноты картины некоторые «исследователи» сравнивали (и продолжают сравнивать) ее не с числом советских танков на западной границе, а с общим количеством танков в СССР – 23–25 тысячами машин.

Однако второй том труда Мюллер-Гиллебранта, откуда взяты приведенные выше данные, впервые был опубликован во Франкфурте-на-Майне в далеком 1956 году. А с тех пор появилось много новых исследований, серьезно корректирующих приведенные выше цифры.

Так, например, выяснилось, что Мюллер-Гиллебрант куда-то потерял 160 танков 35(t) из 6-й танковой дивизии 4-й танковой группы Гепнера – у него эти машины в вермахте числятся, но на Восточном фронте вообще не значатся.

Кроме того, в составе немецких войск в Северной Финляндии находились два глухо упомянутых Мюллер-Гиллебрантом танковых батальона – 40-й и 211-й, последний был укомплектован трофейными французскими танками R-39 и H-39, в качестве командирских машин в них использовались французские же «Сомуа» S-35. Всего в этих батальонах насчитывалось порядка 120 танков. Кроме того, для Восточного фронта было выделено три батальона огнеметных танков – 100-й, 101-й и 102-й, всего в них имелось 173 танка, причем последний батальон состоял из тяжелых французских машин B-1bis (24 огнеметных и 6 обычных линейных) – так что, вопреки распространенному мнению, тяжелые танки у немцев на Восточном фронте имелись. У Мюллер-Гиллебранта огнеметные танки тоже упоминаются, но в графе их численности на Восточном фронте стоит скромный вопросительный знак…

Мюллер-Гиллебранд называет и число танков в 17 немецких танковых дивизиях на Восточном фронте (без двух дивизий РГК) – 3266 машин. Но это неправда – здесь учтены только машины танковых полков, без «пионерных» батальонов, в которых танки тоже имелись. Всего в 17 дивизиях имелось 3470 машин, если же прибавить сюда пять упомянутых выше отдельных танковых батальонов мы получим уже 3763 танка.

Еще одним видом бронетанковой техники вермахта являлись штурмовые и самоходные орудия. Штурмовые орудия в вермахте сводились в отдельные дивизионы и батареи, а иногда придавались элитным моторизованным соединениям. Всего к 1 июня 1941 года на Востоке было 357 StuG.III в тринадцати дивизионах (184-м, 185-м, 190-м, 191-м, 192-м,197-м, 203-м, 201 – м, 21 0-м, 226-м, 243-м, 244-м и 245-м) и пяти отдельных батареях, а также в трех батареях штурмовых орудий моторизованных дивизий СС «Рейх» и «Мертвая Голова», лейбштандарта (мотобригады) СС «Адольф Гитлер», мотополка «Великая Германия» и 900-й моторизованной учебной бригады. Как мы видим, указанное число в полтора раза больше, чем следует из Мюллер-Гилебранта.

Что же до самоходных орудий, то они были представлены тяжелым 150-мм пехотным орудием на шасси танка Pz.I и 47-мм противотанковой САУ Panzer-jager.I на том же лафете. К началу войны на Востоке таких имелось 36 первых машин (в шести танковых дивизиях) и 175 «Панцерягеров» пяти противотанковых дивизионах РГК (521-м, 529-м, 616-м, 643-м и 670-м) и двух ротах – в 900-й учебной бригаде и в лейб-штандарте.

Из трофейных машин, помимо 102-го батальона огнеметных танков и 211-го танкового батальона в Финляндии, известно о присутствии на Востоке трех противотанковых дивизионов (559-й, 561-й и 611-й), укомплектованных 47-мм орудиями, смонтированными на базе трофейных французских машин. Всего в них насчитывалось 91 машина – то есть всего 302 САУ трех типов вместо указанных Мюллер-Гиллебрантом «около 250». Что характерно, при этом количество противотанковых дивизионов с «панцерягерами» он указывает верно – восемь. Сюда же можно добавить 15 танков «Сомуа» S-35, находившихся в составе десантных бригад бронепоездов №№ 26–31.

Кроме того, очень мало известно о 37-мм противотанковых САУ, переоборудованных из трофейных французских тягачей-танкеток «Рено» UE (аналог нашей Т-27). В декабре 1940 года было принято решение о переоборудовании 700 таких САУ (из 1200 имевшихся в вермахте), они должны были поступать в противотанковые подразделения пехотных дивизий. Встречаются фотографии этих машин на территории Советского Союза, относящиеся к лету 1941 года – однако более никаких подробностей нет.

Таким образом, в сумме мы имеем достоверную информацию о 4436 танках и САУ, имевшихся в германской армии вторжения. С учетом двух танковых дивизий РГК мы получаем около 4800 танков.

К этому числу стоит добавить танки союзников Германии. Наиболее серьезные танковые войска имелись у Румынии. 1-й танковый полк, находившийся в составе 1-й танковой дивизии, имел на вооружении 126 чешских LT-35 (они же немецкие 35(t), в румынской армии обозначавшиеся как R-2). 2-й танковый полк, действовавший в составе 3-го армейского корпуса 4-й румынской армии, насчитывал 76 французских R-35 – частью купленных, частью доставшихся от поляков в 1939 году. Кроме того, от тех же поляков румынам досталось несколько десятков танкеток TKS. В четырех кавалерийских бригадах имелось 35 чешских легких пулеметных танков R-1 (закупленные у чехов AH-IVR), а в прочих подразделениях (большей частью учебных) – 76 «Рено» FT, в том числе 48 пушечных и 28 пулеметных.

С конца 1930-х годов в Бухаресте по французской лицензии выпускались танкетки «Рено» UE (румынское название «Малакса»), часть таких машин румынам передали немцы после капитуляции Франции. Всего на июнь 1941 года их насчитывалось около 180, все они использовались в качестве тягачей для 37-мм противотанковых пушек. Итого у Румынии имелось порядка 500 единиц бронетехники, из которых 237 танков и до 200 танкеток использовались на фронте.

Финляндия к началу новой войны с СССР имела около 140 танков и танкеток, из которых в войсках (танковый батальон 1-й егерской бригады полковника Лагуса) находилось 118 машин – 2 средних, 74 легких и 42 пулеметных танкетки.

Венгрия, 26 июня объявив войну Советскому Союзу, выставила на фронт ограниченные силы – так называемый «Подвижный корпус», в составе которого имелось 60 легких танков «Толди» и 95 танкеток 37М – итальянские CV 3/35. Небольшую моторизованную группу («группа Пифлусека») направила сюда и Словакия – в конце июня в ней насчитывалось 62 легких танка (45 LT-35, 10 LT-38, 7 LT-40). Можно еще вспомнить Италию, которая послала на Восточный фронт один танковый батальон на легких машинах L6 – 61 штука.

Итого все союзники Германии выставили против СССР около 500 танков и свыше 300 танкеток. В сумме же войска «Оси», сосредоточенные против Советского Союза, к концу июня 1941 года имели порядка 5,5 тысяч танков. Таким образом, «многократное» превосходство советских танковых армад на деле превращается всего лишь в двухкратное!

Чтобы понять, что это значило на практике, необходимо сравнить и другие цифры – общую численность противоборствующих группировок, количество артиллерии, самолетов, автомобильного и гужевого транспорта.

В принципе, большая часть этих данных не является секретом. Дабы не углубляться в долгое сравнение цифр и источников, приведем данные из официальной публикации:

Примечания:

* В том числе в составе финских, румынских и венгерских войск – 900 тыс. человек, 5200 орудий и минометов, 260 танков, 980 боевых самолетов, 15 боевых кораблей основных классов.

** В том числе 12 135 50-мм минометов, 5975 зенитных пушек.

*** Из них 469 танков KB и 832 Т-34.

Приведенные цифры требуют некоторых комментариев. В уже упоминавшемся выше труде Б. Мюллер-Гиллебранта «Сухопутная армия Германии» численность германских войск, выделенных для Восточной кампании, оценивается в 3 300 000 человек (из общей численности вооруженных сил в 7 234 000 человек). 4-й том официального немецкого издания «Третий Рейх во Второй мировой войне» уточняет: кроме сухопутных сил, были выделены 650 000 человек от ВВС и 100 000 от ВМФ – следовательно, всего немецкая армия выставила 4 050 000 человек. Почему-то здесь не учитываются войска СС (по Мюллер-Гиллебранту они насчитывали 150 000 человек), большая часть которых находилась на Восточном фронте.

Румыния, вступившая в войну одновременно с Германией, выставила около 360 000 человек, Финляндия – 340 000, Венгрия и Словакия – по 45 тысяч человек. В сумме получается около 800 тысяч. Финская авиация имела 307 боевых самолетов, практически все они были брошены против СССР У Румынии насчитывалось 620 боевых самолетов, из них на фронт было направлено около 300. Венгрия имела 363 боевых самолета, из которых в первые две недели войны в боевых действиях приняло участие 145 машин. ВВС Словакии насчитывали 120 самолетов, из которых на фронт было направлено около 50. Как мы видим, официальный справочник российского Министерства обороны заметно (на 10 %) завысил численность войск противника – но примерно на столько же занизил количество имеющихся у него танков.

Однако многие современные историки не согласны с приведенной численностью советских войск. М. Мельтюхов, опираясь на данные статистического справочника «Боевой и численный состав Вооруженных сил СССР в годы Великой Отечественной войны», утверждает, что «группировка советских войск на западных границах» была гораздо больше – она составляла 3289 тысяч человек.

В данном случае мы имеем место с прямым подлогом. Выделенная курсивом фраза подразумевает, что учитываются войска, стоящие на границе и принявшие участие в Приграничном сражении. Между тем М. Мельтюхов включает в свои подсчеты не только 153 608 человек в войсках НКВД и 215 878 – в составе ВМФ, но и 201 619 человек, 1763 танка и 2746 орудий и минометов в тех соединениях, что к началу войны перебрасывались на Запад из центральных и восточных округов. Более того, здесь же автор «Упущенного шанса Сталина» волевым усилием сократил немецкую группировку на 488 тысяч человек и 359 танков, которые были выделены для кампании, но не шли в первом эшелоне, находясь в оперативном резерве или в составе РГК. В итоге получаются удивительные цифры: воюющая Германия, заранее готовя нападение, задействовала в нем 49 % своих вооруженных сил, в то время как СССР успел подтянуть к границе 57 % своих вооруженных сил – на конец июля вместе с флотом и войсками НКВД насчитывавших 5 774 211 человек.

Причина такой аберрации проста – приграничные округа (Ленинградский, Прибалтийский, Западный, Киевский и Одесский) простирались далеко вглубь страны, и далеко не все войска в них относились к боевым. Здесь располагались тыловые и транспортные структуры, склады и административные учреждения, учебные и запасные подразделения – словом, все, что в Третьем рейхе проходило по ведомству Армии резерва, «Организации Тодта», внутренних структур сухопутных войск, ВМС и ВВС, и на первом этапе «Барбароссы» никоим образом не задействовалось. Аналогом войск НКВД в Германии была фельджандармерия и подразделения службы безопасности (СД) – но они, как и пограничные войска, в составе «армии вторжения», естественно, отражены не были. Немецкие соединения РГК, даже числившиеся во втором эшелоне, находились в составе ударных группировок и вслед за ними выдвигались на территорию Советского Союза в полной готовности к бою – в то время как перебрасываемые на Запад из внутренних округов части РККА находились еще далеко от границы и даже в сложившейся крайне тяжелой ситуации основная их масса смогла вступить в бой лишь к середине июля – когда Пограничное сражение давно закончилось.

Застрявшие в болоте и брошенные БТ-7. Юго-Западный фронт, июнь 1941 года

Еще более интересная картина выявляется, если мы пытаемся выяснить степень мобильности противостоящих армий – то есть уровень их оснащения транспортными средствами. В этом отношении Мюллер-Гиллеб-рант очень скуп – он лишь вскользь упоминает, что в армии на Востоке имелось около полумиллиона автомобилей. Численность автотранспорта в РККА на 22 июня 1941 года известна хорошо – 272 600 автомобилей и мотоциклов всех типов (см. Приложение к настоящему сборнику). Исходя из распределения войск по округам, вряд ли на Западе их находилось больше половины.

В целом можно констатировать, что в ходе Пограничного сражения, развернувшегося в первые две недели войны и во многом определившего дальнейший ход боевых действий, соотношение сил было следующим. Красная Армия в два раза превосходила противника по танкам – но как минимум в полтора, а то и в два раза уступала ему по численности живой силы. Численность артиллерии сторон была примерно равной, но следует учесть больший уровень моторизации немецкой артиллерии.

Проведем мысленный эксперимент: сократим противостоящие армии до двух пропорционально оснащенных отрядов. При примерно равном количестве артиллерии (8-10 орудий разных калибров) советский отряд численностью в 500 человек будет иметь два танка и один автомобиль, да еще и окажется разбросан на большой территории. Немецкий отряд, уже сосредоточенный для атаки, будет иметь 800 человек, всего один танк, но зато три-четыре автомобиля. Понятно, что исход столкновения будет решен отнюдь не танком, даже если это окажется могучий КВ…

* * *

Однако характеристики танков тоже важны, поэтому попытаемся разобраться и в них. Опять же часто приходится слышать, что против советских Т-34 и КВ немцы не могли выставить ничего, а их Pz.III и Pz.VI по боевым качествам можно сравнить разве что с Т-26 и БТ.

Увы, это далеко не так. Танк Т-26 происходил от британской машины «Виккерс-шеститонный», появившейся в 1926 году. Он был принят на вооружение РККА в 1931 году, в 1933 году получил башню с 45-мм пушкой обр. 1932/34 года (20-К), ведшей свое происхождение от противотанковой пушки 19-К. Эта же пушка, в свою очередь, происходила от немецкой 37-мм противотанковой пушки фирмы «Рейнметалл» – так что советские и немецкие танковые и противотанковые пушки калибра 37 и 45 мм можно считать «двоюродными сестрами»; они имели схожий вес, скорострельность и бронепробиваемость, отличаясь только более высоким фугасным действием 45-мм снаряда.

Этой же 45-мм пушкой вооружались танки БТ-5 и БТ-7, основанные на конструкциях американского инженера Кристи. Оба танка имели 15-мм броню, лишь на БТ-7 ее лобовая часть была увеличена до 20 мм. Однако если «пехотный» Т-26 с его 90-сильным двигателем развивал скорость 35 км/ч по шоссе и 15 км/ч по проселку и имел дальность хода 170 км, то колесно-гусеничный БТ был крейсерской машиной – с двигателем от 365 до 450 л.с. он даже на гусеницах легко мог давать по шоссе 50 км/ч, а по проселку – до 35 км/ч. Увы, на испытаниях 1940 года немецкий Pz.III, обладая формально более слабым двигателем (320 л. с.), обогнал и Т-34, и БТ-7. Стоит упомянуть, что в приказе НКО СССР от 11 декабря 1938 года о боевой и политической подготовке войск на 1939 год рекомендовалось довести среднюю маршевую скорость движения батальонов БТ до 20 км/ч, а остальных машин (то есть Т-26 и Т-28) – до 14 км/ч.

В сентябре 1939 года, во время «Освободительного похода» в Восточную Польшу советским войскам, кроме прочих трофеев, досталось два немецких танка – «двойка» и «тройка». При обстреле Pz.III из советской 45-мм танковой пушки выяснилось, что даже с дистанции в 400 метров и под углом 30° к нормали 32-мм лобовую броню немецкого танка пробивает лишь 40 % бронебойных снарядов, а при большей дистанции или более остром угле попадания они отскакивают либо уходят в рикошет. Специалисты НИИБТ полигона пришли к выводу, что «немецкая цементованная броня толщиной 32 мм равнопрочна 42–44 мм гомогенной броне типа ИЗ».

Таким образом, 45-мм пушки советских танков могли быть опасны лишь для 15-мм брони немецких Pz.I и Pz.II. Даже «чешский» 38 (t), начиная с модификации E уже имел 50-мм лобовую броню, поэтому был неуязвим для «сорокапяток» на дистанциях от полукилометра и более. Зато броня Т-26 и БТ пробивалась всеми немецкими пушками, начиная с 20-мм автомата KwK 30, бронебойный снаряд которого с расстояния в 300 метров «брал» 25 мм. Поэтому для машин БТ главной защитой оставалась скорость и маневренность, а для Т-26 защиты не было вообще – к 1941 году эти машины безнадежно устарели. Спасти их могло лишь экранирование, увеличивавшее вес до 13 тонн и окончательно «съедавшее» и без того не блестящие ходовые характеристики.

Более того, даже новейший Т-34 не мог чувствовать себя надежно защищенным. Подкалиберный снаряд новой немецкой 50-мм противотанковой пушки Pak 38 (в танковом варианте – KwK 38) на расстоянии 500 метров прошивал 78 миллиметров гомогенной брони, обычный бронебойный снаряд – до 50–60 мм. Правда, таких пушек у противника полка было не очень много – по шесть в каждой пехотной дивизии и по 9 – в танковой дивизии. Однако к концу июня немцы успели перевооружить этими пушками большую часть своих Pz.III. По крайней мере, порядка половины подбитых в бою КВ приходится именно на долю 50-мм пушек. А кроме них, имелись еще 105-мм пушки (не путать с гаубицами этого же калибра), и наконец, знаменитые 88-мм зенитки. Последние состояли на вооружении исключительно «Люфтваффе» и придавались полевым войскам лишь в оперативное подчинение. Как ни странно, в плане противотанковой борьбы эта прихоть Геринга оказалась исключительно полезной – «флаки» не распылялись по подразделениям, а подчинялись дивизионному начальству и в любой момент могли быть выброшены на танкоопасное направление. Не стоит забывать, что вся описанная выше артиллерия у немцев была моторизована и поэтому отличалась высокой мобильностью – чем не могла похвастаться артиллерия советская.

* * *

Подытожим сказанное. Немецкие танковые дивизии 1941 года являлись отлаженным инструментом маневренной войны, способным захватить территорию и удерживать ее до подхода моторизованных, а затем и пехотных подразделений. При этом немецкие танковые соединения были способны эффективно бороться с большинством советских танков, используя как танковое, так и противотанковое вооружение. В принципе столкновений с боевыми машинами противника немецкие танкисты стремились избегать: вплоть до 1943 года противотанковая оборона в вермахте возлагалась на пехотные части и истребительно-противотанковые дивизионы. Однако это было вызвано не осознанием немцами уязвимости своих бронированных машин, как принято считать, а всего лишь стремлением более эффективно использовать танки для свойственных им задач в другом месте.

Напротив, советские танковые дивизии могли наносить мощные удары – но даже в случае успешного наступления не имели возможности установить контроль над захваченной территорией и организовать надежную оборону на занятых рубежах без поддержки стрелковых соединений. Танковые дивизии, оснащенные старой бронетехникой (а таких все еще было большинство), были не в состоянии бороться с немецкими машинами Pz.III, Pz.IV и StuG.III, которые составляли около половины бронетехники противника. В то же время даже новейшие советские «тридцатьчетверки» оставались достаточно уязвимыми для немецкой танковой и противотанковой артиллерии. Единственной машиной, качественно превосходящей все немецкие аналоги, оставался КВ. Увы, это была в чистом виде машина прорыва, а не маневренной войны; по технике своего применения КВ слабо вписывался в существовавшую к 1941 году концепцию действий механизированных частей РККА.

Таким образом, затратив огромные силы и средства на создание танковых армад, советское руководство получило громоздкие несбалансированные соединения, мало пригодные к выполнению реальных боевых задач. Современные историки сплошь и рядом повторяют ошибку руководителей Красной Армии конца 1930-х годов – забывая, что царицей полей все-таки является пехота, и никто другой. При наличии соответствующих средств пехота может более или менее успешно бороться с танками – а вот танки совсем не предназначены для уничтожения пехоты! Танками можно и должно совершить успешный маневр и дезорганизовать оборону противника, но задача по уничтожению разгромленного врага все равно ляжет на стрелковые части.

А для подготовки стрелковых частей Красной Армии, придания им должной мобильности ни времени, ни средств уже не хватило. Их и не могло хватить – все-таки Советский Союз позже начал мобилизацию, а в промышленном плане значительно уступал Германии. Но даже в вермахте число подвижных соединений определялось не желанием АБТУ и НКО, а наличием нужного количества автотранспорта. Забыв теоретические разработки конца 20-х годов и не имея должного практического опыта, руководство РККА погналось за химерой и потратило силы не слишком-то могучей советской промышленности на постройку огромного количества танков, игнорировав прочие боевые транспортные средства. Когда же танковый парк 30-х годов устарел, все началось по-новому…

И уж совсем плохо обстояло дело со средствами связи и управления подвижными соединениями и с обученным командным составом для них.

Противники СССР Германия Командующие М. П. Кирпонос
И. Н. Музыченко
М. И. Потапов Герд фон Рундштедт
Эвальд фон Клейст Силы сторон 8-й, 9-й, 15-й, 19-й, 22-й мехкорпуса , около 2500 танков 9-я, 11-я, 13-я, 14-я, 16-я танковые дивизии, около 800 танков

Битва за Дубно-Луцк-Броды - одно из крупнейших танковых сражений в истории, проходившее во время Великой Отечественной войны в июне 1941 года в треугольнике городов Дубно -Луцк -Броды . Известно также под названиями битва за Броды, танковое сражение под Дубно, Луцком, Ровно, контрудар мехкорпусов юго-западного фронта и т.п. В сражении с обеих сторон приняло участие около 3200 танков.

Предшествующие события

22 июня после прорыва на стыке 5-й генерала М.И.Потапова и 6-й армий И.Н.Музыченко 1-я танковая группа Клейста выдвинулась в направлении на Радехов и Берестечко . К 24 июня она выходит к реке Стырь . Оборону на реке занимает выдвинувшаяся 131-я мотострелковая дивизия 9-го мехкорпуса генерала Рокоссовского . На рассвете 24 июня 24-й танковый полк 20-й танковой дивизии полковника Катукова из состава 9-го мехкорпуса с ходу атаковал части 13-й немецкой танковой дивизии, захватив около 300 пленных. В течение дня сама дивизия потеряла 33 танка БТ . На Радзехов выдвинулся 15-й мехкорпус Карпезо без 212-й мотострелковой дивизии, оставленной в Бродах. В ходе столкновений с 11-й танковой дивизией, от воздействия авиации и от технических неисправностей часть танков мехкорпуса была потеряна. Частями было доложено об уничтожении 20 танков и бронемашин и 16 противотанковых орудий немцев. 19-й мехкорпус генерал-майора Фекленко с вечера 22 июня выдвигался к границе, выйдя передовыми частями вечером 24 июня на реку Икву в районе Млынова. Передовая рота 40-й танковой дивизии атаковала переправу немецкой 13-й танковой дивизии. 43-я танковая дивизия мехкорпуса подходила в район Ровно , подвергаясь атакам с воздуха. Штабом Юго-Западного фронта было принято решение нанести контрудар по немецкой группировке силами всех мехкорпусов и трёх стрелковых корпусов фронтового подчинения - 31-м, 36-м и 37-м. В реальности указанные части находились в процессе выдвижения к фронту и вступали в бой по мере прибытия без взаимной координации. Некоторые части в контрударе участия так и не приняли. Целью контрудара мехкорпусов Юго-Западного фронта был разгром 1-й танковой группы Э. фон Клейста. По войскам 1-й тгр и 6-й армии наносили контрудары 9-й и 19-й мехкорпуса с севера, 8-й и 15-й мехкорпуса с юга, вступив во встречное танковое сражение с 9-й, 11-й, 14-й и 16-й танковыми дивизиями немцев.

Действия сторон в контрударах с 24 по 27 июня

24 июня 19-я танковая и 215-я мотострелковая дивизии 22-й мехкорпуса перешли в наступление к северу от шоссе Владимир-Волынский - Луцк с рубежа Войница - Богуславская. Атака оказалась неудачной, лёгкие танки дивизии напоролись на выдвинутые немцами противотанковые орудия. Корпус потерял более 50% танков и начал разрозненно отходить в район Рожище. Сюда же отошла и 1-я противотанковая артбригада Москаленко , успешно оборонявшая шоссе, но оказавшаяся из-за отхода отрезанной от основных сил. 41-я танковая дивизия 22-го мк не участвовала в контрударе.

БТ-2 на марше

Со стороны Луцка и Дубно нанеся с утра 25 июня удар по левому флангу 1-й танковой группы 9-й мехкорпус К.К.Рокоссовского и 19-й мехкорпус генерала Н.В.Фекленко отбросили части 3-го моторизованного корпуса немцев на юго-запад от Ровно. 43-я танковая дивизия 19-го мехкорпуса силами 79 танков 86-го танкового полка прорвала оборонительные позиции заслонов немецкой 11-й танковой дивизии и к 6 часам вечера ворвались на окраину Дубно, выйдя к реке Икве. Из-за отступления на левом фланге дивизии 36-го стрелкового корпуса, а на правом 40-й танковой дивизии оба фланга оказались незащищёнными и части 43-й танковой дивизии по приказу командира корпуса начали отход от Дубно в район западнее Ровно. Немецкая 11-я танковая дивизия поддержаная левым флангом 16-й танковой дивизии в это время вышла к Острогу, продвинувшись в глубокий тыл советских войск. С юга, из района Броды, на Радехов и Берестечко наступал 15-й мехкорпус генерала И.И.Карпезо с задачей разгромить противника и соединиться с частями 124-й и 87-й стрелковых дивизий, окруженных в районе Войницы и Милятина. 37-я танковая дивизия мехкорпуса во второй половине дня 25 июня форсировала реку Радоставка и продвинулась вперед. 10-я танковая дивизия столкнулась противотанковой обороной и вынуждена была отойти. Соединения корпуса подверглись массированному налёту немецкой авиации, во время которого был тяжело ранен командующий генерал-майор Карпезо. Позиции корпуса начали охватывать с флангов немецкие пехотные части. 8-й мехкорпус генерала Д.И.Рябышева совершив с начала войны 500 километровый марш и оставив на дороге от поломок и ударов авиации до половины танков и часть артиллерии, к вечеру 25 июня начал сосредотачиваться в районе Буска , юго-западнее Бродов. С утра 26-го июня мехкорпус вошёл в Броды с дальнейшей задачей наступать на Дубно. Разведка корпуса обнаружила немецкую оборону на реке Иква и на реке Сытенька, а также части 212-й моторизованной дивизии 15-го мехкорпуса, накануне выдвинутой из Бродов. Утром 26-го июня 12-я танковая дивизия генерал-майора Мишанина преодолела реку Слоновку и восстановив мост атаковала и к 16 часам захватила город Лешнев. На правом фланге 34-я танковая дивизия полковника И. В. Васильева разгромила вражескую колонну взяв около 200 пленных и захватив 4 танка. К исходу дня дивизии 8-го мехкорпуса продвинулись в направлении Брестечко на 8-15 км, потеснив части 57-й пехотной и 16-й танковых дивий противника, отошедших и закрепившихся за рекой Пляшевка. Осознав угрозу правому флангу 48-го моторизованного корпуса, немцы перебросили в этот район 16-ю моторизованную дивизию, 670-й противотанковый батальон и батарею 88-мм орудий. К вечеру противник уже пытался контратаковать части мехкорпуса. В ночь на 27 июня мехкорпус получил приказ выйти из боя и начать сосредоточение за 37-м ск.

Действия сторон в контрударах с 27 июня

Подбитый советский танк КВ-2

Командующий 5-й армией генерал-майор М.И.Потапов по распоряжению Военного совета Юго-Западного фронта принял решение с утра 27 июня начать наступление 9-го и 19-го мехкорпусов на левый фланг немецкой группировки между Луцком и Ровно по сходящимся направлениям на Млынов и 36-го стрелкового корпуса на Дубно. Части 15-го мехкорпуса должны были выйти к Берестечко и повернуть на Дубно. За ночь 26-27 июня немцы переправили через реку Икву пехотные части и сосредоточили против 9-го мехкорпуса 13-ю танковую, 25-ю моторизованную, 11-ю пехотную и части 14 танковой дивизии. Обнаружив перед собой свежие части Рокоссовский запланированное наступление не начал, сразу сообщив в штаб что атака не удалась. Против правого фланга корпуса под Луцком начали наступление 298-я и 299-я дивизии при поддержке танков 14-й дивизии. На данное направление пришлось перебросить 20-ю танковую дивизию, что стабилизировало положение до первых чисел июля. 19-й мехкорпус Фекленко в наступление перейти также не смог, более того под ударами 11-й и 13-й танковых дивизий отошёл на Ровно, а затем на Гощу. При отступлении и под ударами авиации была потеряна часть танков, автомашин и орудий мехкорпуса. 36-й стрелковый корпус был небоеспособен и не имел единого руководства, поэтому в атаку перейти также не смог. С южного направления предполагалась организация наступления на Дубно 8-го и 15-го мехкорпусов с 8-й танковой дивизией 4-го мк. Перейти в наступление в 2 часа дня 27 июня смогли только наспех организованные сводные отряды 24-го танкового полка подполковника Волкова и 34-й танковой дивизии под командованием бригадного комиссара Н.К. Попеля . Остальные части дивизии к этому времени только перебрасывались на новое направление. Удар на направлении Дубно стал для немцев неожиданным и смяв оборонительные заслоны группа Попеля к вечеру вошла на окраину Дубно, захватив тыловые запасы 11-й танковой дивизии и несколько десятков неповрежденных танков . За ночь немцы перебросили к месту прорыва части 16-й моторизованной, 75-й и 111-й пехотных дивизий и закрыли брешь прервав пути снабжения группы Попеля. Попытки подошедших частей 8-го мк пробить новую брешь в обороне не удались и под ударами авиации, артиллерии и превосходящих сил противника ему пришлось перейти к обороне. На левом фланге прорвав оборону 212-й моторизованной дивизии 15-го мехкорпуса около 40 немецких танков вышли к штабу 12-й танковой дивизии. Командир дивизии генерал-майор Т.А. Мишанин отправил им навстречу резерв - 6 танков КВ и 4 Т-34 , которым удалось остановить прорыв не понеся при этом потерь, немецкие танковые пушки их броню пробить не смогли. Наступление 15-го мк оказалось неудачным, понеся большие потери от огня противотанковых орудий его части переправится через реку Островку не смогли и оказались отброшенными на исходные позиции по реке Радоставка. 29 июня 15 механизированному корпусу было приказано смениться частями 37-го стрелкового корпуса и отойти на Золочевские высоты в районе Бялы Камень-Сасув-Золочев-Ляцке. Вопреки приказу отход начался без смены частями 37-го ск и без уведомления командира 8-го мк Рябышева , в связи с чем немецкие войска беспрепятственно обошли фланг 8-го мехкорпуса. 29 июня немцы заняли Буск и Броды , удерживаемые одним батальоном 212-й моторизованной дивизии. На правом фланге 8-го корпуса не оказав сопротивления отошли части